Технорядно рассказал, что, толкаясь со своими изобретениями по разным учреждениям, он встретился с одним бывшим книгоиздателем — Эммануилом Исааковичем. У этого книгоиздателя — он преподает в Полиграфическом институте — есть интереснейший проект удешевления книги, издания массовой книги большими тиражами по цене одна копейка за печатный лист. Он показывал Технорядно калькуляцию, и по расчетам выходит: полное собрание сочинений Ленина — пять рублей пятьдесят копеек, «Война и мир» Толстого — полтинник. Василий заметил, что проект вообще не нов: в принципе рационализация и полная механизация всех технических процессов. Но один из самых важных принципов: типография должна строиться рядом с бумажной фабрикой. Отпадут расходы по упаковке и перевозке бумаги. Экономия от такого объединения в один год окупит стоимость постройки типографии. Тут же, конечно, должны находиться книжный склад и экспедиция.
— Короче, — закончил Технорядно, — это комбинат, фабрика книг. Но у этого книгоиздателя до сих пор ничего не выходит с его проектом.
Все это заинтересовало Праскухина. Пять с полтиной — сочинения Ленина, — это недурно. Пушкин — рубль тридцать, — тоже не худо.
— Давай, Технорядно, встретимся с этим книгоиздателем и потолкуем. Двинем это дело. А?
В следующий выходной день они совместно с бывшим книгоиздателем обсуждали проект. Эммануил Исаакович был настоящим энтузиастом этого дела. Несмотря на пожилой возраст и седые брови, у него горели глаза, когда он говорил о своем проекте.
— Если мы урежем поля и будем плотненько набирать, то книжечка еще дешевле нам станет.
— Ни в коем случае, — возразил Праскухин. — Короткое поле умерщвляет текст. Скучно читать. Получится серость. Нам надо выпускать книги красивые, удобные и, разумеется, дешевые, но не за счет ухудшения качества. То, что вы предлагаете, — это делячество. Не тот коленкор.
— Ну уж и делячество, — обиделся бывший книгоиздатель. — Ведь я не в свой карман, а в государственный.
Технорядно объяснил ему разницу между нашим государственным карманом и капиталистическим, но тот все равно из этого ничего не понял и заявил, что карманы темные и им все равно — будет в них лежать капиталистическая или социалистическая копейка.
— Но давайте не спорить. Вы коммунисты, я беспартийный: может быть, вы правы, хотя в книжном деле я больше вашего понимаю и уверяю вас, что при теперешнем голоде на книги уничтожьте вовсе поля — и то нужны годы, чтобы насытить рынок.
Праскухин и Технорядно вновь указывали ему на его деляческий подход и разъясняли принципы социалистической торговли.
— «Книга — массам!» — это значит хорошая бумага, хороший шрифт, хороший переплет. «Книга — массам!» — это значит самая лучшая книга в мире и по содержанию и по оформлению, — сказал Праскухин. — За такое дело стоит бороться. Книга — массам!
— Чудненько, — одобрительно закивал бывший книгоиздатель. — Давайте и проект назовем «Книга — массам!».
— Можно и так.
14
На ловца и зверь бежит. В данном случае этим «зверем» оказался профессор В. Этот профессор доказал возможность получения высокосортной целлюлозы из однолетних растений. Опыты варки целлюлозы из соломы дали блестящие результаты и гарантировали полную возможность отказа от древесины. Это значило, что на целлюлозу не будет тратиться дорогостоящий строительный материал; во-вторых, отсюда вытекало более выгодное планирование сырьевых и производственных баз. Тщательно проработав проект, обсудив его в некоторых общественных и советских инстанциях, Праскухин отнес его в НКРКИ. Выделенная комиссия проверила проект и признала его вполне реальным. Но те органы, которые должны были этот проект реализовать, дело застопорили. Не было денег, не было того и не было этого. Началась борьба. Праскухин обратился за помощью во все те учреждения, которых касался проект. Государственные издательства, кого это больше всего касалось, отнеслись к этой идее как к неосуществимой, пустой затее.
«Журналист», «Бумажник» и некоторые другие журналы выступили на защиту проекта удешевления массовой книги. Сопротивление государственных издательств они объясняли ведомственной косностью, бюрократизмом и предлагали вокруг «Книга — массам!» мобилизовать общественное мнение, проработать проект на крупных фабриках, в полиграфпредприятиях, в месткомах издательств, среди вузовцев, среди писателей. На этих собраниях всегда бывало мало народу, но Праскухин с той же убедительностью и горячностью, будто он видел перед собой тысячную аудиторию, защищал его идею.
— У нас восемьдесят миллионов населения вовлечено в учебу. Одних учащихся в вузах, втузах, техникумах, в фабзавучах два миллиона триста тысяч. Три миллиона учащихся в школах подготовки кадров. С каждым днем эта армия увеличивается и все решительней и решительней требует книгу от нашей издательской промышленности, а она не соответствует объемам и темпам культурной революции. Издательская промышленность ковыляет где-то в обозе, а она должна находиться на передовых позициях… Уже в ближайшее время можно выпустить в хорошем переплете полное собрание сочинений Ленина — пять рублей пятьдесят копеек, все три тома «Капитала» Маркса — один рубль.
В этом месте Праскухина всегда прерывали аплодисментами. И Александр Викторович, еще более воодушевленный, возглашал:
— Сочинения Пушкина — рубль тридцать копеек, Чехова — четыре рубля, «Шагреневая кожа» Бальзака — двадцать копеек, сочинения Лермонтова — рубль, «Физика» Хвольсона… Шекспир… Стендаль… Дарвин…
На общее собрание писателей и работников издательств Праскухин пошел вместе с Технорядно. Они надеялись среди писателей найти полезных единомышленников.
— Приколи орден. Эта публика уважает знаки отличия, — сказал Технорядно.
— Могу прицепить, — согласился Праскухин.
Писателей, как на всякие деловые собрания, пришло очень мало. Выступавшие ораторы, главным образом работники издательств, говорили, что проект хорош, но не всякий хороший проект можно осуществить. Не лучше ли подождать?
На этом собрании выступил и Борис Фитингоф. Он любил иногда неожиданно появиться на узко деловых собраниях (именно таким он представлял себе «Книга — массам!») и блеснуть. Борис считал это своего рода демократизмом, — что-де, мол, он не только чистым искусством занимается, но вникает и в хозяйственные нужды. Другая причина, тоже не менее важная для Фитингофа, была та, что, возражая против проекта «Книга — массам!», он этим самым поддерживал мнение руководителей государственных издательств. Вовремя оказанная поддержка руководителям государственных издательств всегда пригодится. Борис Фитингоф со свойственной ему небрежностью говорил о том, что он заранее обрек на гибель, и представил проект как детскую забаву.
— Стоит ли нам об этом серьезно говорить? Беда, когда работники Центросоюза начинают вмешиваться в дела искусства.
«Ах, какая сволочь!» — подумал Праскухин.
— Конечно, никто из вас меня не упрекнет в том, что я считаю искусство святая святых, — сказал Фитингоф, мелькнув улыбкой. — Так меня могут понять только вульгаризаторы. Всем известно, что я стою за наибольшее вовлечение масс в искусство. Но мы не допустим вносить торгашеские элементы в дело эстетического воздействия, — прошуршал он.
Коснувшись стандартизации книжного производства, он достал из портфеля роскошно изданную «Тысячу и одну ночь», помахал этой лакированно-золоченой книгой и закончил под аплодисменты:
— Вот в таких переплетиках мы дадим нашу книжную продукцию трудящимся!
Праскухин возражал по всем пунктам.
— Стандарт для этой книги давно введен в Европе и в Америке. Книги там издаются не хуже, чем у нас, а лучше. «Книга — массам!» в своем проекте определенно говорит, что мы должны книги издавать красиво. Красивая книга — это значит удобный формат, ясный шрифт, хорошая бумага, простой крепкий переплет. То, что демонстрировал Фитингоф, — это буржуазная красивость. Это краснощекая напудренная красавица с золотыми перстнями. Такие книги, помимо того, что они очень дороги, они неудобны для чтения. Эти попугайные книги покупают снобы и держат под стеклом на полочке. Книга — это боевое оружие, а то, что показывал Фитингоф, «подарок молодым хозяйкам». Такие книги украшают кабинеты пошляков, и только. Социалистическая красота — это прежде всего то, что просто, удобно и дешево, — сказал Праскухин.
— Америку открыл! — крикнул с места Фитингоф.
Технорядно и Праскухин уходили с собрания грустными. «Книга — массам!» не встретила сочувствия среди писательской общественности.
Праскухин не унывал. Он заинтересовал проектом издания массовой книги Наркомпочтель, ВСНХ, Наркомпрос. В этих наркоматах говорили, что перспективы чрезвычайно заманчивы, но активной поддержки он и там не нашел.
