Вот и Левитан зажглась атеистической работой! И главврач больницы Нина Ивановна, вылечившая Симу, стала во главе дома атеиста! Как все изменилось!
— Что же вы молчите? — спрашивает Левитан. — Нам пора!..
С гордо поднятой головой, стуча каблучками, она проходит мимо дежурного, я иду следом за нею. Дежурный по милиции козыряет Левитан, потом мне и говорит:
— Товарищ Иванов, слышали?..
Я останавливаюсь.
— Священник Коротков отрекся от веры! — На лице дежурного торжество. — И прямиком из церкви в парикмахерскую. А тут народ повалил, все поздравляют, будто с престольным праздником. Каждый на работу к себе зовет, содействия обещает...
Я вспомнил разговор с Коротковым. И новость, переданная мне дежурным, обрадовала меня и значением того, что произошло, и тем, что я не ошибся, поверив в искренность исповеди Короткова.
— Мы теперь обязательно Короткова лектором сделаем! Обязательно! — говорит мне дорогой Левитан. — Ведь он все знает... И в самодеятельность его нужно привлечь. Говорят, у него голос есть!.. Как вы думаете? Пойдет он?
— Если сумеете... — Я улыбаюсь.
— Уж постараюсь! — серьезно говорит Левитан. В ее голосе звучит победа.
Какая она сегодня красивая, эта Левитан! Идет, гордо неся голову, глядя вдаль спокойно, уверенно...
Сравниваю ее с Симой. На одной земле выросли, под одним солнцем грелись, одним воздухом дышали, а такие поразительно разные. Одна переполнена радостью, как солнечным светом, другая...
— Николай Алексеевич, вот мы уже и пришли! — слышу я голос девушки...
У ворот дома, во дворе которого собрались женщины, нас встретили Вера и Сима, теперь неразлучные. Вслед за ними я вошел в калитку и увидел собравшихся. Женщины сидели на скамейках, вынесенных из дому, и прямо на траве у забора. Я поздоровался. Ответили не все: одни, сделали вид, что не расслышали мирского приветствия, другие едва шевельнули губами. Только девочки Бржесской отозвались дружно. Я вспомнил, что у меня в портфеле лежат конфеты, купленные к чаю. Достал. Девочки заупрямились, но все-таки взяли по конфетке и тут же отправили в рот. Женщины заулыбались. Хорошо! Цыганкову я пожал руку особо. И он пришел, оказывается. Старик он хитрый: старается показать свое расположение ко мне. Я прощаю ему этот «подхалимаж» — все же он дал правдивые показания по делу. И не изменил их на очной ставке с Шомриным. Начинаю говорить.
— Сарра Николаевна передала мне, что вы пожелали побеседовать со мной...
— Да, пожелала, — смело говорит молодая женщина.
— В начале нашей беседы я хочу сказать вам об одном событии. О нем я узнал по пути к вам: священник Коротков отрекся от бога и церкви...
Мои слова будто не дошли до сознания слушательниц, на лицах — самое неопределенное выражение.
— В парикмахерской сейчас, стрижется, — добавил я и этой фразой будто внес всю ясность. Женщины зашумели. Сарра Бржесская воскликнула:
— Что же теперь будет?!
— А ничего. Не первый Коротков...
Рассказываю о видных деятелях религиозных культов, отрекшихся от веры в бога и возвратившихся к мирской жизни, — о Дулумане, Осипове и других. Слушают внимательно. И вдруг вопрос:
— За что взяли брата Иосифа?
Спросила старушка и сразу спряталась за спину впереди сидящей женщины.
Вот, оказывается, весь Белогорск знает, за что арестован Шомрин, а сектантка не знает. Про себя отмечаю слабость антирелигиозной работы и, ухватившись за этот вопрос, разъясняю отношение нашего государства к религии, рассказываю о постановлении Центрального Комитета КПСС о научно-атеистической пропаганде.
— Видите, партия заботится о том, чтобы религиозные чувства верующих не оскорблялись, чтобы каждому человеку была предоставлена свобода вероисповедания, но при этом партия заботится и о том, чтобы люди освобождались от религиозных предрассудков, от цепей веры в несуществующего бога и жили бы радостями земными, становились активными и полноценными членами общества. Советские законы, однако, запрещают использовать религиозные убеждения людей для насилия и надругания над личностью, тем более для совершения каких-либо преступлений. Шомрин нарушал советские законы, стал преступником. Вот за это он и предстанет перед народным судом. Он — ваш враг.
— Брат Иосиф — слуга Христа, — робко шепнула Бржесская.
— Истинно! — поддержала ее соседка.
Выходит, мои слова пролетели впустую.
— Ну что же, давайте разберемся, — говорю я и начинаю перечислять преступления Шомрина.
Женщины опускают глаза. Молчит Бржесская.
— А некоторые из вас помогали Шомрину, стали участниками его преступления.
— Кто же это? — испуганно вскинула глаза Бржесская.
— Хотя бы вы, Сарра Николаевна, — говорю я прямо. — Вы повели Симу Воронову на крест...
— Не одна я, все вели! — закричала она. — Все! Чего там?..
— Нет, не все! — Смотрю, поднимается Мария Ивановна, дежурная по гостинице, машет в сторону Бржесской руками. — Не все, сестра Сарра! Не впутывай кого не следует! Грех! Ты скажи лучше, кто пришел тогда на поляну, кого позвал Шомрин?.. Молчишь? Многие и не знали о вашей затее. Тайно делали!
— А ты, сестра Маша, помолчала бы!.. Сама — первая помощница Шомрину. Копеечку с нас выколачивала вон как! Казначей! — отпела Марии Ивановне молодая женщина.
— Да будет вам! — прикрикнул Цыганков. — Совестно.
— А крест стругать было не совестно?
Сестры по вере словно забыли заповеди Христа и начали такую перепалку, что прохожие стали останавливаться возле ворот и стучать. Сознаюсь, я дал сектанткам выговориться и слушал их с удивлением. Мое представление о секте как о чем-то едином рассыпалось в прах. Нет, я плохо знал сектантов, вовремя не разобрался в людях. Не случайно первые допрошенные оказались самыми закоренелыми фанатиками. Не с них надо было начинать допросы. Вот тебе и «опытный следователь».
Пришлось успокоить разошедшихся сестер. И Цыганков вышел из себя:
— Будет вам! — бухнул, как в колокол.
— Что ж нам теперь, к Шелкоперову подаваться? — спросила Сарра Бржесская.
— Не вам это спрашивать, Сарра Николаевна, — отвечаю не без иронии. — Вы академик по сектам. Второй заход начинаете делать...
Я начинаю рассказывать, как Сарра Бржесская в поисках лучшей веры побывала во многих сектах, как чуть не подверглась оскоплению... Пример с Бржесской оказался кстати. Я рассказал об изуверской обрядности многих сект, об обмане верующих проповедниками.
— Порывать нужно с сектантством, уходить от проповедников — невежд и преступников, не искать лучшей веры, лучшей секты. Их нет.
Беседа продолжается долго. Спрашивают, спорят, грозятся карой господней. Но слушают меня, и я вижу, что мои слова заставляют их призадуматься, будят в душе сомнения.
Я говорю, что им нужно прослушать несколько бесед о том, как устроен мир, как произошел человек, кто и когда написал библию. Забегая вперед, я говорю, что раз в неделю к ним будет приходить кто-либо из лекторов. Они могут позвать того, кого хотят.
— В следующий раз к вам может прийти главврач больницы Нина Ивановна. Я передам ей вашу просьбу... Передать?
Ни да ни нет.
— Зови, Миколай Лексеич! — вдруг говорит Цыганков. — Послушаем про болезни...
— Разве про болезни только...
— Про болезни пусть...
— Договорились. Нина Ивановна придет!
Вдруг вопрос:
— Шелкоперова заарестуют или нет?
Разъясняю, что никто Шелкоперова арестовывать не собирается. Но это не значит, что он хороший человек. Он тоже сеятель предрассудков, тоже лишает людей радости. Он — мракобес.
Когда уже кончились вопросы, Цыганков провозгласил:
— Дорогие сестры! Не без провидения свыше мы прослушали беседу. Теперь поразмыслим о словах умного человека. Поблагодарим бога за приятно проведенный вечер.
Женщины сложили на груди руки и зашептали.
— Расходитесь, дорогие сестры, по домам. Молиться сегодня не будем...
Женщины как бы нехотя покидали двор. Не мог и я сразу подняться и уйти так, будто не сделал всего, что требовалось.
Смотрю, Левитан подводит ко мне Веру и Симу, загадочно так поводит бровью.
— Николай Алексеевич, у нас просьба...
Сима вспыхивает и с укором смотрит на Левитан.
— Ты всегда торопишься...
Это говорит Сима. Хорошо! Начинает проявлять характер. Воцаряется неловкое молчание.
— Мне хотелось бы... — почему-то шепчет Сима, — прочесть протоколы... как Шомрин предал партизан...
— Ну что же, приходите, — говорю.
— Николай Алексеевич, какой вы... — кричит Левитан, но ее дергает за руку Вера.
— Спасибо. — Это уже говорит Сима, опустив глаза.
— Может быть, и нам можно? — спрашивает Левитан по-детски наивно.
— Приходите вместе, — соглашаюсь я.
К нашему разговору прислушиваются. Женщины на меня глядят так, будто видят впервые. Недоверие их ко мне обижает, но что я могу сделать еще?
* * *
Вернулся из поездки по районам Леонов.
