— Чего он сказал-то?
Ольга Сидоровна поняла сразу.
— Сам ничего не знает…
— Метровский?
— В метро работает. Зять…
— У меня вся семья в метро, — сказал с удовольствием. — Зять машинист, сегодня на выходном…
Резко рвануло, как подножку дали составу. Стекла дрогнули. Ольга Сидоровна навалилась боком на деда Филиппа. Антона, хоть как держался, вовсе кинуло на пол. Но вскочил сразу. Кто-то впереди вскрикнул.
Колеса еще шуршали. Тише. Тише.
Тоннель будто дернулся за окном. И стал.
— Все целые? — спросил дед Филипп у всех. Тонкий голос, его прозвучал в немой, оглушающей тишине неожиданно громко, как крик.
— Вроде целы… — откликнулся кто-то.
— Это главное, — сказал дед Филипп серьезно. — Постоим маленько. Отдышимся. И опять поедем, глядишь.
Девочка в белой пуховой шапке вдруг засмеялась.
14.43
За спиной диспетчера Комаровой стоял уже главный инженер Службы движения Кураев, неизвестно откуда взявшись, механик Связи стоял, заместитель начальника метрополитена по Тяге. Она их не видела, хоть сознавала, что рядом. Сейчас неважно, кто тут стоит. Телефоны звонили без перерыва, машинисты кричали с трассы,
— Диспетчер, я девятнадцатый. Стою на перегоне «Парковая» — «Площадь Свободы». Можно следовать дальше?
— Следуйте только под разрешающий.
— У меня сейчас смена на «Триумфальной»…
— Девятнадцатый, поняли? Только под разрешающий!
— Тридцать первый, Тулыгин, ответьте диспетчеру!
— Вспомогательный назначать придется, — сказал кто-то сзади.
— Хорошо, если не восстановительную бригаду…
Вспомогательным — по приказу диспетчера — может стать поезд, идущий первым вслед за больным составом. Его дело — выяснить ситуацию, произвести сцепку, вывести оба состава на ближайшую станцию. Если это возможно. Когда нельзя вывести — человек под колесами или состав потерял подвижность по причинам техническим, не устранимым на перегоне, — вызывают восстановительную бригаду, которая всегда в депо наготове. Но это уж такой сбой, что лучше не думать…
Все глядели сейчас на пульт, на участок перед станцией «Триумфальная», где горел красным полуавтоматический светофор Тр-53. Должен же тридцать первый тут появиться, если не встанет раньше на перегоне, там, где не видно: всего перегона на пульте нет, только крупные станции поместились и к ним — подходы.
Диспетчер Второго Круга Инна Кураева сунулась было в дверь:
— Как у вас тут? Помощи не надо?
— Не знаешь — не спрашивай! — рявкнул Кураев, не обернувшись.
Инна исчезла без звука.
В соседней комнате оператор Четвертого Круга — так повелось, что она это делает, — обзванивала сейчас по списку всех, кого нужно тотчас поставить в известность о Случае. Начальника метрополитена. Главного ревизора. Начальника Службы подвижного состава Долгополова как раз не было, пометила — «нет на месте». Длинный список, бывает и пятнадцать фамилий. За быстроту и точность доклада диспетчер, у которого сбой на трассе, отвечает потом особо, чтобы не пропустить никого…
— «Площадь Свободы», «Парковая»! Придержите поезда по второму пути.
— Понятно, диспетчер…
— «Новоселки», диспетчер! Пятнадцатый на обороте.
— Задержите на обороте, «Новоселки»!
Все глядели на пульт, не мигая.
Красный пунктир, дрогнув, вынырнул перед Тр-53…
— Показался, — охнула Нина.
Пунктир будто набух горячим и красным. Вытянулся на пульте. Подползал теперь к красному Тр-53. Поравнялся с Тр-53. Чуть дальше прополз, горячо пульсируя.
Звонок уже надрывался на пульте: проезд запрещающего. Остановился…
— Тридцать первый! — взывала Нина. — Тридцать первый, ответьте!
Сняла трубку местного телефона.
— Машинист-инструктор Силаньев. Выхожу с «Триумфальной» по первому пути навстречу больному. Со мной — резервный машинист Дьяконов, дорожный мастер Брянчик и ревизор по Тяге.
— Понятно, Силаньев.
Не положив еще трубку, повторила для Ксаны вслух:
— Силаньев выходит навстречу…
— Не надо, — сказала Ксана, — там двадцать восьмой уже близко, сейчас вспомогательным его назначать, быстрее выведет, чем дойдут. — Перехватила трубку, чтоб объяснить Силаньеву.
Но Силаньев еще считал, что по-прежнему говорит с Тарнасовой.
— Да, еще! Слышу, Тулыгина все кричишь. А на тридцать первом сейчас Комаров, Павел Федорович…
— Как — Комаров? — дрогнул голос диспетчера.
Силаньев сразу узнал. Охнул в трубку.
— Ты, Ксана? Вот идиот! Павел заместо Тулыгина…
— Чего, чего? — сзади сказал Кураев. — Кто на поезде?
— Диспетчер, я двадцать восьмой. Вижу больной состав…
— Выясните обстановку, после сцепки доложите, — сказала Ксана невнятно.
Губы вдруг отказали, шевелились будто чужие. Ксана облизала их языком. Но язык тоже был чужой, шершавый и непослушный.
— Не понял, диспетчер?!
— Сцепляйтесь, двадцать восьмой, — громко рявкнул сзади Кураев. — Выясняйте обстановку и сцепляйтесь!
— Понятно, диспетчер, пошел выяснять…
Губы вдруг отказали. Но внутри было ясно и холодно. Только бухало, будто колокол. Все могла сейчас поездной диспетчер Ксения Филипповна Комарова. Из любого Случая выйти. Пережить любой сбой. Ответить перед любым начальством — за что и не виновата. Взять на себя любую вину. Знала, что может свою работу. Все может сейчас. Но ничего не может сейчас для единственного того человека, который один ей нужен на свете и без которого ничего нет для нее.
Близко увидела вдруг глаза Павла, темнеющие от нежности до черноты, огромную глубину зрачков, вздрагивающую близко, рядом…
И ощутила вдруг безмолвность и черноту тоннеля.
— Павел! — сказала вдруг громко по радиосвязи. — Павел, ты слышишь?!
Перехватила испуганный взгляд оператора Нины Тарнасовой. Услышала за спиной тихий голос главного инженера Службы Кураева:
— Спокойнее, Комарова! Может, подменить?
Удивилась мягкости этого голоса.
Кто-то уже метнулся к двери.
Тогда очнулась. Ясно и холодно было внутри. Колокол бухал. Ее Круг и смена ее. Все понятно, что делать. Выводить тридцать первый скорей на станцию. Вывести быстро — главное.
— Подменять не нужно, — это Кураеву. Сразу забыла о нем. Уже вызывала двадцать восьмой маршрут, станции…
— Приказ номер триста девять. Начальнику станции «Лиговка», «Триумфальная». Машинисту тридцать первого маршрута и машинисту вспомогательного поезда двадцать восьмого маршрута. Разрешаю поезду номер четыреста пятьдесят первый двадцать восьмого маршрута следовать в качестве вспомогательного по первому пути для оказания помощи впереди стоящему поезду номер четыреста сорок девять и после сцепки отправиться на станцию «Триумфальная» по сигналам автоблокировки..
— Понятно, диспетчер, приказ номер триста девять принял машинист Тороп.
— «Триумфальная». Приказ триста девять приняла Кияткина.
— «Лиговка», Сысоева.
— Утверждаю в четырнадцать сорок пять…
— Диспетчер, я пятнадцатый. Мне сколько стоять?
Не успела ответить. И нечего сейчас отвечать на пустые вопросы.
Вдруг ворвалось отчетливо и показалось всем громко, как гром:
— Тридцать первый, диспетчер! Как слышите?
Нет, не Павел…
— Хорошо слышу, тридцать первый! Кто говорит?
— Машинист Голован. Машина в порядке. Разрешите следовать дальше?
— Следуйте, Голован! — Господи, как страшно спросить, когда можно уже спросить. Страшно.
— Что там стряслось, тридцать первый?
— Машина в порядке. — Будто не понял. И после паузы: — Врач нужен, диспетчер. «Скорая».
Ксана еще ждала. Больше ничего не сказал. Обморок, может быть. Просто — обморок. Может же быть! На «скорая»-то зачем?
Внутри все бухало, будто колокол…
Нина Тарнасова связалась уже со станцией:
— «Триумфальная», открывайте входные, принимайте поезд. Нужна «скорая».
— Понятно, диспетчер, уже вызвали…
«Скорая»-то зачем? Молодец Кияткина, уже вызвала.
— «Триумфальная», «Лиговка», двадцать восьмой, приказ номер триста девять отменяю!
14.46
Состав машиниста Комарова — тридцать первый маршрут — подходил к станции «Триумфальная». Платформа уже текла мимо окон, густо уставленная людьми. Пассажиры нетерпеливо подступали к самому краю.
У «зебры», где остановка головного, поезд уже ждали. Белел халат фельдшера Ивашовой. Тревожно переминался машинист-инструктор Силаньев. Кияткина что-то быстро говорила ему, и он все кивал. Но вряд ли слышал сейчас. Стоял резервный машинист Дьяконов, которому, видимо, вести состав дальше. Дорожный мастер Брянчик, стрижен ежом и похож на насупленного ежа. Нервно повел плечами ревизор по тяге, сухощавый и желчный мужчина, превозмогавший сейчас очередную боль в печени и уже притерпевшийся к этой боли как к неизбежности. «Красная шапочка» стояла возле него и была — по контрасту — будто цветок.
