У дома она проворно вылезла из машины, а Мартынь откатил автомобиль в сарай. Но когда он, увешанный покупками, вышел оттуда, тетя стояла все на том же месте и, задрав подбородок, смотрела куда-то вверх.
— Воробьев считаешь, что ли? — засмеялся племянник.
— Напортачили, мастера, — ворчала Мирта, — теперь не крыша — расстройство одно.
— Отчего же расстройство? — с раздражением спросил племянник. — Сама ведь шифер хотела. Я говорил, что дранка больше подойдет.
— Шипер-то хороший. Да положен нехорошо. На коньке края, как крылья у несушки, растопырены. Надо бы залезть да поправить, чтоб не торчали.
— Тут лучше не сделаешь. Будь крыша более покатой, тогда другое дело.
— Можно приспустить.
— Тогда конек не на месте будет.
— Мерить никто не станет. А когда эдак-то торчат, в глаза бросается.
— Тогда ведь вода в сарай потечет.
— Не потечет. Хучь гвоздями прижми края-то.
— Шифер — не жесть, тетя. Его ни загнуть, ни отогнуть.
— Делать тебе не хочется, — Мирта повернулась и затопала к дому.
В кухне вовсю хозяйничала раскрасневшаяся Дагния. Слава богу, хоть у этой привычка к труду есть. Пахло тающим шпеком и прихваченной жаром корочкой — пирожки пеклись. Второй противень подходил на загнетке, на столе рядками лежали маленькие белые полумесяцы на третью посадку. И куда столько: зачерствеют, завтра есть никто не станет, только шпек да муку зря извела. Маргарин как развернула, так обертку и бросила у плиты. А ведь могла поскоблить, хоть с ноготок, да сберегла бы добра-то. Ну и люди пошли, только бы разбазаривать, а еще удивляются, что ничего не нажито. Побранившись про себя, Мирта вслух ничего не сказала: всех разве научишь, пусть каждый своей головой живет. Она подошла к плите, наклонилась, чтоб получше разглядеть.
— Не мелковаты ли?
— Что вы, тетя! Скорее уж крупноваты. Чем мельче пирожки, тем интеллигентнее считается. Пекут и на один укус.
— Блажь все! Этак гости голодные останутся. За каждым укусом руку-то тянуть совестно.
— В гости не затем ходят, чтобы наесться.
— А зачем же?
Дагния не ответила. Она устала наклоняться к большому зеву печи, жонглировать противнем с пирожками. Тут рубашка к спине прилипла, а эта накаталась в своем лимузине, теперь пришла критику наводить. И хотя Дагния давно усвоила пословицу, часто повторяемую Мартынем, что «худой мир лучше доброй ссоры», на этот раз она не смогла сдержаться, ее так и подмывало сказать старой что-нибудь неприятное.
— От крыс спасу нет. По чердаку бегают, как коты. Даже вон хлебную лопату обгрызли.
— Как бы не посекли Янов тулуп! — встревожилась Мирта. — В праздник разберем сундук да проветрим.
Лучше б не заикалась, подумала Дагния, теперь еще работенка прибавилась. Зачем вообще нужно хранить тулуп умершего мужа? Кто его будет носить? Старомодный, наверное, до невозможности.
— А крысомор у вас тут не носят?
— По фермам да зернохранилищам носят, а по домам — нет.
— Может, потому что не вызываете?
— Кому вызывать-то? Кто ж признается, что в дому у него столько крыс, что на помощь звать приходится?
— Надо было из города яд привезти.
— В лавках нету. Я спрашивала, продавец только смеется: мамаша, говорит, в результате подъема благосостояния населения крысы уничтожены как… Забыла.
— …как класс, а с оставшимися экземплярами справляйтесь в индивидуальном порядке.
— Вот-вот, так и говорил. Откуда ты знаешь?
— А что он еще мог сказать?
Дагния принюхалась: пахло горелым. Так она и знала, первый противень подгорит, последний не допечется. Ох уж эти деревенские печи! Была бы здесь газовая плита!
Мартынь Тутер сидел во дворе в тени огромной липы за круглым, вокруг ствола, столом, который сам смастерил. На скамье, что окружила ствол вторым кольцом, могло разместиться человек двадцать, может, и больше. Ветви липы склонялись почти до самой земли, как стена. Днем они заслоняли от солнца, вечером — от ветра, а пожелай гость выйти, стоит раздвинуть ветви — и в любом месте готова дверь. Когда более полувека назад тетя вышла замуж и переехала сюда жить, липа будто уже занимала полдвора. Наверное, двухсотлетняя. А то и старше. Больше трех метров в обхвате. Может, она достойна быть зарегистрированной как памятник природы? Надо будет ее сфотографировать и послать карточку в Общество охраны памятников истории и природы, там определят. Прямо хоть свадьбу под ней справляй. А почему бы и нет? Лет через пять-шесть, когда Угис надумает жениться. Да, что это он сегодня опять так долго на реке пропадает? С утра ушел. Тете это не нравится. Лучше бы по дому что-нибудь сделал. Надо было заставить его сколотить хоть этот стол да скамью. Может, не так аккуратно получилось бы, но ведь мастерами не рождаются. После Янова дня начнется сенокос, взять мальчишку с собой, что ли… Да-а, вот предстоит работенка. Тутер налил пива в глиняную кружку, сдул пену, отпил пару глотков. Тогда, в то военное лето, они с дядей и отцом немало попотели на огромном лугу, который теперь, пересеченный мелиоративной канавой, вовсе не казался таким необъятным. Сейчас тут ячмень колышется, дружный, высокий. А помнится, одна осока и росла. Значит, хорошо и правильно все сделано, только дядя не вынес перемен — концы отдал. Неужто из-за какого-то луга можно расстроиться до смерти? И ведь уже не свой был, колхозный. Когда дядю хоронили, тетка бегала к экскаваторщику, чтобы хоть в этот день не гремел, дал спокойно проститься.
По листьям застучал дождь. Ну конечно! Разве Янов день без дождя обойдется! Вот и накрыли стол, попировали под липой. Хоть то хорошо, что непогода прогонит домой этого непутевого рыболова, подумал Мартынь, направляясь в комнату.
Тучка прошла, лишь немного покропив, и меж облаков показалось солнце, в день праздника обнадеживая тех, кто собрался в гости и кто ждал гостей.
Дагния сновала из кухни и обратно, расставляя угощения, хотя не было известно, придет ли кто: уж сколько лет, как не стало Яна в этом доме, да и настоящих гостей, что с песнями и прибаутками ходили из дома в дом, тоже не стало; теперь, если хочешь, чтобы к тебе пришли, пригласи. Придет человек, сядет за стол, на кой ляд ему вскакивать и бежать к соседу, будто там водка крепче или консервы из другой лавки. Но раз тетя хочет, будем готовиться к приему гостей, как бывало в Янов день. Только не пришлось бы весь праздник вчетвером под липой просидеть — зван никто не был. Разве что Веперисы пожалуют, эти прилипли к Мирте, как репьи к подолу.
Всякий раз, выходя из кухни, Дагния бросала взгляд на дорогу, не едет ли Угис: продрогнет мальчишка в мокрой одежде, в разгар лета ангину схватит.
Наконец он показался. Старый «Латвелло» скрипел и громыхал, цепь трещала, заржавевшее седло поднять невозможно, и мальчишка сгибался в три погибели, просто чудо, что этот старый хлам не разваливался под ним.
Бросив велосипед посреди двора, Угис победно замахал полиэтиленовым мешочком, в котором трепыхалась довольно крупная рыбина.
— Мам, отгадай, что я поймал!
— Убери велосипед. Тете не нравится, когда вещи разбрасывают.
— Тете, тете… А как тебе нравится, что я выловил… ну, что за зверь?
— Щука, — попыталась попасть в точку Дагния. Она радовалась, конечно, вместе с сыном, когда ему удавалось выловить что-нибудь крупнее уклейки или окуня, но стоило только подумать, что надо будет эту рыбу чистить, потом варить, руки и сковорода пропахнут рыбой — три потом солью, полоскай уксусом, и ее одолевало отвращение, тем более что рыбу в семье никто не любил.
— Вот и нет! Не угадала! — ликовал Угис. Радуясь, он вновь становился ребенком. — Это фо-рель!
— Форель? — переспросила Дагния, не веря, что ее сын сумел поймать такую осторожную и проворную рыбу.
— Я тоже не поверил, когда она попалась. На быстринке, у старой мельницы.
— Разве на этой речке есть мельница?
— Ну вот, мам, дальше кухни да двора ничего ты не видела. Завтра беру тебя с собой!
— Не выйдет! Хватит, что ты целый день бегаешь задрав хвост, а мне, хотя бы для равновесия, надо дома что-то сделать. И потом, тетя…
— Опять! Но ведь это форель, правда? — Угис вытащил рыбину из мешочка и положил на ладонь. — Видишь, радужная какая!
Услышав радостные крики мальчишки, Мирта не смогла удержаться и тоже пришлепала. Подошел и Мартынь, взял рыбину, подкинул на ладони и авторитетно заявил, что это форель. Он, правда, не был рыболовом и живую форель видел впервые, так же как и жена, но ведь интеллигентный человек обо всем более или менее осведомлен, значит, может и судить. Отец одобрительно похлопал сына по спине.
— Осталось почистить, посыпать солью, перцем, и через два часа можно подавать на стол.
— Ну уж меня сырую рыбу есть не заставишь. Мне она не по вкусу, — наотрез отказалась тетя.
