Как много он понял за эти месяцы. Особенно после отчаянного и постыдного свидания в общежитии.
…Вон в стороне, за плотиной и каналом, в старом карьере, возникло круглое, непроточное озерцо, по берегу заросшее высоким чаканом. В озерце этом тоже жизнь. Но разве ее сравнишь с жизнью моря?
Человеку мало счастья гнезда. Лешка права — надо стремиться к звездам.
Ему стало мучительно стыдно своих прежних слов: «Хватит взлетов».
Жалки бескрылые. Есть огромный мир людских радостей, печалей, неотложных, очень трудных дел!
Он будет лучше, чем был. Для себя и, конечно, для нее. Значит, в море, в открытое море!
Часть третья
Леокадия Алексеевна
СНОВА ПЯТИМОРСК
Из окна школы море видно до самого горизонта. Правее залива высится белоснежный элеватор, а внизу, вдоль школьного забора, серебрятся тополя-раины.
Лешка стоит у окна самого верхнего коридора. Последний урок кончится минут через десять, а пока все три этажа заполнены тишиной. Временами в жилом доме напротив школы ветер приоткрывал дверь балкона, и тогда солнечный луч, как брызгами, обдает Юрасову с головы до ног.
Больше, всех времен года любила она осень — тот месяц, когда как сейчас, отлетают еще дальше на юг горихвостки, когда дерева неохотно отдают каждый свой лист и после утренних заморозков багровеют кусты скумпии.
Лешка облокотилась на подоконник.
Что ни говори, а Пятиморск за последние годы очень изменился. Прежде всего — отступила грязь. Ее усмирил асфальт широкого проспекта Химии, степной автомобильной дороги, вьющейся на Москву. Город не стал большим. Приморская часть его, сохраняя невозмутимый покой, возвышается башней обсерватории, стеклянной, верандой кафе «Морская волна».
А на окраинах выросли корпуса новых химических заводов, жилые кварталы собственных «Черемушек» на месте бывшего «Шанхая».
Может быть, именно в этом сочетании почти курортной безмятежности с напряженным заводским ритмом и состоит своеобразие Пятиморска?
Да, он и прежний и другой. Для Леокадии совсем иной еще и по тому, что в прошлом году умерла мама.
Брат Севка после окончания средней школы пошел работать на химкомбинат, а потом приехала в родной дом и Леокадия.
Ее отношения с Багрянцевым еще задолго до возвращения в Пятиморск как-то иссякли сами собой. Первую трещину они дали после одного по меньшей мере странного разговора. Игорь Сергеевич накануне блистательно защитил диссертацию, и они вдвоем сидели в ресторане. Багрянцев был возбужден, выпил несколько рюмок коньяку.
— А все же вершин ума, как ни крути, достигают мужчины, — вдруг заявил он. — Удел слабого пола — заботливость и материнство.
— Не маловато ли вы нам отводите? — в упор посмотрела на него Леокадия.
Он спохватился, сказал, что на нее это не распространяется, потому что она — человек особого склада. Но оговорка прозвучала неискренне, а оскорбительное слово было произнесено.
Позже Багрянцева на два года послали через ЮНЕСКО в Индию — читать лекции в Делийском университете. Сначала он писал Леокадии довольно часто, потом все реже и, наконец, вовсе умолк. А возвратился каким-то чужим. Поговаривали, что собирается жениться на дочери работника посольства. Может быть, и сочиняли; скорее всего просто отвык от Леокадии. Да и она не искала встреч, поняв, что это было не настоящее, раз не выдержало испытание временем и расстоянием. Видно, раньше она немного нравилась Багрянцеву, и он находил удовольствие во встречах со студенткой, преклонявшейся перед его умом, но истинного чувства, того, что не боится долгих разлук, у Игоря Сергеевича, конечно, не было.
У нее же, как понимает она сейчас, это было увлечение незаурядным человеком.
Да в состоянии ли она вообще полюбить? Такое, вероятно, не каждому дано…
Как порой неожиданно меняется русло жизни… Неожиданно для всех и для тебя самой. Девчонкой мечтала стать архитектором, потом увлеклась химией. А на четвертом курсе университета, когда проходила педагогическую практику в окраинной школе, в пятом классе, вдруг осенило: да она же прирожденный воспитатель! Именно это — ее настоящее и единственное призвание…
Все началось с ученика Сатановского — «орешка», о котором только и слышно было в учительской.
Более близкое знакомство Леокадии с ним произошло при несколько необычных обстоятельствах. Как-то во время практики шла она мимо ухабистого спуска к реке. Дети затеяли здесь опасное катание: садились в санки и мчались вниз, подпрыгивая на колдобинах чуть ли не на метр. Среди лихих наездников был уже немного знакомый Леокадии по ее пятому классу Сатановский. Он собирался снова съехать с горы, когда Леокадия, подойдя ближе, сказала, что кататься здесь не следует и пора идти в школу. Сидя верхом на санках, Сатановский посмотрел на нее насмешливо:
— Вам самим слабо съехать, вот вы и запрещаете!
В детстве Лешка вытворяла фокусы и похлестче: обливала водой на морозе коровьи ляпанцы и на них, кружась, съезжала с обрыва к морю.
— Трусите? — издевался Сатановский.
Окружившие их мальчишки с презрением смотрели на нее.
Леокадия отодвинула Сатановского от санок, боком упала на них и помчалась вниз.
Сатановский встретил ее почтительным возгласом:
— Сила! — и пошел в школу.
Но окончательно «орешек» поддался несколько позже.
Сатановский дежурил по классу. В перемену, выгоняя учеников в коридор и размахивая металлической цепочкой, он слегка задел ею обидчивого Блохина. На уроке физики Блохин, сидевший рядом с Сатановским, встал и заявил учителю, Николаю Ивановичу, что его сосед все время что-то поет и мешает слушать. Физик, толком не разобравшись в обстоятельствах дела, но памятуя о дурной репутации Сатановского, выгнал того из класса. У дверей класса Леокадия и увидела безвинно пострадавшего. Он рассказал все, как было, и Юрасова поверила ему. На перемене она подошла к Блохину.
— Ты наговорил на Сатановского! — гневно обрушилась она.
Застигнутый врасплох Блохин не стал отпираться.
— А почему он ударил…
— Иди сейчас же в учительскую и скажи правду Николаю Ивановичу. И в классе признайся, что обманул… Иначе это сделаю я.
Блохин подчинился, а Сатановский стал верным оруженосцем Леокадии Алексеевны, требовал, чтобы класс на ее уроках «тише мухи сидел», потому что «ей могут за нас двойку поставить и выгнать из университета».
После всех этих происшествий Леокадия решила остаться в школе «по совместительству» пионервожатой. Позже ей дали отменную характеристику. Просто неловко было читать: и волевая, и энергичная, и верит в Человека, и справедливая, ну прямо Макаренко космического века!
Да, еще одно обстоятельство повлияло на решение Леокадии стать воспитателем. В этой школе химию преподавала изумительный мастер — Клавдия Семеновна. Она сумела придать «химический уклон» всей школе, и ее ученики поступали на химфаки, называли себя менделеевцами, во всем, даже в изяществе одежды, старались подражать любимой учительнице. Когда Юрасова поделилась с Клавдией Семеновной сомнениями: на производство идти или в школу? — та сказала, слегка картавя:
— Разве в школе мы не можем быть очень полезны нашей химии? И если по своему душевному складу вы чувствуете, что именно это — призвание и счастье, кто бросит в вас камень?
Но камни бросали!
В их группе на химфаке поднялся страшный шум. Саша Захарова кричала:
— Ты что, рехнулась? Променять производство на детский галдеж?
Павлик Громаков все спрашивал сочувственно, как у внезапно заболевшей:
— Ты хорошо подумала?
А в Пятиморске Григорий Захарович сокрушенно назвал ее предательницей, Стасик Панарин прямо рассвирепел, а Верочка — теперь уже не Аркушина, а Сибирцева, потому что вышла замуж за приехавшего к ней с Кубани учителя, — обняла подругу ласково за плечи:
— Ах ты, синечулочница моя!
Один папа отнесся к этому спокойно.
— Лишь бы ты наконец-то нашла себя.
— А я нашла! — убежденно ответила она.
И вот оказалась в Пятиморской восьмилетней школе-интернате и уже второй месяц преподает химию, работает воспитательницей 6-го класса «Б».
Когда-то, возвращаясь с шамекинской практики, Лешка мечтала заняться наукой о материалах будущего, создавать «вторую природу».
Но разве ребятишки — это не материал будущего? Разве не создают они, воспитатели, новую человеческую природу?
А все-таки в чем-то, совсем немножко, опасения Веры не беспочвенны. Ей, Леокадии, уже почти двадцать пять лет. Воистину — старая дева, и никаких, так сказать, перспектив. Впрочем, один воздыхатель здесь объявился. Да вон, кажется, он. Шествует к школе собственной персоной. Разглядим-ка вас издали, товарищ Генирозов.
