Мальгин растерялся, виноватое выражение появилось на его лице. Однако через минуту, заискивающе улыбнувшись, он вновь попробовал отстоять свою мысль:
— Правильно, правильно, Леонид Петрович. Я ведь не об этом хочу сказать. Но если посмотреть с другой стороны... — Мальгин произнес все это скороговоркой, не спуская глаз с Хмелева. — ...С другой стороны, Леонид Петрович, мы — журналисты — первые проводники политики нашей партии и государства. Иной раз начнется какое-нибудь важное дело — не успеют о нем объявить в Москве, как мы уже широко пропагандируем его, из кожи вон лезем, ночей недосыпаем. И отклики у нас готовы, и люди выступают. В общем, мы помогаем тому, чтобы массы быстрее овладевали идеями.
— Идеи массами.
— Ну все равно...
— Нет, не все равно!
— Ну, хорошо, — кротко согласился Мальгин. — Так вот, я говорю: мы первые продвигаем, так сказать, политическую линию... Ну и должны соответственно вознаграждаться... Все-таки многое от нас зависит... Притом — все на нервах, каждый день, каждая корреспонденция. А чуть ошибись — хлоп тебя по башке, выгонят — и дело с концом.
Хмелев сжал большие костлявые кулаки, приподнял их... но вместо того, чтобы грохнуть по столу, потянулся к спичечной коробке и зажег погасшую папиросу. Выпустив большой клуб желтого дыма, он неожиданно тихо и спокойно сказал:
— Недалекий ты человек, Петя. Тебе в кружок политграмоты надо ходить, а не политику двигать.
Он еще что-то хотел сказать, но внезапно закашлялся и сплюнул в урну.
— У вас кровь, Леонид Петрович! — озабоченно воскликнул Мальгин.
— Пустяки, от зуба. Пошли, — предложил он. — Пошли в аппаратную, проверим, как там Северогорск.
В «Светлом пути» шли последние приготовления к передаче. Телефон, установленный в правлении колхоза, был соединен через Северогорск с центральной аппаратной радиоузла. Юрий Яснов развертывал шланг и тянул его от усилителя к столу, где поблескивал микрофон. Андрей тоже не терял времени. Он сидел возле окна и слушал, как Аглая Митрофановна Кондратова вполголоса читала свой текст. Монотонное гудение ее голоса временами прерывалось, и она спрашивала, правильно ли делает ударения в словах. Эта не по годам бодрая женщина сразу понравилась Андрею. Ее грубоватое, прорезанное морщинами лицо с короткими, зачесанными назад поседевшими волосами и особенно глаза, глядевшие молодо, с доброй хитринкой, — вызывали расположение.
Кондратова заведовала межколхозной паровой мельницей. На ее глазах шла жизнь многих людей, населявших Песты и окружающие деревни. Хорошо знала она и Валентину Григорьевну, поэтому в дни предвыборной кампании Кондратову избрали доверенным лицом. Здесь в селе, на окраине которого стояла «кондратовская» мельница, прошли детские годы Валентины Григорьевны, сюда она вернулась после окончания северогорского техникума и стала заведовать сортоиспытательным участком. Аглая Митрофановна была главной заводилой на свадьбе Валентины и Семена Вербовых. Ей же три года спустя, по просьбе председателя колхоза, пришлось вручить Валентине Григорьевне «похоронную», в которой было сказано, что рядовой Семен Сергеевич Вербов пал смертью храбрых в боях против фашистских захватчиков. Все было известно Аглае Митрофановне — и то, как воспитывала она сына Сережку и как учила уму-разуму своих сверстниц, — а все равно волновалась.
— Лучше бы сама смолола тонну зерна либо самого уросливого жеребца объездила. Ведь сколько народу слушать будет, страсть!..
— Ничего! — подбадривал Андрей. — Главное — забудьте о микрофоне. Рассказывайте просто, как избирателям на беседе.
— Эге! — хитро подмигнув, ответила Кондратова. — Как избирателям... Давай-ка лучше прочту еще разок.
И она с усердием принялась читать, стараясь представить себе невидимых слушателей.
Хлопнули входные двери. В комнату вошли председатель колхоза Борис Михайлович, Наташа, Тоня и Валентина Григорьевна. Борис Михайлович прошелся хозяйской поступью по комнате, бросил на стол шубенки, подул в микрофон.
— Значит, промитингуем? — с нарочитой веселостью спросил он.
— Промитингуем, — тяжело вздохнув, отозвалась Кондратова. — Ишь, храбрец выискался. Это тебе не на разнарядке речь держать, когда народ видишь.
— И верно, — поддержала Наташа, — боязно...
Андрей попытался отвлечь внимание от микрофона, от накалившихся ламп усилителя. Неожиданно для себя самого он завел разговор об овсяной браге, которой славились хозяйки северогорских деревень, спросил, в чем секрет ее приготовления.
— Уж не знаю, в чем секрет, — оживилась Кондратова, — только заехала я прошлым летом в Калашниково договор заключить с колхозом. Ну, и пить захотелось. Зашла к Аграфене, свояченице моей. Дай, говорю, квасу испить или воды студеной. А она мне: зачем воды? Испей овсяной. И подносит мне кружку. Выпила я ее с жару-то одним махом. Если не жаль, говорю, налей еще. Она мне — еще кружку. И вот, поверите ли, хочу встать, а ног не чувствую — как протезы. Так и просидела на табуретке битый час. Голова светлая, чувствую себя нормально, а ноги не идут. Свояченица-то моя — похохатывает знай. Вот, говорит, как тебя, Митрофановна, приваживать надо. Целый часок со мной побеседовала, а так и минутки не посидишь. А сидеть-то, сами знаете, разве есть у меня время сидеть?
На простодушном лице Аглаи Митрофановны то и дело вспыхивала хитрая улыбка, отчего морщины у глаз и рта становились еще глубже. Своим рассказом она увлекла всех, только Тоня Подъянова стояла поодаль и, глядя на аппаратуру, думала о чем-то своем.
— Вот, значит, какая у вас брага, — сказал Андрей, — посмотрев на часы. — А мне рассказывали, будто бы она не злая — что-то вроде хлебного кваса, только белая.
— Правильно вам рассказывали, — подтвердил Борис Михайлович, — Аглае Митрофановне, как говорится, просто повезло. Брага у нас безвредная, полезная.
— А масло у нас масляное, — в тон подсказала Наташа, вызвав общий смех.
Настало время передачи. Андрей пригласил всех к столу, где стоял микрофон. Здесь же лежал наушник, и когда наступила тишина, все услышали голос областного центра. Диктор объявил передачу «Наши кандидаты» и предоставил слово северогорскому корреспонденту. Придвинув к себе микрофон, Андрей в нескольких словах рассказал о деревне, которая несла свое странное название Песты с тех далеких времен, когда голодавшие крестьяне собирали и примешивали в хлеб «пестики», о колхозе, который вырос здесь и окреп, о людях и их кандидате в депутаты Валентине Григорьевне Вербовой.
Затем Широков передал микрофон Борису Михайловичу. Председателя сменили звеньевая Наташа Вербова, учительница, комсорг колхоза Тоня Подъянова и доверенное лицо — Аглая Митрофановна.
Передача закончилась выступлением Валентины Григорьевны, которая рассказала о замечательных людях «Светлого пути», о их трудолюбии и поблагодарила избирателей за оказанное доверие.
Из наушника донеслось объявление об окончании трансляции, и все оживленно заговорили.
— Не так страшен черт, как его малюют, — басила Аглая Митрофановна. — Спасибо вам от всей души! — обратилась она к Андрею и Яснову.
— От имени всего колхоза! — пошутил Борис Михайлович.
— И от комсомольской организации, — поддержала Тоня и тут же спросила, можно ли звонить по телефону. Юрий Яснов отключил аппаратуру от телефонной линии, и Тоня принялась вызывать Лесоозерск. С того момента, как улетел туда Иван Фролов, она не могла найти себе места.
Тем временем Аглая Митрофановна собрала возле себя девчат. Она говорила им о чем-то оживленно, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать. Затем она услала их куда-то, а сама вместе с Валентиной Григорьевной подошла к Андрею.
— Так вот, — прищурив глаза, сказала она, — теперь вы, надо понимать, свободны?
— Как сказать, — развел руками Андрей. — Теперь надо думать, как выбраться отсюда.
— Выберетесь, — твердо сказала Кондратова, наклонив голову и ребром опустив ладонь. — Своего жеребца предоставлю, мигом домчит. Только эта возможность будет часика через два, а сейчас просим отведать пирога, ну и, конечно, овсяной.
— Что вы, что вы! — замахал рукой Андрей. — Мы недавно обедали.
— Спасибо! — отказывался Яснов.
— Валентина Григорьевна просит, — не отступала Аглая Митрофановна и, улыбаясь пучками морщинок у глаз и рта, посмотрела на Вербову, которая стояла рядом.
— Идемте, идемте, пироги стынут! — поддержала она.
Добротный пятистенный дом Вербовой стоял в том конце села, откуда накануне пришли Широков и Яснов. Густые сумерки окутали улицу и поглотили дорогу, ведущую на Северогорск, но она и бескрайнее поле угадывались где-то совсем рядом, у околицы.
Там обрывалась жизнь этого сразу полюбившегося Андрею села, там крутила поземка, которую властно и терпеливо усмирял наступавший мороз.
