Алтунин все не мог освоиться с мыслью, что сейчас в кузнечном цехе он главное лицо. И главный ответчик за все: за ритмичность работы, за выполнение заказов, за состояние техники, за каждого человека. Решительно за все, что здесь случается и случится. Самая горячая точка разросшегося за последние годы кузнечного цеха не у паровых молотов, не у гидропрессов, не у нагревательных печей, а в этом вот кабинете.
Пока тут хозяйничал Самарин, можно было запросто обвинить его в утрате чувства технического прогресса, вгрызаться во всякую мелочь, строить из себя новатора или, как выражался сам ехидный Юрий Михайлович, "лежа на соломе, критиковать с ковра".
Чужими руками всегда легко жар загребать.
Теперь Юрий Михайлович в больнице. И выкарабкается ли? А если и выкарабкается, то отправят еще долечиваться в Москву или в Новосибирск, и застрянет он там на неопределенное время.
Сергей тяжело уперся руками в стол. Глухая тревога завладела им. Он не привык трусить, а сейчас омерзительный страх заполз в душу.
Чувство технического прогресса... Совсем недавно оно казалось Алтунину самым важным из всех. Их много, не прирожденных, а постепенно выработанных в себе чувств, в результате преодоления некой внутренней инерции. Но какое из них может сравниться с чувством ответственности?..
Сергею вдруг показалось, будто он перестал понимать что-то в происходящем на заводе. Очень уж на малом участке приходилось ему все эти годы решать производственные проблемы: бригада! Ведь бывает и так: в бригаде все хорошо, а в цехе плохо. Цех на первом месте, а завод в прорыве. Всякое бывает.
Раньше Алтунин считал это в порядке вещей: и штурмовщина и неритмичная работа в цехах - все воспринималось как неизбежность, глубокими корнями вросшая в основной производственный процесс. То была своеобразная форма приспособления к труднопостижимым процессам, которые начинаются где-то там, за воротами их завода: не выполняются в срок другими предприятиями кооперированные поставки, не поступают своевременно сырье и материалы, не хватает металла, рабочей силы, и так до бесконечности. Тогда мало заботились о прибыли, о рентабельности, о реализации изделий.
Потом началась ломка этого привычного уклада внутризаводской жизни. Завод перешел на новый порядок планирования и экономического стимулирования, на самоокупаемость, на полный хозрасчет. Сверху, из главка, указывали лишь номенклатуру важнейших изделий, остальное формировал сам завод. Здесь же, на заводе, разрабатывались проекты перспективных планов. Обиходными сделались такие слова, как прибыль, кредит, рентабельность, эффективность производства и управления.
Основным показателем в работе цеха стал конечный результат: отгрузка готовой продукции. Хорошо ее сделаешь - быстрее реализуешь! Плохо сделаешь - можешь вообще не реализовать, и не видать тебе фонда поощрения. Крепко сплетено. В большой чести оказались экономисты, всякого рода лаборатории экономики, общественные бюро экономического анализа и нормирования труда. За последние три года завод ни разу не хлопотал о дотациях: все делалось за счет внутренних резервов. И они, эти резервы, по всей видимости, неисчерпаемы - нужно лишь поискать хорошенько. Пока взято только то, что лежало на поверхности.
На первый взгляд все как будто бы хорошо. Но за этим кажущимся благополучием скрывается хроническая недогрузка молотов и прессов в кузнечном цехе. Она была там и раньше, но тогда за это расплачивалось государство. А теперь расплачивается цех. Поскольку в кузнечном цехе падала реальная прибыль, он становился как бы нерентабельным, а значит, снижался поощрительный фонд. Рабочие брали расчет и уходили на Второй машиностроительный. Удержать их было трудно.
Вот в этакой-то обстановке и принял Алтунин цеховое хозяйство из рук Самарина. Принял, вовсе не намереваясь в отсутствие хозяина проводить тут какие-либо реформы. Зачем? О тяжелом положении в цехе знает главный инженер, знает директор, знает партком. Этим как бы узаконивается все, и с Алтунина спрос невелик. Он должен хотя бы сохранить то, что есть, А вернется Самарин - можно спокойно работать за его широкой спиной. Начнутся конфликты с ним - есть другие цехи и службы, есть соседний завод. Можно, наконец, работать и в своем цехе, скажем, начальником участка или технологом. Лучше всего технологом, хотя Самарин не раз говаривал:
- Ежели у тебя не развиты черты, важные для управленческого труда, можно подаваться в технологи. А черты те: с одной стороны, умение ладить с людьми, а с другой - не давать людям садиться себе на шею.
Он, разумеется, шутил. Наука управлять куда сложнее! Но в одном Самарин был прав: управление производством - одновременно, наряду со всем прочим - предполагает и управление психологическим моральным климатом на предприятии. Когда Юрий Михайлович советовал Алтунину пользоваться властью осторожно, он, наверное, имел в виду как раз это. Алтунина всегда тянуло к технике, к технологии. Ему казалось, что именно здесь скрыты главные резервы производства. К управленческой деятельности в общем-то не рвался и не мог сказать наверное, развиты ли в нем те самые черты, которые Самарин определил, как "важные для управленческого труда". Опыт руководства бригадой ничего тут еще не доказывал.
И сейчас, оказавшись в самаринском кабинете, Сергей продолжал ломать голову, почему именно его, Алтунина, назначили заместителем начальника цеха. Конечно же, не потому только, что этого захотел Юрий Михайлович. У директора Ступакова железный характер, у него «по-родственному» не пройдет. Подай деловые качества... Почему не назначили Клёникова? Клёников не видит цех как единую систему? Формулировка явно лядовская. А откуда Лядов взял, будто Алтунин видит кузнечный цех как единую систему? И что это такое: единая система?..
Сергей почти неосознанно лукавил сам с собой. Он-то прекрасно понимал, почему не назначили Клёникова. О нем ведь и Самарин сказал как-то:
- Кабы на коня не спотычка, так ему и цены не было б. Клёников дальше своего носа ничего не видит. На участке - бог, а цех не потянет, хоть и хорохорится. Работать с людьми и умеет - не отнимешь, а вот самостоятельно решать задачи в масштабе цеха - пас. Широты не хватает.
Характеристика хоть и расплывчатая, но в ней тоже зерно есть: Клёников, выбившийся упорным трудом своим из кузнецов в начальники участка, где-то на полдороге утратил чувство перспективы, перестал учиться, не понимает, что основой современного руководства производством является научная организация труда. А Алтунин это понял: в институте втолковали, да и сам о многом стал догадываться, наблюдая за такими руководителями, как Ступаков и Лядов.
Было время, когда Сергей воспринимал директора завода просто как главное должностное лицо: оно всегда где-то там, в административных высях, отвечает за все и ни за что конкретно. У директора обширный штат заместителей, помощников, начальников служб. Сиди себе в кабинете, выслушивай доклады, покрикивай на отстающих, лишай их премии и тринадцатой зарплаты. Чего в том трудного?
Но теперь Алтунин, умудренный высшим образованием и опытом, смотрел на директора другими глазами. И чем больше осознавал он ту огромную ответственность, которая лежит на Ступакове, тем меньше его самого привлекала управленческая деятельность. Сергей словно бы стал побаиваться ее. Директор кипел в адовом котле огромных и очень часто неразрешимых проблем. Что ни вопрос, то глыба. Освоение новой продукции и повышение ее технологического уровня, например. Или совершенствование организационной и производственной структуры завода для углубления и развития специализации. Или совершенствование хозяйственного расчета, перевооружение основных цехов, внедрение автоматизированной системы управления... Тысячи вопросов и проблем, названия которых звучат как заклинания. Есть, наверное, и такие, о которых Алтунин до сих пор не имеет даже отдаленного представления.
Директор беспрестанно занят выработкой решений. И это мучительное, сложное дело. Чтобы выбрать из сотен других наилучший вариант решения и такой же оптимальный вариант методов и средств его реализации, Ступаков использует наиболее квалифицированных специалистов, привлекает партийную, профсоюзную и комсомольскую организации, весь многотысячный коллектив завода. Ему-то хорошо известно: принятое им решение будет определять и производственные успехи и психологический климат в коллективе. Он не просто администратор, он ученый, в совершенстве владеющий искусством анализа. Директор дотошно анализирует состояние своего завода, весь уйдя в себя. В его голове беспрестанно идет процесс выбора альтернатив. На заводе во всем свои альтернативы.
Ступакова считают властным. И это так. У него сильно развиты волевые качества. Без этого он тоже не был бы полноценным руководителем огромного завода. "Властная мотивация", так сказать, приказное воздействие на людей необходимы ему для реализации своих решений. Он командующий, для него наука управления - прежде всего наука побеждать.
