Вот тут и случилось неожиданное. Увидев Федора, бык повернул прочь от председателя. Федор ухватился за аркан.
Председатель поднялся, охая и ругая быка.
С помощью мужиков Федор стреножил быка и повел его в село. Председатель поминутно трогал болевшую ногу. Верховые молчали, все еще переживая случившееся. Бык их здорово напугал.
– Зачем вы его держите? – спросил Федор.
– Мы его держим зачем? – удивился председатель. – Он же великолепный бугай! Если выбить дурость из его головы, да еще воспитать его, то такого не встретишь.
Быка загнали в зимний коровник, даже не расстреножив его. Федор сел в «бобик» к председателю, закурил. Ему очень хотелось спать; он чувствовал какой-то приятный, тихий звон в голове.
Старик не спал. Он сидел в потемках, закутавшись в шубу, и ждал Федора; рядом у его ног лежал козел и посвистывал ноздрями.
– Не спишь? – удивился Федор. – Я на твоем деликатненьком месте спал бы давно. Чего ты ночью не спишь?
Старик улыбнулся, а Федор сел рядом и рассказал старику о том, как ловили бугая.
V
В правлении никого не оказалось. Но вскоре появился бухгалтер. Федор стоял на пороге у входа в правление и смотрел на огромное красное солнце, всплывающее над землей. Над коровниками, над блестевшими янтарно ветлами струился пар.
– Идите сюда! – крикнул бухгалтер.
– Слушай, – сказал дружелюбно Федор, – чего ты на меня обижаешься?
Бухгалтер не отвечал и продолжал считать так, будто он и не звал его. Федор постоял, очень вежливо кашлянул, пошаркал тихонько ногой по полу, даже подумал, что он, видимо, ослышался, еще раз покашлял осторожненько – не покашлял, а просто дунул в кулак, – но бухгалтер не обратил на это никакого внимания.
– Слушайте, – рассердился Федор. – Чего это вы…
– Вот именно, – поднял голову бухгалтер. – Вы не читали классиков, наших уважаемых писателей. Они очень грамотно объясняют многие вопросы взаимоотношений. Вы очень бестактный, вы совершенно не понимаете, что с людьми нужно быть вежливым.
– А я? – удивился Федор. – Что же, я не такой, по-твоему? Извиняюсь тогда.
– То есть? – спросил бухгалтер, отложил в сторону счеты и встал.
– Деликатненько, – ответил Федор и подумал, что нужно уйти. Уйти нужно вовремя, незаметно и вместе с тем очень вежливо, повернуться и уйти, как говорил еще воспитатель в детском доме. Федор всегда это помнил. Очень хотелось повернуться и уйти, но было неловко просто вот так уходить, и он не помнил, чтобы ему приходилось это когда-нибудь делать.
– Непонятно? – спросил бухгалтер. – Вы опять выражаетесь непонятными для вас словами.
– Как так? А потом, я не выражаюсь. Если я начну выражаться, то вы уши заткнете. Хулиганы выражаются!
– Выражаетесь непонятными словами. Сами знаете, а выражаетесь. Впрочем, я вижу, ничего вы не знаете. Приедут из города и думают: в деревне все можно. Я все знаю. Деревня – это рассадник России, культуры ее. Здесь нужно осторожно говорить. Читайте книги, молодой человек. Не думайте…
– Никто ничего не думает, – буркнул Федор.
– Культурный вы человек или нет? – спросил строго бухгалтер, помял свои длинные пальцы, сел и уставился на Федора.
– Я? – спросил Федор.
– Вот именно, что вы.
– Конечно, я не знаю, но, конечно, я считаю, что культурный.
– Почему? – молниеносно проговорил бухгалтер.
– Вот привязался. Что я, пью или дерусь? Если бы я это дело делал, то понятно, а так я ничего такого не делал. Я у вас ни разу еще не подрался и вообще редко дерусь. Что я такого сделал?
– Деревня, – протянул бухгалтер.
– Кто это деревня?
– Вы – это деревня!
– Дурной ты, – повернулся Федор к выходу.
Он постоял возле машины, покурил и пожалел, что с языка сорвалось нехорошее слово, и опять вспомнил слова своего наставника: молча повернись и с достоинством уйди! А Федор не сумел молча повернуться и с достоинством уйти. «Эх, Федор, дубина», – ругал он себя. Ему поскорее хотелось увидеть председателя, с которым чувствовал себя очень хорошо, так хорошо, будто у них было много общего, а сейчас, особенно после ссоры с бухгалтером, ему не терпелось увидеть того. И непременно поговорить с ним… Обычно неразговорчивый, молчаливый, Федор впервые почувствовал острую необходимость говорить, ему нужно было высказаться. Федор все стоял, ждал, не зная, что делать.
– Идите сюда! – крикнул бухгалтер.
Федор сделал вид, что не слышит, а сам думал: идти или нет? Бухгалтер крикнул еще раз.
– Знаете, я погорячился, – сказал нервно бухгалтер. – Меня мучает то, что я мог вас обидеть.
– Ничуть, – пожал плечами Федор. – Я извиняюсь, а ты, а вы ничего, не пьяный же ты был. Так что элементарно ничего.
– Опять непонятное слово, – поморщился бухгалтер. – Знаете, неграмотно, черт побери! Культурно – это что значит? Это то, что вежливо, все время на «вы», только выкать. Поняли меня?
– Ясно. Мне это все ясно. Только я из вежливости тыкаю.
– А когда ругаетесь, то как?
– А я не ругаюсь, – отвечал Федор. – Мне не везет, я никогда не ругаюсь.
– Э-э, – сказал бухгалтер, – ехайте на поле. С вас ничего не возьмешь. Ехайте зерно возить, заместитель в районе, а председатель заболел, так что я один начальник.
– Вот вы-то культурный, а почему? – спросил Федор.
– Сейчас нельзя ответить, – сказал бухгалтер. – Это очень сложно. Но если хотите, то я всегда думаю, как поступить, чтобы культурно, грамотно, вежливо. Книги читаю, чтобы знать все. Если бы все стремились к этому, не было тогда ни ссор, ни войн – это в международном плане, в земном, так сказать. Человек загорячился, но если он начнет размышлять – почему, то горячка пройдет и все будет нормально. Пусть мне говорят самые низкие слова, но, если я знаю, что они недостойны меня, я их будто и не слышу. Я на них не обращаю внимания.
Было шесть часов утра. На поле уже тарахтели комбайны. Федор стал на подножку и поглядел округ. Далекие деревни голубыми клубочками стояли на холмах; на пригорках и в оврагах густо синели леса. Когда посигналили с комбайна, Федор подвел свою машину к комбайну и вел ее рядом до тех пор, пока кузов не наполнился пшеницей. Целый день возил он пшеницу. Под вечер переехали на другое поле и продолжали косить. Иногда верхом на лошади приезжал агроном, глядел на то, как косят пшеницу, и уезжал. Лошадка у него была маленькая, каурая, и ноги агронома свешивались почти до земли.
На току Федор увидел старика. Старик радостно улыбнулся и подошел к парню.
– На, поешь, – протянул Федору узелок с едой.
– Это давай, не откажусь, – проговорил Федор и смутился, неуверенно положил узелок на зерно и сел рядом. Он вспомнил вчерашний рассказ председателя и только сейчас внимательно оглядел старика, ища в нем что-нибудь значительное, такое, что выдавало бы бывшего начальника или что-нибудь необыкновенное, присущее людям большим, о которых Федор много читал: строгий, серьезный и очень пронзительный взгляд, высокий лоб с умными складками, лохматые брови вразлет и все такое. Но ничего в старике он не заметил. Старик сидел спокойно и торжественно, положив натруженные за долгие годы руки на колени, и радостно поглядел на Федора. Во всей его старческой фигуре проглядывало что-то прекрасное, хотя Федор не мог понять, что именно.
В узелке были очищенная картошка, зеленый лук, яйца, соль и масло. Крупную отваренную картошку Федор ел редко: в столовой ее не давали, потому что стоила она дешево. А теперь, глядя на картошку, он испытывал какой-то восторг и ел поэтому быстро, похрустывая луком и солью.
– Первая еда, – говорил старику.
Картошки было много, но Федор умял ее быстро. Потом старик ездил с Федором к комбайнам, а после двенадцати ночи они поехали домой. Всходил бледный месяц, уныло и отрешенно повиснув над полями и над рощами; тонкий, оплывший, он еле-еле просвечивал еще густой, дневной воздух. Спокойные, притихшие холмы, казалось, говорили о чем-то друг другу.
– Слушай, – сказал Федор, – я никогда такого не видал. Чтоб красиво так.
Федор направился купаться на пруд, а старик постоял возле машины и тоже пошел к пруду. Федор разделся и плюхнулся в воду. Фыркая, вразмашку поплыл к другому берегу. У ветел, росших на берегу, кто-то ойкнул и бросился бежать от пруда. Старик закричал:
– Натка, ты куда? Постой, пугливая девка, постой! Она всегда тут сидит одна, – сказал старик. – Она тебя испугалась. Красивая девка.
– Нет уж, спасибо. Я одной сыт деликатно по горло. Хватит с меня. Такая была хорошая краля, прямо жалость после этого…
Месяц скрылся. Федор говорил, фыркая в воде, а старик глядел на него внимательно, сосредоточенно. Федор вылез из воды, оделся и сел рядом и закурил, и старик тоже закурил.
– У нас в детдоме один воспитатель говорил: надо сначала влюбить в себя девушку, то есть подойти к ней, а когда она того, втюрится, отойти. Вот тогда она будет любить тебя. И не страшно в таком случае ничего. Он так и называл это – «подойти, чтобы отойти». Вот как надо. Ты почему не женат?