Поливочная сделала круг. В ее пышных водяных усах играла радуга. Машина бережно пронесла радугу перед зрителями и уползла за трибуну. Гонки открыты!
На арену выкатываются четыре гонщика на чешских мотоциклах «Эсо». Я даю Елочке пояснения:
— Специальные мотоциклы. Без тормозов. Чтоб уж гнать так гнать!
Елочка трепещет.
Гонщики медленно подруливают к старту. Они в черных масках. Холодно блестят очки.
— Ой!
Елочка хватает меня за локоть. Я кажусь ей бывалым, стойким человеком. На меня можно положиться. Да так и есть на самом деле. Я не то, что Кирилл. Его здесь никто не примет всерьез. Крутится, будто на стержне. Лезет к соседу в таблицу заездов. Елочка хватает меня за локоть, а Кирилл все портит своей прозой.
— Маски — это так. От грязи. Из-под колес летит грязь, — говорит он обыденно.
Елочка облегченно вздыхает. Но по ее глазам заметно: она разочарована. Где-то в глубине души ей хочется немножечко страшного. С этими самыми масками.
Мотоциклы надсадно трещали, готовясь к рывку. Они выходили из себя. Подумать только, их всего-навсего сдерживала желтая резиновая лента. Ее тянул судья. Мотоциклисты совсем впали в ярость. Повеяло едким, приторным запахом метанола. Тогда судья отпустил ленту — мол, черт с вами, гоните. Резина сверкнула желтой змейкой, освобождая путь. Машины рванули с места. Оказывается, до этого они ревели в треть силы. Всего лишь шутили. Теперь они показали, что такое здоровый, полноценный рев. И что такое порядочная скорость показали. Одна из машин вылетела из-под гонщика в синем нашлемнике, подскочила вверх и, сотворив сальто, грохнулась на спину. Гонщик едва отскочил в сторону.
Зато гонщика в белом шлеме вынесло на вираж первым. Его машина хотела кинуться на барьер и разбить барьер в щепы. Но недаром этот гонщик был чемпионом страны. Он повернул машину боком и оттолкнулся от дорожки левой ногой, обутой в стальной башмак. Из-под башмака посыпались искры. В таком виде чемпион миновал поворот. А на прямой дал мотоциклу волю — помчался на заднем колесе. Переднее стлалось над землей. За чемпионом рвались гонщики в красном и желтом шлемах.
Был момент, когда чемпион опрометчиво повел машину вдоль внешней бровки, уступив внутреннюю соперникам. В открывшийся коридор устремился гонщик в красном шлеме.
— Дробязго атакует чемпиона! — сообщил комментатор сквозь грохот.
Трибуны взвыли, соревнуясь с моторами.
— Дробязго! Голубчик! — исступленно орал Кирилл.
— Дробязго! — визжала Елочка.
А ведь до этого сидела, уткнувшись в носовой платок, — брезговала метанолом.
Мне тоже хотелось закричать. Хороший, полновесный вопль так и просился наружу. Я, может, многое бы отдал, только бы запустить его ввысь. К белым облакам. Но я не таковский.
«Спокойнее. Нервы», — приказал я себе.
Я представляю себя в седле чемпиона. Я не умею водить мотоцикл и не знаю, что там, зачем и как все делается. Но я энергично сжимаю руль и стараюсь держать себя в руках. Мотоцикл рвется подо мной. Гудит наждачная дорожка. Но я остаюсь хладнокровным. И мы с чемпионом вновь вырываемся вперед. Дробязго остается за спиной. Вот что значат нервы! Мы проходим четыре круга первыми и зарабатываем три очка.
После четырех заездов дорожку трамбуют. Трибуны на это время затихают и погружаются в умственную работу: подсчитывают в таблице очки. А всего сегодня двадцать заездов.
Двадцать заездов — неплохая зарядка для такого человека, как я. Я спускаюсь с трибуны еще более закаленный. Готовый к новым испытаниям железный человек. А Кирилл и Елочка спорят. Елочка что-то недопоняла, и Кирилл доказывает. Елочка уперлась на своем — и ни в какую. Не согласна — и все. Хоть тресни. Чудаки! У них нет контроля над собой. Вот и спорят.
Над южной трибуной поднимается новый свист. Опять свистят шоферу поливочной машины. Он идет внизу с путевым листом. Неожиданно он стал тут популярным человеком. Ему свистят. Шофер величественно потрясает правой рукой. Он быстро привык к славе, будто всю жизнь только и делал, что купался в ее лучах.
— Шесть часов! — спохватился Кирилл.
Он потянул Елочку за собой. Они разом обогнали меня. Их головы замаячили в толпе у выхода. Сегодня мы выпускаем первый номер «Бучи», и Кирилл боится опоздать. Он трясется от нетерпения. А я вот не трясусь. Я главный редактор. Я отвечаю за газету и, как видите, не трясусь. Я только увеличиваю шаг.
Эх, суета сует!
6Я откинулся на спинку стула и осмотрел свою армию. Семнадцать красавцев мужчин и Елочка — одно загляденье. И я у них главным редактором.
— Пли! — крикнул я, и ребята взялись за авторучки. И за кисти. По-моему, это остроумная команда. Я придумал ее сам. Я, признаться, парень с юмором. Иногда как скажу что-нибудь, так все лопаются от смеха.
Я решил еще раз попробовать свои силы в юморе.
— Ну-ка подбрось тему, — приказал я Мите Лаврову, заведующему отделом происшествий.
Митя полистал блокнот и предложил тему. Что-то о неуспевающих студентах.
— Не отвлекай, — сказал я Елочке и разложил на столе пачку чистой бумаги.
Смешно не получалось. Видно, сегодня я не в ударе. Тогда я оставил это дело и занялся своими прямыми обязанностями. Прежде всего прошелся по аудитории, в которой мы обосновались. Мое внимание привлек художник Петя Востряков. Он бездельничал.
— Почему не работаешь? — спросил я у Пети.
— Думаю.
— Что же думать? Вон дирекция открыла новый спортивный зал, а плакат «Добро пожаловать!» не повесили. Вот и нарисуй: зал открыли, а плаката нет.
— Как же я нарисую, что плаката нет?
— Прикинь. Думаешь, все это просто? Тяп-ляп? Хитер парень!
Я проверил другого художника. Другой художник, Коля Филиппенко, рисовал обобщенный образ девицы-стиляги. Он усадил перед собой Елочку и рисовал стилягу с нее.
Я сделал замечание:
— Идешь по пути наименьшего сопротивления, Коля. Так сможет каждый дурак.
— А я и есть каждый дурак. Не мешай, — увлеченно буркнул Коля.
— Да, не мешай, — жеманно поддакнула Елочка.
Еще бы: она позирует впервые в жизни. Для нее неважно, кого рисуют с нее. Коль ее внешность принадлежит обществу, пусть рисуют что угодно. То, что нужно. Она так рассуждает. Я знаю.
Я глянул за Колино плечо. Обобщенный образ стильной девочки получался на славу. Вылитая Елочка. Я зашел сбоку, закрыл правый глаз и посмотрел на нее одним левым.
— Ты, оказывается, стильная, — сказал я Елочке, — А мы с Кириллом не знали. Вот новость!
— Что еще? — фыркнула Елочка.
— Не мешай, — механически повторил Коля.
Он высунул язык и водил пером по бумаге. Даже забыл макать перо в тушь. Я посмотрел на Елочку одним правым глазом.
— Ты ее лучше отсюда рисуй. Отсюда она вылитая герлс. Видел в «Крокодиле»? Отсюда она точно такая.
Елочка зашипела в сторону, где я стою. Она боялась шевельнуться и не видела меня. Могла лишь предполагать.
Я пошел к Кириллу. Он сидел в углу аудитории и быстро строчил шариковой авторучкой. Она так и бегала по бумаге. Я сел рядом. Вспомнив, что он заведующий отделом фельетонов, спросил:
— О чем?
Он долго молчал. Все строчил. Потом, не поднимая головы, сказал:
— О Гусакове.
— Ты просто неврастеник.
Он не отвечал.
— Кирилл, а Елочка, оказывается, стильная. Я только сейчас заметил.
Он ожесточенно затряс кистью руки: отойди, не мешай.
У окна меня перехватил Вася Сусекин. Он сунул пачку бумаг.
— Здесь все прогульщики. Я побежал.
Он показал спортивный чемоданчик. Вася тренирует курсантов, ему и вправду надо бежать. Военные любят пунктуальность.
— Ладно, — сказал я. — Отдай бумажки Бурлакову.
Комсорг Бурлаков у нас ответственным секретарем. Он собирает готовые материалы и клеит на лист зеленой бумаги. Это занятие называется версткой. То есть когда человек ползает по полу с ножницами и банкой клея.
— Валяй, валяй, — подбодрил я Бурлакова.
Это мой долг — вливать бодрость в других. Скорее даже обязанность. Иначе мне станет стыдно. Если я не буду делать это, получится, что я бездельник.
Я совершил круг по аудитории и вернулся к Елочке. Теперь она позировала Пете Вострякову. Тот рисовал обобщенный образ передовой студентки. Я зашел со спины Вострякова, приставил ладонь к бровям и посмотрел на Елочку из-под этого козырьке. Если смотреть на нее таким манером, она действительно похожа но передовую студентку. Не поймешь Елочку. На кого она все-таки похожа? Не стильную девицу или передовую студентку?
Хлопнула дверь, и вбежал наш собственный корреспондент.
— Готово! — сообщил он и жестом удалого картежника швырнул на стол колоду фотографий.
Сверху в качестве туза лежал Вася Сусекин. Уж не знаю, какой он туз, бубновый или трефовый, но только именно он открывал колоду прогульщиков. Его сняли вполоборота. Словно его окликнули, и он обернулся. Я строго взглянул на корреспондента.
