Все с любопытством смотрели на Мухина, как будто не верили, что он снова вернется в село.
— Явился не запылился, — с нескрываемой неприязнью сказал Мишаткин. — Садись да хвастай. Куда с рюкзаком-то наладился?
— Да вот приехал… Надо переночевать где-то. — Васька озабоченно почесал в затылке.
— Теперь, брат, не лето, что каждый кустик ночевать пустит, — сказал Николай Баранов.
— Ступай к своему родственнику Павлу Носкову в Пустошки.
— Ага, он, поди, ждет-дожидается, — ехидно поддел Мишаткин.
Мужики довольно заржали. Васька обиделся, его зеленые глаза беспокойно забегали под козырьком кепки.
— А говорят, построим коммунизм, — показал он на лозунг, помещенный на стене.
— Уж ты небось раньше всех о коммунизме-то возмечтался, — поддевал Мишаткин. — Все имущество тут — плеч не режет ремешок, — ткнул в полупустой Васькин рюкзак.
Снова раздался смех. В приоткрытую дверь высунулась экономист Тоня Морозова, дескать, потише.
— Сколько времечка-то? — спросил Мухин. — Скоро ли будет директор?
— Скоро, — сказал Вовка, покручивая на пальце ключи от машины.
— А насчет коммунизма я вам скажу: первым в него придет бульдозер, — задал загадку Мухин и, повыдержав паузу, пояснил: — Потому что все гребут к себе, а он — от себя.
— Ха-ха-ха!
На пороге появился Логинов.
— Что-то у вас тут шибко весело?
— Васька политинформацию проводит, — кивнул Мишаткин.
— Хе-хе!
— Можно к вам, Алексей Васильевич? — спросил Мухин.
— Заходи.
Васька положил рюкзак на стул, сам присел на краешек, кепку прилепил на острое колено. Взгляд, как всегда, беспокойный, бегающий.
— Ну, что, Мухин, шумят березки встречные? — напомнил Логинов подобный разговор двухлетней давности.
— Вернулся вот… Жить где-то надо, Алексей Васильевич.
«Еще не легче! И этот тип просит жилье. Накачался он на мою голову! Хорошего не докличешься, худо само навяжется», — с раздражением думал Логинов, приглаживая русые с проседью волосы.
— Своим работникам нет жилья, — развел он руками.
— На любую работу согласен. Ведь зима на носу, куда я сейчас подамся?
И действительно, вот-вот выпадет снег, примораживает. Кому нужен Васька Мухин, если получит отказ в своем совхозе? Размышляя, как поступить, Логинов сидел вполоборота к столу и смотрел в окно на прихваченную заморозками землю.
— Неужели самому-то тебе не надоело мотаться? — повернулся он к Ваське.
— Все, Алексей Васильевич, завязал! — Васька клятвенно приложил к груди руки.
— Откуда сейчас?
— В Кировской области в лесу работал. Вы думаете, срок тянул? — нет. Вот документы.
Обычно Мухин возвращался в Белоречье после очередной отсидки, на сей раз получилось исключение. Даже шевелюру успел отрастить: волосы рыжеватые, жесткие, с курчавинкой.
— Не знаю, что с тобой делать. В Осокино на ферму пойдешь?
— Кем?
— Скотником или ночным сторожем.
— Согласен, чего уж там…
Логинов снял трубку, позвонил председателю сельсовета:
— Ключ от избы бабки Евстольи Смирновой у вас? Дайте его Василию Мухину, он сейчас зайдет к вам… Надо, Зоя Николаевна, работать он будет на ферме в Осокине… Понимаю, но кто, кроме нас…
Логинов положил трубку, продолжительно посмотрел на Ваську.
— Давай так договоримся, Мухин, чтобы к рукам ничего не прилипало. Если опять сорвешься, больше сюда и не заявляйся.
— Слово — олово! — не моргнув глазом, заверил Васька.
— Значит, зайди в сельсовет, там дадут ключ от Евстольиной избы: близкой родни у старухи не осталось. Остальное решим потом, зайдешь как-нибудь.
— Спасибо, Алексей Васильевич. Я знал, что вы выручите. Спасибо. — Закинув один ремень рюкзака на плечо и прижимая свободную руку к груди, Васька кланялся, пятясь к двери.
«А ведь, пожалуй, подведет, — думал Логинов. — Что поделаешь? Свой, белореченский «кадр».
Побывав в сельсовете и магазине, приободренный Васька зашагал по осокинской дороге. В кармане, как талисман удачи, лежал ключ от избы. Невелики хоромы, да больше-то ему и не надо: была бы крыша над головой.
Осокинские жители с удивлением наблюдали, как Васька Мухин, неторопливо обойдя вокруг избы Евстольи Смирновой, по-хозяйски отпер замок и вошел в открытую дверь. Видел это и бригадир Шалаев, встревоженно спросивший по телефону директора:
— Алексей Васильевич, что у нас тут делается? Пришел Васька Мухин, отпер избу…
— Разрешили ему, дали ключ. Не на улице же его оставлять. Работать будет у тебя на ферме.
— Да на кой черт нам этот работник! Только и смотрит, где что худо лежит.
— Михаил Арсеньевич, не будем отталкивать человека: может быть, наконец за ум возьмется.
— Сумлеваюсь в успехе, — произнес Шалаев, расстроенно кладя трубку.
Тотчас направился к Евстольиной избе, считая своим бригадирским долгом до конца прояснить вопрос. Васька уже успел затопить маленькую печку, сидел возле нее на низенькой скамеечке, курил.
— Здорово, приятель! — не очень дружелюбно молвил Шалаев.
— Здравствуй, дядя Миша!
— Жить, что ли, располагаешься?
— Не думай, что самовольно: сельсовет разрешил.
— Знаю.
Шалаев окинул избу, сохранившую жилой вид, оценивающим взглядом. Старуха умерла недавно. На окнах висели занавесочки, в углу под образами была собрана стопка журналов. На кровати лежал скрученный ватный матрас. Ходики с двумя гирями и кукушкой молчали.
Бригадир походил по широким, плотно подогнанным друг к другу половицам, остановился, расставив короткие ноги, обутые в валенки с галошами; раскосые глаза смотрели на Ваську придирчиво.
— Предупреждаю: жить живи у нас в деревне, но чтобы не баловать — ни-ни! — строго поводил пальцем в воздухе. — Наши мужики не потерпят этого. Ежели что, пеняй потом на себя.
— Хватит пугать-то, дядя Миша.
— Не пугаю, а предупреждаю.
— Давай-ка лучше выпьем за встречу: чай, в соседях жить будем.
Васька проворно развязал рюкзак, извлек бутылку, буханку хлеба, шпроты, и сырок «Волна». Бригадир попал в затруднительное положение: вроде бы и негоже пить с Васькой Мухиным, нежеланным соседом, да как отказаться от угощения?
Выпили по полстакана. Шалаев за стол не садился, давая понять, что долго задерживаться не собирается.
— Теперь, брат, на этот счет, — он щелкнул бугристым ногтем по бутылке, — большое ограничение.
— Не на работе выпиваем, а дома, — нашел объяснение Васька. — Присядь, дядя Миша.
Шалаев, расстегнув фуфайку, сел на лавку. Лицо его раскраснелось, круглый нос рдел как яблочко.
— Я и говорю, пьяниц поприжать надо — распустились, а я, к примеру, всю жизнь работаю, дело свое знаю, — пустился он в рассуждения, приглаживая жидкие прядки волос на лысеющей голове. — Вот ты пас коров, знаешь, что все стадо стегать арапником нечего: достаточно поучить блудню.
— Точно! — с готовностью согласился Васька.
— Избенка у Евстольи, надо сказать, неплохая, внутри удобная. Только тот угол сел: надо выправить, подвести. Умеешь немного топором-то?
— Приходилось на лесоповале.
— Это не то, парень. Еще чему там научили? — прицелился на собеседника своим раскосым взглядом Шалаев.
— Каменщиком работал, потом собирал вот такие панцирные сетки, — Васька показал на кровать.
— И то дело, — одобрил бригадир.
— Кто в этих сборных домиках живет? — кивнул Васька, глядя в окно.
— В одном Костя Озеров с моей Галинкой, в другом Толька Иванов с Шурой. Две молодые семьи, у обеих по ребенку. Хорошо живут. Вот и тебе скажу, женись поскорей, если доброе на разуме, а так — будешь баландаться, как дерьмо в пролуби.
— Какая дура за меня пойдет? — Васька зло потянул в себя табачный дым; на щеках задвигались желваки.
— Это уж как поведешь себя, — резонно заметил бригадир. — Скажи, к примеру, на чем спать сегодня будешь?
— Матрас есть.
— То-то и оно, что нагольный матрас. Э-эх!.. Попроси у Логинова пару простыней, одеяло, кроме того, фуфайку, спецовку, валенки: на складе все есть. А сейчас пойдем ко мне, возьмешь какое-нибудь одеяло. Чего еще? Может быть, картошки, молока, — раздобрился Шалаев.
— Спасибо, дядя Миша.
— Поработаешь пока на пару с Федором Ивановым, а там посмотрим.
— Мне выбирать не приходится.
— Честно говоря, я шибко сумлеваюсь в тебе: небось опять отколешь какой-нибудь номер?
— Всю жизнь меня воспитывают, — недовольно мотнул кудрявой головой Васька.
— Пора браться за ум, парень. Ты так поставь вопрос: чем я хуже других?
Дерзость, промелькнувшая было в зеленых Васькиных глазах, погасла, призадумался, потягивая сигаретку.
— Ладно, пошли, — сказал бригадир. Походя заметил: — Трубу-то не закрывай, а то кабы не угореть.
