Шубурумский гудекан уютно устроился под навесом веранды сельского охотника Кара-Хартума. Как известно, горская сакля по второму этажу опоясана поднятой на столбах верандой. Вот здесь-то под верандой и лежат в беспорядке камни да бревна, на которых сидят собеседники. Когда охотник дома, он ставит на окошко в первом этаже керосиновую лампу… В Шубуруме все еще нет клуба, хоть и не раз решали всем миром, что клуб надо построить. Вот и приходится довольствоваться гудеканом под верандой, а редкие киносеансы да лекции устраивать в мечети. Впрочем, люди не ропщут: на гудекане собирались отцы, собирались и деды, и оттого здесь все вроде бы даже мило сердцам внуков.
Сегодня тут много народу. В горном ауле под самыми снегами Дюльти-Дага вечера холодные, и люди одеты тепло, все больше в тулупах с длинными рукавами. На самом почетном камне восседает худощавый старик Али-Хужа. В прошлом был Али-Хужа красным партизаном, в схватке с турками при ауле Маджалис потерял большой палец на правой руке, но и теперь, забывшись, иной раз восклицает: «Во!» — и выставляет правый кулак без пальца. Был Али-Хужа горячим энтузиастом новой жизни, первым спустился с гор на всенародную стройку, когда рыли Октябрьский канал, чтоб оросить засушливые земли у Каспия. Но и он с годами поутих и выдохся среди спокойных, самодовольных шубурумцев, стал просто сельским балагуром. Но в этом есть у него неугомонный соперник, старый Хужа-Али, с которым, говорят, со дня рождения Али-Хужа еще ни разу не сошелся во мнениях. Скажет Али-Хужа, что это белое, а Хужа-Али уже протестует: «Неправда, черное!» И никакие посредники — маслиатчи — не могут их привести к общему знаменателю. И, пожалуй, к лучшему: ведь из белого с черным только и может получиться серость. Впрочем, сегодня Хужа-Али на гудекане нет, и оттого беседа тише обычного и серьезней: говорят о переселении вниз, на равнину. Али-Хужа жалеет, что не смог утром прийти на собрание.
— Я бывал на равнине, — говорит, — видал, какой поселок поставили наши прежние соседи. Можно так сказать: стали люди, наконец, людьми! Виноградники такие, что за день не объехать на машине. В каждом доме вода, канализация, чистота, уют, в окна заглядывают деревья, птицы на все голоса заливаются… И в каждом доме кино.
— Какое кино? — спросил кто-то, почесывая затылок.
— Называется те-ле-ви-зор. Лежи на диване и смотри, что делается в Африке, в Америке, в Махачкале, во всем мире…
— Во всем мире?!
— Да, только наш аул там не показывают. Эх, жаль, я не был на собрании! Уж я бы сказал.
— И без тебя говорили! — возразил Одноглазый Раджаб, кладовщик: он заново перестроил свою саклю и теперь не желал никуда переселяться. — Не беспокойся, всех спросили — да или нет!
— И ты сказал «нет»?! Ишак длинноухий! Ну, что хорошего в этой свалке камней? — Али-Хужа повел рукой вокруг. — Не спрашивать, а гнать надо всех отсюда, гнать в шею…
— На то и Советская власть, чтоб спрашивать, — ответил Раджаб, развертывая газету и пытаясь читать в слабом свете, падавшем из окна сакли.
— Осла тянули в рай — уши оборвали, оттаскивали назад — хвост оторвали. Разума у нас мало! — горько заключил Али-Хужа. — Э, да что говорить, из слов плова не сделаешь… Дай-ка кусок газетки, скручу цигарку.
Вот тут и подошел сельский могильщик Хажи-Бекир. Хоть и шел он, важно переваливаясь, а на душе скребли кошки: вдруг здесь уже знают, что случилось с ним нынче?! Но, видно, никто не знал, и Хажи-Бекир, учтиво поздоровавшись, присел рядом с Раджабом.
— Чего уткнулся в газету, как лошадь в торбу с сеном? — снова повторил Али-Хужа. — Дай, говорю, бумажки…
— Погоди, почтенный! Тут новости… — отмахнулся кладовщик.
— Какие там еще новости! Все новости знаем…
— Еще человек полетел в космос, — вставил Искендер, секретарь сельсовета.
— А что ж, вполне может быть, — согласился Али-Хужа. — Я своими глазами видел — там на равнине, — как без наседки выводят цыплят. В наше время этим не удивить.
Али-Хужа не торопясь освободил из-под шубы грудь, вынул из газыря патрон и высыпал на ладонь… Вы думаете, порох? Нет, самый обычный табак. Как видите, и в старую форму можно вложить новое содержание.
— Мы живем все-таки в атомный век! — важно произнес Кара-Хартум. И все вспомнили недавнюю — месяцев пять назад — лекцию про атом, в которой шубурумцы ничего не поняли, но единодушно кивали, соглашаясь с лектором. И только Хужа-Али попросил разрешения задать вопрос… «Все понятно! — сказал он. — Одного я не понимаю: как в конфету „подушечка“ попадает повидло — в самую середину?!» И сейчас, вспомнив Хужа-Али, многие засмеялись, а старый Али-Хужа нахлобучил Кара-Хартуму папаху на самые глаза, промолвив: «Эх ты, век атома!»
Наступила тишина. А тишина на гудекане всегда бывает недолгой и тревожной, как в родильном доме до первого крика новорожденного.
— Вах, вах, вах! — испуганно вскричал Одноглазый Раджаб. — Что только творится!
— Чего пугаешь людей?! — Али-Хужа улучил момент и все-таки оторвал добрый клочок газеты. — Вах, ты удивлен, будто балка упала на голову! Что такое?
— О, недобрая весть! Что теперь будет, люди?! — заголосил Одноглазый.
— Дай, я прочту! — Кара-Хартум хотел выхватить газету, но кладовщик не дал.
— Вот тут, — он хлопнул рукой но газете, — написано, что напали на след каптара…
— Кого, кого? — раздались тревожные голоса.
— Каптара.
— А что это такое?
— Да вы что, люди? Кто не знает каптара?! Это же снежный человек! В газете написано, что его видели в горах Памира и в наших горах.
— Ну-ка, ну-ка, дай сюда! — Кара-Хартум вырвал наконец газету из рук Одноглазого Раджаба и присел поближе к окну.
— А что ж, все может быть… — вставил Али-Хужа, слюнявя край цигарки. — Я сам своими глазами видел, как без наседки выводят цыплят. Ничего удивительного!
— Каптар? Уж не он ли кричал вчера ночью? — сказал и Хажи-Бекир.
— Да, да, я тоже слышал крик, — подхватил Кара-Хартум. — Такой крик, что даже подумал — будет обвал!
Люди на гудекане зашевелились, сгрудились. В этих местах, где часто бывают лавины и камнепады, где от молний погибают люди, где в самый жаркий месяц бывает неслыханный град, от которого чабанов не спасают даже бурки, — в этих местах легко верят слухам. А уж если написано в газете…
— И я слышал!
— И я!
— Неужели это кричал каптар?! — усомнился Искендер и почесал под папахой.
— Только каптара нам и не хватает… — тяжело вздохнул Хажи-Бекир.
— Снежный черт! Чудеса! — воскликнул, будто очнувшись, Одноглазый Раджаб.
— Я твоего отца знавал. Я твоего деда знавал. Прадеду твоему брил голову — такие же были черти, как и ты! — усмехнулся Али-Хужа, и глубоко затянулся, и выпустил дым из ноздрей, и оглядел встревоженных людей на гудекане, удивляясь, что никто не отозвался смехом на шутку.
Но шубурумцам было не до смеха. С детства им сказывали страшные сказки о каптарах, пугали этими безобразными, страшными дьяволами вечных снегов, которые, случалось, съедали одиноких путников живьем. И хотя никто никогда не видел каптара, но шубурумцы могли бы по давним сказкам описать его внешность. Не сходились они только в одном: человек это или животное?
— Говорили о крике? — спохватился Раджаб, большой любитель, как выражаются горцы, сыпать соль на свежую рану. — Да ведь и я слышал! Ужасный крик! На мне будто ежи затеяли пляску. До утра не сомкнул глаз.
— Чепуха! — прервал Али-Хужа. — Я ничего не слышал.
— Да тебя и пушкой не разбудишь, — возразил Кара-Хартум, — сам же рассказывал, как в гражданскую войну у тебя под носом украли паровоз на станции Манас.
Но и эта шутка не рассмешила людей.
К гудекану подошел чем-то взволнованный Хамзат, племянник Али-Хужа. В прошлом году окончил Хамзат ветеринарный институт, его направили в Шубурум, и он повиновался, хоть и с неохотой.
— На тебе лица нет, что с тобой, а? — спросил его секретарь сельсовета Искендер.
— Беда! — глухо ответил Хамзат, и все головы разом повернулись к нему.
— Какая беда?!
— Волки зарезали племенного быка. Вчера ночью… Вообще, здесь у меня не жизнь, а сплошные неудачи… Кто даст закурить, друзья?
В ауле уважали ветеринара, и со всех сторон протянулись руки с раскрытыми пачками папирос. Тут Искендер не удержался, достал и себе папиросу из случившейся близко коробки, хоть у самого в кармане лежала полная пачка. Такой уж характер у человека!
— Нашел о чем печалиться?! — возразил Раджаб. — Все равно бык слишком велик, а наши коровы чуть побольше осла, вот и не могли разродиться: дохли… Тут, брат, беда похуже…
— Что еще стряслось! Что-то вы все здесь вроде бы напуганные…
— Понимаешь: появился снежпый человек. Каптар! Я сам слышал его крик и до сих пор…
