— Конечно, я не имею в виду специальные передачи, скажем, посвященные избирательной системе. Все же остальные должны быть передачи как передачи, только хорошие, лучше, чем в обычные дни. А то я не знаю, кто нас слушает? Лично бы я такие передачи слушать не стала. А нам их читать приходится. Ведь это же ужасно — читать то, что сам не стал бы слушать! И все потому, что надо или не надо — в каждой строчке мы пишем «в честь выборов», «навстречу выборам», «в предвыборные дни», «предвыборная вахта», а факты — простые, жизненные факты — за этими общими фразами теряются.
Поднялся шум. Со всех сторон доносились самые противоречивые выкрики. Особенно горячилась полная и такая же рослая, как Жизнёва, женщина с ровным пробором в гладко зачесанных черных волосах.
— Какие передачи вы имеете в виду?
— Главным образом ваши, Роза Ивановна. Передачи сельскохозяйственной редакции.
— Нашей редакции? Разрешите мне, Тихон Александрович, — и, не дождавшись, когда ей предоставят слово, Роза Ивановна начала говорить громко и возбужденно, почти крича: — То, что мы здесь услышали сейчас, — граничит с политической близорукостью. Вы только вдумайтесь в слова Жизнёвой. Ей, видите ли, не хочется читать передачи, посвященные выборам! Да вы, Татьяна Васильевна, не даете себе отчета в том, что говорите! Теперь мне понятно, почему в чтении наших дикторов нет логики. Они не осмысливают то, что читают. Не знаю, как кто, но я буду категорически протестовать против того, чтобы передачи моей редакции читала диктор Жизнёва.
Нормальный ход летучки был нарушен. В просторном кабинете Бурова стоял гул. Наконец стук карандаша о графин заставил всех замолчать. Нервно взглянув на часы, Буров начал заключительную речь. Он попытался сгладить противоречивые высказывания, однако дал понять, что не согласен с замечаниями Татьяны Васильевны и Хмелева.
— Леонидо Петрович не любит вникать в итоги проделанной нами работы. Я должен напомнить, что обком партии интересуется и тем, что мы передаем, и тем, сколько передаем. Сегодня, как было условлено ранее, к одиннадцати часам у меня должна быть сводка за полмесяца о материалах, посвященных предстоящим выборам. Это не арифметика, Леонидо Петрович, это анализ нашей деятельности, за которую мы отвечаем как руководители. Вот так!
Буров провел рукой по седеющему бобрику, надел очки, чтобы заглянуть в записи, приготовленные к летучке. Увидев пометку о Широкове, он с раздражением вспомнил вчерашний телефонный разговор и хотел было продолжить мысль о пагубности неверного взгляда на актуальные передачи, но, решив экономить время, перешел к замечаниям о концерте, который был передан в воскресенье. К общему недоумению, Буров возмутился тем, что концерт пошел в записи.
— Разве у нас мало артистов? — спрашивал он, забыв о том, что только на прошлой неделе требовал экономить артистический гонорар за счет увеличения концертов по заявкам в записи. — И вообще, музыкальной редакции надо идти в ногу с жизнью.
Александра Павловна, в единственном числе представлявшая на областном радио музыкальную редакцию, подняла свои близорукие глаза и ждала, что еще неожиданного скажет Буров.
— Вы только посмотрите, — продолжал Буров, — какая вокруг нас кипит жизнь, какие совершаются дела и так далее. А вот музыкальная редакция не обращает на всё это никакого внимания. Взять, к примеру, опять же вчерашний концерт по заявкам.
Буров поднял на лоб очки, провел по круглой голове рукой и уставился на Кедрину:
— А позволительно спросить вас, Александра Павловна, кто они, ваши избиратели?
— Почему мои? — раздражаясь и слегка краснея, спросила Кедрина.
— Ну, то есть, избиратели, заявки которых вы выполняли? Работают они где-нибудь или так себе, живут — ничего не делают? Каково, так сказать, их общественное лицо? Ну вот, видите, на этот вопрос вы ответить затрудняетесь или, попросту сказать, — не можете.
— Почему затрудняюсь? — облизнув сухие губы и еще сильнее покраснев, возразила Кедрина. — Люди как люди. Тут и рабочие, и домохозяйки, и служащие. К чему обязательно говорить, на сколько процентов они выполняют нормы? Важно, чтоб они избирательное право имели, а раз имеют — значит, все равны. Мне кажется, что в такой широкой кампании, как выборы, выделять кого-либо из общей массы не следует. Тем более в концертах по заявкам.
— Александра Павловна, — не дал договорить Кедриной Буров, — я вам высказываю замечания областного комитета партии, — он сделал ударение на последних словах, — так что ваши дискуссии здесь совершенно неуместны.
— Ну что ж, неуместны так неуместны, — отозвалась Кедрина и, закусив ноготь большого пальца, умолкла.
— Вот так, — сказал свое излюбленное Буров и, еще раз заглянув в записи, уведомил, что других замечаний у него нет.
Летучка закончилась. Через полчаса, ровно в одиннадцать, в кабинет Тихона Александровича вошел Хмелев и положил перед ним справку о материалах, переданных за истекшие полмесяца. Пробежав глазами страницу, Буров бережно вложил ее в папку и стал надевать пальто.
— Я в обком, — значительно бросил он Хмелеву, — читай материалы сам.
Леонид Петрович Хмелев сидел в своем крошечном кабинете, засунув руки в карманы брюк и вытянув под столом длинные ноги. В зубах у него дымилась папироса, которую он время от времени перебрасывал из одного угла рта в другой.
Вездесущий Петр Петрович Мальгин, заглянув в кабинет главного, сразу же смекнул, что Хмелев не в духе. Уж если руки в карманах, папироса вовсю дымит и вот так из-под стола торчат ботинки, значит, все — недобрая муха укусила главреда. Покрутившись немного у двери, чрезмерно растолстевший Мальгин скорее не вошел, а вкатился в кабинет, поднимая под себя короткие, в широких штанах ноги.
— Разрешите, Леонид Петрович?
Хмелев перевел взгляд с какой-то неопределенной точки на Мальгина, перебросил папиросу в другой угол рта и спросил:
— Чего тебе разрешить? Если войти, так ты уже вошел. Хочешь сесть — садись.
Мальгин в нерешительности потоптался на месте, спросил, не занят ли Леонид Петрович, и когда тот ответил, что не очень, — сел, навалясь широкой грудью на стол.
— Что задумались, Леонид Петрович? — спросил он, преданно глядя в глаза Хмелеву.
— А вот думаю-гадаю, будет ли сегодня передача из «Светлого пути».
— Будет, конечно, будет, Леонид Петрович, — горячо заверил Мальгин. — Разве вы не знаете — Широков звонил в аппаратную и вчера домой Бурову.
— Здорово получается, — зло пробормотал Хмелев, — Буров, видите ли, ушел заседать, а меня и в известность не поставил. А ты откуда знаешь?
— Слыхал, как Александра Павловна шефу докладывала, а он и слушать не стал, говорит: «Знаю, Широков мне сам звонил».
— А ну, — встрепенулся Хмелев, — не в службу, а в дружбу, кликни Александру Павловну.
Мальгин стремглав выкатился из кабинета и вскоре снова предстал перед Хмелевым.
— Сию минуту будет, Леонид Петрович.
Однако нужно было знать Александру Павловну, чтобы поверить в это. У Хмелева она появилась минут через десять.
— Вы меня звали?
— Да, да, — оживился Хмелев. — Садитесь, Александра Павловна.
— Да нет, садиться некогда: у меня артисты. А в чем, собственно, дело?
— Вы разговаривали с Широковым. Есть уверенность в том, что передача состоится?
— Видите ли, мне трудно что-либо утверждать, однако Широков есть Широков. Если уж он специально подтвердил, что все в порядке, значит, так и будет.
Хмелев не стал задерживать Александру Павловну, он только напомнил ей, чтобы на всякий случай был приготовлен резервный концерт. И когда она вышла, сказал:
— Вот так, Петр Петрович.
— Что так?
— Так и надо работать — целую передачу подготовил Широков. А ты все верхушки сшибаешь, тяп-ляп — и вышел корабль.
— Ну, что вы, Леонид Петрович, — замахал руками Мальгин. — Широкову легко. Он там, на месте, живет. А попробуй сделать что-нибудь интересное в городе. Все заводы облазили, все стройки, обо всем писали-переписали. Не будешь же повторяться. И так совсем заработка нет. Вы знаете, Леонид Петрович, сколько я гонорара в прошлый раз получил?
— Не с того конца берешь. Ты о деле думай, заработок придет сам.
Мальгин растерялся, виноватое выражение появилось на его лице. Однако через минуту, заискивающе улыбнувшись, он вновь попробовал отстоять свою мысль:
— Правильно, правильно, Леонид Петрович. Я ведь не об этом хочу сказать. Но если посмотреть с другой стороны... — Мальгин произнес все это скороговоркой, не спуская глаз с Хмелева. — ...С другой стороны, Леонид Петрович, мы — журналисты — первые проводники политики нашей партии и государства. Иной раз начнется какое-нибудь важное дело — не успеют о нем объявить в Москве, как мы уже широко пропагандируем его, из кожи вон лезем, ночей недосыпаем. И отклики у нас готовы, и люди выступают. В общем, мы помогаем тому, чтобы массы быстрее овладевали идеями.
