— Разберусь, товарищ адмирал, и накажу, — сказал Женя, делая попытку встать, успев все же незаметно подмигнуть Вахову: «Вот, мол, какие у нас праздники. Еще прямо за столом взыскание заработаешь».
Жена Жени, учительница биологии, близорукая, скуластенькая, решила срочно переменить тему, стала нахваливать стол:
— Восточная поговорка гласит: «Для хорошего повара годится все, кроме луны и ее отражения в воде».
Большинство присутствующих за столом недавно вернулись из похода в южные моря, и разговор незаметно перешел на подробности плавания.
— Только стих шторм в Атлантике, три дня трепал девятибалльный, всю душу вымотал, устали до чертиков, — рассказывал капитан второго ранга командир ракетного корабля. — Стою ночью на мостике, радуюсь: тишь, благодать. Адмирал из походного штаба отдыхает в каюте. Вдруг звонок на мостик. «Пусть вестовой чаю принесет». Вестовой сонный, соображает плохо, возьми и налей в стакан одной теплой заварки, да еще адмиралу, чтоб послаще было, восемь ложек сахару бухнул и понес. Адмирал попробовал, сплюнул: «Пойло», — говорит. А на следующий день перешел на другой корабль, не прощаясь.
Все рассмеялись.
— Я бы тебе, Емцов, на его месте фитиля вставил, — сказал Святов. — Служба есть служба.
— Уж ты, конечно, вставил бы, — прокомментировала Айна. — Известный службист. Сам дома не живешь и людям от тебя нет покоя.
— Знала за кого шла, — захохотал Святов. — Ничего от тебя не скрывал. Теперь не жалуйся и других не жалей. — Он снял тужурку, предложил мужчинам последовать его примеру. — А ты уж, конечно, напрочь забыл про службу? — обратился он к Вахову. — Выбросил из памяти, как тяжелый сон? Все эти тревоги, учения, экстренные выходы, бесконечные переезды с места на место?
— Шутник вы, право, Федор Николаевич, — поддержал адмирала Женя Буркин. — Я, когда демобилизуюсь, буду самым счастливым человеком. Вот так эта мутота надоела. — Женя выразительно показал на шею. — У Соболева в «Капитальном ремонте» о жизни моряка точно сказано: «Плаваешь, плаваешь, вечером выпьешь, потом помрешь». Ничего, кроме моря и службы не увидишь. Детям своим накажу, чтобы близко к военно-морскому училищу не подходили.
— Нет, Федя, не забыл, — медленно, не обращая внимания на слова Буркина, ответил Вахов. — Мне врать незачем. Очень хотел забыть. Но все равно не получилось. Тельняшку вот ношу. И сыну достал, и ремень с бляхой. — Он умолк, смущенно улыбнулся, расстегнул белую рубашку.
— Тельняшку и я после демобилизации буду носить, — не унимался Женя. — Только весь вопрос, где и в каком качестве. В Киеве и Ленинграде с удовольствием. Пойми — человек же не пожарная лошадь, чтобы всегда быть наготове. Устаешь от этого. А на военной службе именно так получается.
— У вас, простите, сколько выходных? — спросила Вахова жена Буркина, близоруко щурясь. — Два? А заканчиваете работу когда?
— Обычно в четыре, но вообще я располагаю своим временем сам. Меня никто не контролирует.
— И живете в прекрасном городе Одессе оседлой жизнью. Каждый вечер дома, ходите в театры, купаетесь в море, воспитываете сына и еще, наверное, в отпуск идете в июле или в августе?
— Конечно, — подтвердил Вахов. — Если сам не захочу изменить время.
За столом дружно засмеялись.
— Ты не представляешь, Том, какая сейчас служба пошла, — вновь горячо заговорил Женя. — Я за эти годы шесть мест переменил. На Дальнем Востоке тоже успел послужить. Дома почти не бываешь, жены и детей не видишь. Или в походе, или в командировке, или уйдешь на ремонт, и жена приезжает к тебе, чтобы не забыть, как муж выглядит.
Заговорили все, перебивая друг друга.
Они жаловались ему, гражданскому, жителю юга, приехавшему из другого далекого мира. Жаловались на полярную ночь, на лютые нордовые ветры, на отсутствие зелени и цветов, на низкое содержание кислорода в воздухе.
— Хотите прочту стихотворение одного безымянного поэта? — предложила учительница и тут же начала читать:
Отправляйся в Магадан.
Если хочешь — на Курилы.
В край, который сердцу милый.
У военных — каждый знает —
Середины не бывает:
Коль Восток — так это Дальний.
Коли Север — так уж крайний,
Где болота, а не суша,
Где темнее да поглуше.
— Что вы его убеждаете? — прервал разгоряченные страсти хозяин. — Сам служил здесь, знает. Но сейчас намного сложнее стало, дружище. Раньше дальше Нордкапа редко ходили. А теперь выход в Атлантику — рядовое явление. И на мебель не смотри — неудобно, все же — командир базы, адмирал, гостей нужно принимать. А так, спроси у Айны, сколько из-за переездов жили, как студенты. И хватит об этом! — сказал, будто отрубил. — Давай, начштаба, музыку.
Гости поднялись из-за стола, начали танцевать. Айна взяла Вахова за руку, увела в соседнюю комнату, кабинет мужа, усадила в кресло, сама села напротив.
— Рассказывай, Том Сойер.
— Что?
— Все. Если хочешь знать, я даже толком не знаю, почему ты так внезапно уехал и почему так странно переменился ко мне.
Вахов вздохнул, закурил, задумался.
— Помнишь, я пришел к тебе вечером в день выписки из госпиталя, а у тебя в гостях был Федор и еще двое ребят с крейсера и вы играли в кинг?
Айна кивнула.
— В тот день мне предложили или списаться на берег по болезни или вообще демобилизоваться. Настроение было паршивое. Я хотел с тобой поговорить с глазу на глаз, посоветоваться. — Он помолчал, потом продолжал: — Я попросил тебя под каким-нибудь предлогом побыстрее спровадить ребят. Но ты отказалась. Заявила, что это неудобно и ты не хочешь их обижать. Тогда я вышел на улицу и стал ждать, пока они уйдут. Я прождал два часа. Наконец, они ушли и я вернулся к тебе. Неужели забыла?
— Нет, не забыла, — сказала Айна. — Было уже поздно, половина двенадцатого, и я тебя не пустила к себе.
— Вот именно. Ты даже не открыла мне дверь, а сказала, чтобы я пришел на следующий день. Потому что репутация заведующей музыкальной школы Калныни не должна давать повода для сплетен. — Вахов усмехнулся, вспоминая. — В такой день, когда мне было так худо, когда решался вопрос всей жизни, когда, если хочешь знать, я собирался предложить тебе стать моей женой, ты оказалась рассудочной и холодной, как чужая.
— Насчет жены ты сейчас придумал? — спросила Айна.
— Нет, конечно… — он погасил сигарету, снова усмехнулся. — Я пошел от тебя в «Риф» и здорово выпил, хотя мне нельзя было этого делать. А на следующий день прямо на медицинской комиссии у меня вновь начались рвоты, сильные боли в боку. Сразу после длительного лечения в госпитале. О их причине я, разумеется, ничего не сказал, от службы на берегу отказался, и они решили меня демобилизовать.
Он умолк.
— Продолжай, — нетерпеливо сказала Айна.
— Собственно все. Через день мой корабль ушел на ремонт.
— А почему больше не зашел, не написал?
— Решил, что все кончено.
— Понятно, — медленно сказала Айна. — Ты был эгоистом, Том. Думал только о себе.
— Может быть, — с готовностью согласился он. — Я давно понял это.
— Я не знала, зачем ты приходил тогда, — проговорила она, вставая и подходя к окну. — Если б знала — наверное, рискнула бы и открыла дверь. Да, я тебя любила, — продолжала она. — С тобой мне всегда было хорошо, но я не очень верила в твою любовь. За Екатериной тоже все ухаживали и говорили о своих чувствах. И она принимала эти слова за чистую монету. А я знала им цену и боялась, что однажды тоже смогу поверить. Между прочим, она была добрая, неглупая, только ужасно доверчивая и несчастливая…
Айна подошла к Вахову сзади, тронула его за плечо, спросила:
— Ты быстро забыл меня?
— Нет, — сказал Вахов. — Не быстро. Я и сейчас не забыл.
Он усмехнулся.
— Я тоже долго ждала твоего приезда, письма, какого-то чуда, — сказала Айна.
В комнату вошел Святов.
— Иди, Аня, организуй чай. Пить хочется. Чувствуешь себя как? — спросил он у Вахова, садясь напротив, когда Айна вышла. — Здоров?
— Если не пью и придерживаюсь диеты, то ничего, жить можно.
— А я здоров, как бык. — Федор засмеялся, похлопал себя по широкой груди. — Без железного здоровья мою должность не потянешь. Анюта, знаешь, долго не хотела за меня идти, — внезапно без перехода сказал он. — Да незачем об этом говорить. Прошло и быльем поросло. Пойдем, выпьем еще по одной.
Они вышли в гостиную и снова сели за стол. Святов встал.
— Вот что, друзья, — сказал он, поднимая бокал. — Выпьем за Анюту. Кто не выпьет — тот мне не товарищ. Она мне как звезда. Как голубая звезда светит.
И выпив залпом, подошел к жене, поцеловал в губы, попросил:
— Спой, Аня, свою латышскую. — И не дожидаясь, стал напевать сам:
Пусть в кабаке звенят монеты,
Пусть в углях глаз огонь страстей.
А мне побольше звонких песен.
А мне стаканы да полней.
— Пожалуйста, на улице снег пошел, — сообщила жена Жени Буркина. — Золотая осень, прекрасная пора, очей очарованье. Пять градусов мороза.
