Сами видите, фронт работ обширнейший, а я не привык полагаться на случай. Надеюсь, к будущему году я поправлюсь, и мы поведем наступление с двух сторон. А пока рассчитывайте только на себя да на Федора Константиновича…
И Георгий остался один. Бо́льшую часть ночи просиживал в тесной, без окон, неотапливаемой каморке, разбираясь в грудах материалов, под утро не раздеваясь засыпал тут же, на походной койке, а днем мотался по Бугару, набирая людей, — что оказалось задачей едва ли не самой сложной, — проверял снаряжение, летал на вертолетах, забрасывая продукты в район будущих поисков.
В начале мая прилетела Ольга, нашла, что он похудел, но выглядит просто великолепно.
Через две недели они отправились в маршрут — всего на три дня позже намеченного Климашиным срока. Георгию очень нравилась его новая роль, и он с удовольствием командовал, но и сам много работал и постоянно находился в состоянии радостного возбуждения, все казалось ему великолепным — и то, что он может отдавать приказания, а не подчиняться им, как прежде, и что все, казалось, охотно слушаются его и все идет по плану, никаких ЧП, и даже непривычная еще тяжесть кобуры с пистолетом приносила пусть маленькое, но очень приятное чувство удовлетворения. Но главное, конечно, — рядом была Ольга, и по ночам они засыпали вдвоем в маленькой палатке-серебрянке…
Вспомнив о пистолете, Георгий вяло подумал — надо утром разобрать и почистить его. Пистолет с весны валялся на дне рюкзака, носить его на поясе неудобно, вечно он куда-то сползает, да и нужды в нем особой не было. Последний раз Георгий вынимал его из кобуры недели три назад и, не разбирая, пару раз небрежно шоркнул шомполом. А в тот первый «командирский» сезон Георгий каждое утро внимательно осматривал его, любовно сжимая прохладную рукоятку, — эта компактная стальная вещица была осязаемым атрибутом его власти, ведь пистолеты в их управлении выдавались только начальникам партий…
Костер угасал, Георгий начал мерзнуть, но ему не хотелось двигаться. Боль в желудке чувствовалась не так остро, можно было уже не замечать ее. А если это не язва, а что-то худшее? У Климашина тоже, по словам врачей, сначала была язва, а через два года оказался рак. Его дважды оперировали, он протянул еще полтора года и умер, не дожив четырех дней до пятидесятилетия. И к сентябрю он тогда не вернулся, как обещал, прислал Георгию длинное письмо. Климашин, видимо, догадывался, что уже никогда не сможет выйти в поле, и предлагал Георгию продолжить его дело, теперь уже в качестве полноправного руководителя. Георгий, бегло просмотрев письмо, — вертолет уже готов был взлететь, — написал ему несколько строк. Что же там было? «Разумеется, я не брошу Ваше начинание и обещаю, что найду касситерит. Не волнуйтесь, выздоравливайте, и мы еще поработаем вместе…» Кажется, так. Бездумные, бодренькие словеса. Это сейчас так кажется. А тогда он и в самом деле был уверен, что найдет касситерит. Он полностью доверял Климашину, его знаниям, опыту, интуиции и не сомневался, что касситерит на Бугаре есть. А раз так, значит, теперь все зависит от него. И он сделает все возможное и невозможное, но касситерит найдет.
Снова густо повалил мокрый снег, уродливые, бесформенные хлопья неприятно прилипали к лицу, к замерзшим рукам, хотелось брезгливо отереться, как после плевка. Пришлось встать и залезть в палатку. От сырого спертого воздуха Георгия стало мутить. Спальный мешок внутри оказался омерзительно мокрым и холодным, противно было влезать в него. Вчера в отряде устроили генеральную сушку всех вещей, но Георгий весь день пробродил с Нелидовым в тайге, а про его спальный мешок забыли, как смущенно объяснил Ковалев. Про его забыли, а нелидовский, наверно, высушили, сволочи…
Потревоженная боль толкнулась внутри, острым языком лизнула бок, он замер, сдерживая дыхание, осторожно подтянул колени, тихо выдохнул. Боль слабым всплеском еще раз напомнила о себе, уверенно угнездилась под ложечкой, но терпеть можно было, и Георгий задремал.
Егорычев и Ситников приехали в три. Длинный, густой гул их мотора слышался издалека, и Георгий заранее вышел на мысок, тяжело скрипел сапогами по гальке. Как только «казанка» выметнулась из-за поворота, Георгий понял, что едут они пустые, — лодка шла легко, высоко задрав нос. И действительно, груза оказалось в «казанке» с гулькин нос. Десяток буханок хлеба, три банки солянки, папиросы и канистры с бензином.
— Ну что случилось? — угрюмо бросил Георгий.
— А то, — зло отозвался Егорычев, — что деньги на ваш счет не перевели, а без них эта жирная сучка ничего не дает.
Жирной сучкой Егорычев назвал Синькова, заведующего потребкооперацией в Дьякове. Когда-то Георгий поскандалил с ним, и тот, конечно, теперь не мог упустить случая отомстить, хотя вполне мог бы дать в долг, дело это обычное, все-таки геологическая партия не частная лавочка, деньги все равно будут перечислены, наверняка какая-нибудь канцелярская закавыка.
— Та-ак… — протянул Георгий. — Все?
— А что еще? — огрызнулся Егорычев. — Мы и добром просили, и лаялись — ни в какую.
Все молча ждали, что скажет Георгий. Он обвел их хмурым взглядом. На него старались не смотреть, на лицах у всех было показное равнодушное ожидание — ты начальник, тебе и решать. Но Георгий видел, что все ждут только одного — команды сниматься и сплавляться в Дьяково. А он, взглянув на часы, сказал:
— Трофименко и Брагину собрать вещи, поедете со мной. Остальным… — Он чуть помедлил и жестко отчеканил: — Остальным готовиться к маршруту и отдыхать. Я вернусь, самое позднее, послезавтра к двенадцати. Из лагеря никому не отлучаться… Вопросы будут?
— Будут, — сказал Гузняев. — Что мы будем жрать в этом вашем маршруте?
Он с нажимом сказал «вашем», и Георгий в тон ему ответил:
— В этом в а ш е м маршруте в ы будете жрать то, что я привезу в а м из Дьякова… Еще есть вопросы?
Вопросов не было.
— Начальником на время моего отсутствия назначаю Ковалева. Вам, Владимир Сергеевич, — подчеркнуто официально обратился он к Ковалеву, — надлежит проследить, чтобы все спальники были просушены, приборы, одежда и обувь приведены в порядок, палатки починены, оружие вычищено и смазано. Ясно?
— Да сделано уже все, — равнодушно отозвался Ковалев.
Георгий и сам знал, что действительно уже все сделано, но сказал:
— Проверьте еще раз.
И пошел в палатку, стал собираться. Тепло оделся, вывалил все из рюкзака и снова бросил туда кобуру с пистолетом, подосадовав, что так и не вычистил его, запасную смену белья, шерстяные носки, фляжку с остатками спирта, прицепил к поясу ракетницу. Влез в палатку Гоголев, хрипло откашлялся, грузно завозился сзади.
— Ну? — отрывисто бросил Георгий не оборачиваясь.
— Оставил
