– Сдавайся! Два с половиной! – закричал главный инженер и опять выбросил руку, изображая, что целится. От имитации падения дыхание ни капли не сбилось: Громов дышал так же ровно и глубоко, как и в начале пути. Он порадовался этому. Значит, несмотря на возраст, он все еще молод и силен.
Вдруг впереди раздался хриплый, придушенный вопль и из темноты вынырнули два огромных, испускающих снопы света, глаза. Поезд… Выскочив из-за меловой горы, где его не было ни видно, ни слышно, состав теперь вышел на прямую и мчался прямо на них. Бандит метнулся на пешеходную дорожку. Громов тоже перебежал туда же. Бежать по пешеходной дорожке было очень неудобно: дорожка узкая, полуоторванные доски бьются под ногами, мешают железные перила – все время задеваешь правым плечом.
Неожиданно Ленкин сообщник остановился и сбросил с себя пиджак. Пиджак тотчас же ветром сдуло в реку.
– Сдавайся, бандюга! – заорал Громов, но его голос утонул в свисте и грохоте проносившегося мимо состава. Что было сил Евгений Семенович рванулся к ворюге – он понял, что тот задумал. Внизу, сияя сигнальными огнями, проходила баржа, груженная песком. До нее от настила моста было не так уж далеко. Баржа почти прошла, только ее корма с грудой белого песка еще маячила перед мостом.
– Лови меня, легавый! – крикнул похититель денег и, прижав к себе целлофановый мешок, подлез под перила и столбиком прыгнул с моста. Бандит целил в корму с песком, но промахнулся, наверное, он слишком сильно оттолкнулся от настила. Баржа прошла. Черноусый остался барахтаться в воде. Все-таки чуть-чуть он, видно, умел плавать, так как старался грести в сторону берега правок рукой – левой он бережно прижимал к себе мешок.
– Брось мешок, а то утонешь, – посоветовал с моста Евгений Семенович.
Бандит ничего не ответил. Он продолжал с силой подгребать к берегу, однако течение увлекало его под мост.
– Брось, – продолжал главный инженер. – Мешок завязанный, не утонет. А ты уходи, я тебя отпускаю…
– Иди… паскуда… – донеслось снизу.
– Долго не продержишься.
Громов говорил вполголоса, но его слова, отраженные и усиленные нависшими над рекой меловыми скалами, разносились далеко по реке. Бандит уже еле махал рукой, его все больше подтягивало к середине реки, где была стремнина. Рядом с ним скакал, как рыбий пузырь, целлофановый мешок.
– Брось, дурак. Никакие деньги не стоят жизни, – сказал Громов философски. Но философия не воздействовала на бандита. Бандиты вообще не признают философию.
Главный инженер перегнулся через перила.
– Не выплывешь ведь.
Теперь Черноусый и сам понял, что не выплывет, Голова его раза два ушла под воду, но бандит еще боролся. Наконец последним усилием он почти по грудь выпрыгнул из воды, как задыхающаяся рыба, и зубами рванул мешок.
– На… получай… легавый…
Это были его последние слова. В водовороте уже не виднелось ни головы, ни мешка. Главный инженер перебежал на другую сторону и долго всматривался в бегущую темную воду, но ничего не мелькнуло, не всплыло.
– Эх, дурак, дурак, – сказал Громов с сожалением. – Ни себе, ни людям. Ну и черт с тобой. Жадность фраера сгубила. А мы и без грошей обойдемся. Ах, Ленка, Ленка, хотела меня обмануть. Провинциальная красавица. Леди Макбет из Петровска. Тьфу! Подыхайте тут в своем вонючем городишке вместе со своими придурками – бандитами, мерзкими пещерами, дураками-ревизорами и прочим хламом.
Главный инженер плюнул еще раз и энергично зашагал к посадке, где оставил свой велосипед. Громов надеялся, что второй бандит уже очнулся и дал тягу.
Командированный Сусликов тяжело поднялся и побрел прямо через сжатое поле к сиявшему огоньками Петровску. Не было сил, не получив вовремя кефира, опять давала себя чувствовать язва, но надо было идти, надо было жить… Проклятый город. Неужели он из него выбрался?
Младший бухгалтер Костя Минаков ехал в рабочем поезде по направлению к Петровску.
Вагон был переполнен, но Косте удалось занять место на скамейке у окна, и он сидел в уголке, стиснутый молчаливыми, уставшими после смены людьми в промасленной одежде, пахнущими смазкой, горячей стружкой, эмульсией. Поезд шел медленно, останавливаясь почти через каждые пятьсот метров. В вагон втискивались новые люди, кто-то, пробиваясь с руганью, выходил, и поезд тащился дальше. На остановках Костя отворачивался от окна и прикрывал лицо руками, чтобы его не смогли увидеть с перрона. На одном полустанке за вагоном погнался милиционер, вскочил на подножку и исчез в тамбуре. С остановившимся сердцем Костя ждал, что он появится в вагоне и крикнет: «Минаков! На выход!», но милиционер так и не появился – видно, просто ехал по своим милицейским делам.
На большой станции люди вдруг все вышли, и вагон опустел. Костя остался один. Он вышел на перрон, спросил кондуктора:
– Сколько стоим?
– Минут двадцать.
Костя пошел в буфет. Ему очень хотелось пить, в горле все пересохло. В буфете стояла небольшая очередь за пивом и разливным вином. Минаков тоже встал. В помещении было душно, кисло пахло пивом, засохшими пирожками с капустой и все тем же запахом ехавших с работы людей: запахом смазки, горячей стружки и эмульсии. Когда подошла его очередь, буфетчица спросила:
– Одну с прицепом?
И, не дожидаясь ответа, стала наливать из пузатой бутылки в стакан черную густую жидкость. В нос Кости ударил тошнотворный запах. По желудку Минакова прошли судороги, и он, зажав рот рукой, выскочил из очереди и помчался к туалету. Когда младший бухгалтер вышел, репродуктор уже бубнил:
– С… пути… отправляется… Повторяю… с третьего… номер… отправляется…
Пришлось ехать дальше с пересохшим горлом. На этой станции села совсем другая публика – нарядная, в основном молодежь, с букетами цветов, с гостинцами в сетках и кошелках – видно, ехали в гости в придорожные села – ведь завтра суббота. С гитарами, транзисторами, книгами – по всей видимости, студенты, хохотали на весь вагон; люди постарше везли в сетках сушки, белые батоны, колбасу, эти держались солидно и обособленно; кое-кто ехал на базар в Петровск продавать продукты – в тамбуре стояли бидоны с молоком, из кошелок торчали головы гусей с любопытными молодыми глазами.
Напротив Минакова села нарядная женщина с нарядной девочкой лет пяти. В косы девочки были вплетены огромные голубые банты, которые делали ее похожей на экзотическую бабочку. Девочка и порхала по вагону, как бабочка. Костя сразу заинтересовал ее. Увидев Минакова, девочка-бабочка присмирела, уселась на колени к маме и стала поглядывать на младшего бухгалтера.
– Мама, этот дядя хулиган? – услышал Костя громкий шепот.
– Почему ты так решила? – тоже шепотом спросила мама.
– У него на лбу огромная шишка!
– Ну и что? Может, дядя просто упал.
– Ничего он не упал. Он хулиган.
– Перестань, Наташа. Нельзя без причины обзывать людей.
– Я не без причины. Я знаю, что он хулиган и пьяница. От него водкой пахнет.
– Мало ли что… Просто дядя немножко выпил.
– Зачем?
– Для аппетита.
– Нет, он выпил, чтобы было нестрашно людей грабить.
– Фу, какую ты ересь несешь!
Минаков сидел, отвернувшись к окну, весь красный, делая вид, что не слышит.
К счастью, скоро мама с девочкой-бабочкой сошли.
«Как странно, – думал младший бухгалтер, глядя на проносящиеся мимо окон деревья. – Еще двое суток назад все было тихо, спокойно, обычно… И я был тихим, спокойным, наивным… Сидел, крутил ручку арифмометра, думал о свидании, об отношениях со Шкафом… Вдруг налетел вихрь, подхватил, понес, бросил в самую гущу жизни… И вот через трое суток едет в поезде совсем другой человек: уже не наивный дурачок, не доверчивый сопляк, а человек, который испытал за трое суток столько, сколько иным и за всю жизнь не испытать». Человек, который поседел за эти трое суток – в туалете Костя в зеркале рассмотрел на правом виске совсем седой волос, которого раньше не было.
А что еще впереди? Неизвестно… Хорошо, если сразу он докажет свою невиновность. А если нет? Тогда на многие месяцы, а может быть, и годы тюрьма? О господи, еще только тюрьмы не хватает! Но даже если ему сразу и поверят, он, Костя, уже не сможет сидеть в тихом помещении, крутить ручку арифмометра, смотреть в широкую спину Шкафа… Он уедет куда-нибудь… Возможно, на какую-нибудь большую стройку, где кипит настоящая жизнь… Поступит заочно учиться, станет экономистом, потом главным экономистом стройки… И чем черт не шутит – когда-нибудь придется встретиться с подлой Леночкой. Может быть, на заводе раскусят ее предательский характер, и изгнанная с позором кассирша уедет на стройку, где работает Костя главным экономистом… Он, конечно, сжалится, возьмет ее к себе в отдел, но ни капли фамильярности, ни единого лишнего взгляда… Леночка начнет нервничать, потом остановит его где-нибудь в коридоре, как он остановил ее тогда с чайником, и начнет упрекать в бессердечии, попытается назначить свидание где-нибудь на берегу таежной речки, но Костя скажет безразличным тоном.
