Установив по карте точные ориентиры, Ромашкин провел свою группу кустами к речушке, перешел ее вброд и, ощутив счастливое волнение, сказал:
– Ну вот, ребята, вы и в Германии!
Разведчики оглядывали кусты, деревья, траву. Не верилось, что вот это простое, обыкновенное – уже немецкое. Шовкопляс взял горсть влажной земли, помял ее, потер, понюхал. Задумчиво молвил:
– Земля как земля.
– Да, земля везде одинаковая, – сказал Рогатин, – только растет на ней разное – пшеница и крапива, малина и волчья ягода, душистая роза и горькая полынь. – Для Ивана это была целая речь, он даже испуганно посмотрел на разведчиков, но никто не засмеялся, не пошутил, у всех было торжественно и радостно на душе.
В ту ночь притащили с немецкой земли первого «языка». Выволокли его из траншеи, которая окаймляла дот, замаскированный под сарай.
Гитлеровец долго отбивался. Пролеткину, совавшему кляп, покусал пальцы. Только Иван Рогатин его утихомирил, взял за загривок своей ручищей так, что шея хрустнула.
Пленный ефрейтор Вагнер и на допросе держался нагло.
– Дальше вы ни шагу не пройдете. Все ляжете здесь, на границе Великой Германии!
Ромашкин с любопытством разглядывал мордастого, с тупыми водянистыми глазами, немолодого уже немца. Давно не видел таких. Когда гнали их в хвост и в гриву по белорусской и литовской земле, попадались жалкие, испуганные, как пойманные воришки. А теперь вон как заговорили! Почувствовали новые силы на своей земле? Да, здесь они будут драться отчаянно. Их пугает расплата за совершенные преступления.
– Доннерветтер, проклятая катценгешихтен! – ругался Вагнер. – Меня предупреждали об этом, а я думал – пугают!
– Что значит «катценгешихтен»? – не понял Ромашкин этого слова. – Катце – кошка, гешихтен – история, какое-то странное сочетание.
– Кошачья история, – пояснил пленный. – Это то, что произошло со мной. Вы схватили меня, как кошка мышку. Солдаты именно так и называют ваши ночные проделки.
Рассматривая документы и бумаги, отобранные у пленного, Ромашкин обратил внимание на фотографии, которые были сделаны во Франции: Вагнер с девицами, веселый и самодовольный, на фоне кафе с французской рекламой и надписями. «Когда это было? – подумал Ромашкин. – В дни завоевания Франции или недавно? Может, это свежая дивизия с Запада? Похоже, ефрейтор потому такой нахальный, что не прочувствовал на себе силы наших наступательных ударов». Учитывая наглость Вагнера, Ромашкин не стал его спрашивать напрямую, а применил маленькую хитрость.
– Значит, вы всю войну просидели во Франции? Нехорошо, товарищи воевали, а вы с девицами легкого поведения развлекались.
– Я был на Востоке две зимы. – Вагнер показал ленточки на кителе. – Был ранен, только после госпиталя попал во Францию.
– Значит, Франция – санаторий, туда посылают подлечиться? Вы говорите неправду, Вагнер, там идет война, в июне этого года в Нормандии высадились наши союзники.
Пленный криво усмехнулся.
– Ваши союзники! Если бы не вы, они бы не высадились…
Ромашкин полистал служебную книжку и письма, полученные Вагнером. Письма отправлены на полевую почту, которая могла быть во Франции, или здесь, или вообще где угодно. Когда же пришла сюда эта свежая дивизия?
– Последнее письмо во Францию вы получили из дома в конце июля, – сказал будничным голосом Ромашкин, усыпляя бдительность пленного, – а на новое место, сюда разве письма не доставляют?
– Мы всего здесь… – начал было пленный и вдруг спохватился, настороженно поглядел на офицера, но Ромашкин делал вид, что ведет простой, ни к чему не обязывающий разговор, и Вагнер подумал: может, все так и пройдет, и офицер не обратит внимания на то, что он сболтнул. Но офицер был хитрый – Вагнер это понял, услыхав следующий вопрос.
– А по какому маршруту вас везли? – Ромашкин хотел этим окончательно установить срок прибытия дивизии.
Вагнер, краснея и бледнея, соображал, как быть дальше – говорить или не говорить? Пока все идет хорошо – его не бьют, не пытают. То, о чем спрашивает офицер, разве тайна? Что, русские не знают такие города, как Франкфурт, Берлин, Кёнигсберг? Вагнер со спокойной совестью назвал эти города.
– Значит, когда вы выехали и когда прибыли? – припер его окончательно Ромашкин.
Пленный закрутился, как жук, приколотый булавкой к картону, деваться было некуда, он с трудом выдавил:
– Первого августа погрузились, неделю назад прибыли…
Советские войска, вышедшие на границу, с ходу ударили по ненавистной земле, откуда напали в июне сорок первого фашисты.
Началась артиллерийская подготовка, и на немецкой стороне ввысь полетели бревна, обломки бетона, деревья, вырванные с корнем, колеса от машин и пушек. Солдаты с нетерпением высовывались из траншей и ждали сигнала «вперед».
– Ну, держись, фашистская Германия!
Огонь атакующих буквально смел с земли оборонительные сооружения. Однако гитлеровцы все же сдержали первый натиск Красной армии, полки продвинулись всего километров на семь – десять. Были большие потери. Это заставило прекратить наступление и заняться серьезной подготовкой к штурму укрепленных полос. Было известно, что долговременные укрепрайоны Инстербургский, на реке Дейме и вокруг Кёнигсберга – не уступают по своей мощности самым современным линиям: Мажино, Зигфрида и Маннергейма. Доты и форты многоэтажные, железобетонные стены толщиной в три метра, запасы продуктов, боеприпасов, воды и прочего позволяют вести длительную оборону в полном окружении.
Советские дивизии, сменяя друг друга на передовой, в перерывах между боями занимались боевой подготовкой. Учились прорывать долговременные линии обороны, изучали форты и железобетонные доты, которые придется штурмовать. Командующий фронтом генерал армии Черняховский появлялся и на учебных полях.
– Сегодня здесь куется победа, – подбадривал он усталых, отвыкших от кропотливой учебы солдат и офицеров. – Больше пота – меньше крови, друзья.
Голощапов, как всегда, ворчал:
– Били, били фашистов – и, оказывается, не по науке!
– Заткнись, тебе же добра желают, – урезонивал Рогатин. – Живой останешься, если с умом на немецкой земле воевать будешь.
– А на своей земле я что же, дуром воевал?
– Во всем надо вперед смотреть, а на войне особенно, тут как недоглядел – так гляделки вместе с башкой оторвет.
* * *
Разведчики второй день сидели в полуоплывшей старой траншее и тайком наблюдали за немецким караулом, который охранял склад боеприпасов.
Траншея находилась в трехстах метрах от караула, на голой высотке, ее было хорошо видно отовсюду: и от складов, и от дороги, которая к ним подходила, и от дома, где размещалась охрана, и от зенитной батареи, оберегавшей склады. Именно поэтому ее и выбрали разведчики: заброшенная траншея не вызывала у окружающих гитлеровцев никаких подозрений. Разведчики из нее хорошо просматривали и территорию склада, и даже двор караула, обнесенный стеной из красного кирпича.
Остались позади российские леса и деревни с доброжелательным населением. Здесь, в Восточной Пруссии, кто бы ни увидел разведчиков – каждый враг. Поэтому группа сидела в траншее безвылазно и только по ночам подбиралась к дому, где размещался караул, и к ограде из колючей проволоки, опоясывающей склады.
Задание, которое поручил группе разведотдел армии, было необычным, хотя и состояло всего из двух слов: уничтожить склады.
Раньше Ромашкин и его ребята занимались только разведкой – устраивали засады, проводили поиски, таскали «языков». В результате быстрого продвижения наших войск в непосредственной близости от линии фронта оказались склады противника с авиационными бомбами и артиллерийскими снарядами. Это не были хранилища государственного значения – обычные войсковые склады, но командование понимало: боеприпасы, которые в них находятся, надо уничтожить как можно скорее, пока их не развезли на огневые позиции. Бомбежки с самолетов результата не дали: бетонные хранилища находились под землей да к тому же прикрывались огнем зениток. Партизан на немецкой земле, да еще в прифронтовой полосе, насыщенной войсками, конечно же, не было, поэтому пришлось поручить это дело войсковым разведчикам.
Поскольку задание было очень важное, подполковник Линтварев решил назначить в группе парторга. Выбор пал на Ивана Рогатина. Его хорошо знали в полку – смелый, не раз награжденный разведчик: два ордена Красного Знамени и орден Красной Звезды, две медали «За отвагу». Но была также известна молчаливость этого здоровяка.
Линтварев вызвал к себе Рогатина. И без этого не речистый, здоровяк совсем онемел, когда услышал, кем его назначают.
Подполковник успел уже изложить задачи, которые надлежит выполнять парторгу, а Рогатин только к этому времени собрался наконец с силами и вымолвил:
– Не сумею я…
– Я все вам рассказал. Вы старый, опытный разведчик, справитесь. Задание очень важное – партийное влияние обязательно нужно, – спокойно и убедительно настаивал Линтварев.
