А с сердечком Верочки и впрямь было не в порядке, но сейчас не по вине болезни, которая рано сведет ее в могилу, а по иной причине.
Ноги сами понесли ее к террасе, где Рахманинов давал положенный урок своей кузине Наташе, девочке с обиженно припухшим ртом. Верочка спряталась за куст жимолости.
Рахманинов, не любивший и не умевший преподавать, как всегда, сердился, прикрикивал на непонятливую ученицу, порой довольно бесцеремонно сбрасывал ее руки с клавиш и брал не дающиеся той аккорды. А то он стискивал Наташин палец и несколько раз тыкал в клавиши. Наташа переносила придирки учителя с покорным видом, который лишь усиливал его раздражение. Только губы девочки надувались все сильнее, обнаруживая скрытую обиду.
Но Верочке все виденное представлялось совсем иначе: вот Рахманинов нежно склонился над плечом ученицы и что-то шепнул на ухо; вот он ласкающим движением соединил ее пальцы с клавишами; вот он говорит ей что-то горячо, взволнованно, без тени насмешки, что так часто проскальзывает в разговоре с ней, Верочкой, а ведь она уже барышня, Наташа же — зеленая девчонка.
Верочка гневно переломила ветку жимолости и пошла прочь. И тут замолкли бетховенские громы, и в сад, радостный, как мальчишка, вырвавшийся из цепких лап наставников, выбежал красавец Зилоти и замер, только сейчас обнаружив, как чудесно преобразился окружающий мир буйством мощно расцветшей сирени.
Зилоти кинулся к кустам и стал жадно вдыхать крепкий аромат. Его большие руки удивительно бережно брали кисть и подносили к жадно дышащим ноздрям.
Верочка подошла к музыканту.
— Какая прелесть! — вскричал тот. — А я так одурел от Бетховена, что ничего не видел.
— Александр Ильич, — сразу сбившись с дыхания, заговорила Верочка. — Можно вас спросить, что за человек Сергей Васильевич?
— Сережа? — удивился Зилоти. — А что о нем скажешь?.. Молодой человек… Славный… А почему вы спрашиваете?.. О, бедный, бедный Толбузин!..
— Александр Ильич! — взмолилась Верочка. — Не смейтесь надо мной. Я серьезно спрашиваю. Он человек чести?
С трудом подавляя смех, Зилоти ответил с серьезным видом:
— Несомненно!
— Он может хранить тайну? — допытывалась Верочка.
— Вы меня пугаете, Брикуша, — природная веселость взяла верх в Зилоти. — Что это за страшные тайны, которыми завладел коварный Рахманинов?
Но Верочка успела взять себя в руки и сама стала поддразнивать музыканта, которому нравилась, как, впрочем, и все остальные существа женского пола: от светских дам и томных девиц до полногрудых скотниц и кухонных девчонок.
— Не скажу!.. Уж я-то умею хранить тайны… А он хороший музыкант?
— Гениальный! — выкатил зеленые, с золотым отливом глаза Зилоти.
— Нет, правда?..
— Такого пианиста не было на Руси! — восторженно прорычал Зилоти. — Разве что Антон Рубинштейн… Бедный, бедный Толбузин!..
— Перестаньте!.. Он что же, лучше вас? — наивно спросила Верочка.
— Будет, — как бы закончил ее фразу Зилоти. — И очень скоро. Вы посмотрите на его руки, когда он играет. Все пианисты бьют по клавишам, а он погружает в них пальцы, как будто слоновая кость мягка и податлива. Он окунает руку в клавиатуру.
Но Верочка еще не была убеждена.
— Александр Ильич, миленький, только не обижайтесь, ну, вот вы… какой пианист… какой по счету?
— Второй, — не раздумывая, ответил Зилоти.
— А первый кто?
— Ну, первых много. Лист, братья Рубинштейн… Рахманинов будет первым.
— А какую музыку он сочиняет?
— Пока это секрет. Знаю только, что фортепианный концерт. Но могу вам сказать: что бы Сережа Рахманинов ни делал в музыке, это будет высший класс. Поверьте старому человеку. Он великий музыкант, гений, а вы… вы самая распрелестная прелесть на свете!
Раздался громкий стон, из кустов сирени, ломая тонкие веточки, выпала Вера Павловна в глубоком обмороке. Она подслушивала в кустах, терпеливо перемогала музыкальную часть и дождалась крамолы.
— Боже мой! — вскричала перепуганная Верочка. — Вашей жене плохо! Что я могу для нее сделать!..
Зилоти посмотрел на нее грустно-насмешливо:
— Только одно — подурнеть. — Наклонившись, он поднял жену.
Верочка пошла на звуки рояля. Рахманинов играл самозабвенно, закрыв глаза; длинные волосы метались вокруг лица.
— Гений и злодейство — две вещи несовместные!.. — решила Верочка.
Рахманинов убрал руки с клавиатуры.
— Будьте любезны, сыграть мне это так в следующий раз, — сказал он ученице.
— Так я вам никогда не сыграю, — уныло отозвалась Наташа.
— Очень жаль. Урок окончен. Меня ждет красавица, к тому же спящая. Господи, как я любил эту музыку, пока Петр Ильич не поручил мне сделать четырехручное переложение. Я безобразно орал на вас, Наташа, но, клянусь, сам заслуживаю розог.
— А что мне готовить? — робко спросила Наташа.
— То же самое. Все. С начала и до конца, — безжалостно ответил Рахманинов и размашистым шагом сбежал со ступенек террасы.
Наташа медленно собирала ноты, какие-то трудные, недетские мысли тревожили ее маленькую душу.
Шлепая босыми пятками, на террасу вбежала «верная Личарда» — Марина.
— Что — опять ругался? — сразу догадалась Марина.
Наташа мрачно кивнула.
— Ну и ладно! — весело сказала Марина. — Ругается, потому что объяснить не умеет. Вон Александр Ильич сроду голоса не повысит. Профессор!.. А Сергей Васильич сам еще ученик, вот и куролесит… Пошли на пруд! Выкупаемся телешом. В полную сласть!
Надутое выражение исчезло со смуглого лица Наташи.
— Пошли!.. Я ненавижу купаться в тряпках. А нас не увидят?
— Там сейчас никого. Только маменьки не спрашивайтесь. Айдате!..
Когда девочки бежали задами усадьбы, их приметил белобрысый парнишка Иван, который утром колотил в чугунное било. Сын то ли скотницы, то ли птичницы от захожего молодца, усадебный выкормыш, он, войдя в возраст, обречен стать тем странным, ненужным и неизбежным в каждом господском доме, что называется кухонным мужиком. Белобрысый и востроглазый Ваня сразу смекнул, куда направляются девочки, и двинулся следом за ними, прячась за кустами орешника.
Пересмеивающиеся, довольные и чуть напуганные своей дерзкой выходкой девочки и осмотрительно сопровождающий их Иван, миновав парк, достигли большого затененного ивами пруда с полуразрушенной купальней.
Девочки обошли купальню, пробрались сквозь лозняк и очутились в укромном месте, защищенном со всех сторон, кроме той единственной, где пристроился любознательный Иван.
Наташа, стесняясь даже своей сверстницы и подруги, судорожно сорвала с себя сарафанчик и с размаху шлепнулась в воду, но смелая Марина не торопилась. Она не спеша разделась и подставила солнечным лучам свое узкое, крепкое, рано сформировавшееся тело. Ее удивляла и радовала перемена, которую она недавно и вдруг обнаружила в себе.
Не менее радовало это зрелище скороспелого подростка, удобно устроившегося в кустах.
Марина кружилась, подставляя солнцу то молодую грудь, то гибкую спину.
— Ну иди же!.. Бесстыдница!.. — крикнула Наташа.
Странно улыбаясь, Марина словно не слышала обращенных к ней слов. Она вскинула руки, обхватила запрокинутую к небу голову — больше Иван ничего не видел: какая-то сила оторвала его за ухо от земной тверди, подняла на воздух и оттащила прочь. Он извивался от боли, но не издал ни звука.
— За барышней подглядывать, гнида? — и таинственный мучитель обернулся садовником Егоршей.
— Да на кой ляд мне она? — проворчал Иван, ощущая краем глаза пунцовое свечение защемленного уха.
— Значит, ты Маринку штудируешь, стервь? Забыл, что она моя крестница? Ужо доложу барыне.
— Трепись больше, — злобно усмехнулся Иван. — Так тебе и поверили. Кто тюльпаны поморозил?
— Ну и сволочь же ты, Иван! От кого только Настена такую гадость нагуляла?
— От тебя небось, — не задержался с ответом Иван.
— Вон-на!.. Тогда я тебя по-отцовски маленько проучу.
Садовник швырнул Ивана к себе на колени, рывком сдернул с него портки — деревенские «ни к селу ни к городу», и, вырвав пук крапивы, уже занес стрекучее орудие расправы над тощим мальчишеским задом, но удара не последовало — Иван из всей силы укусил его за руку.
Егорша поднес окровавленную руку к губам, а Иван вырвался и пустился бежать, на ходу подтягивая штаны.
На веранде завершалось долгое полдневное чаепитие, когда купальщицы вернулись с пруда. Наташа предусмотрительно юркнула в сирень, чтобы избежать встречи с матерью, а Марина, скромно потупив свои смелые глаза, прошла мимо террасы, полагая, что ее незаметная особа не привлечет внимания. Но прилипший к телу сарафанчик так откровенно подчеркивал ее стройность и юную силу, что Александра Ильича Зилоти буквально взмыло с плетеного соломенного кресла.
