— Э-эх! Работаем-то работаем, а что толку? Кусок хлеба да фунт лиха, а по правде — одно только лихо и есть. Вот так, как видите, от зари до зари…
Он поднялся с корточек, и стало видно его изможденное лицо, обросшее рыжей клочковатой бородой, с впалыми щеками, будто этот человек никогда в жизни не наедался досыта.
— И сколько же вы успеваете за день? — спросила Элька.
— Кто его знает… День на день не приходится. — Шия поскреб затылок черными от земли пальцами и окинул взглядом узкую полоску кукурузы. — Рядов девять можно выполоть, только бы сил в руках хватило.
— То-то, в руках… А машины на что?
— А-а! Что машины! — лениво ответил Шия. — Нам наших рук не жалко. И опять-таки где ее взять, эту машину?
— Где взять? — быстро переспросила Элька. — А Ковалевск? А Веселый Кут? До каких же пор вы так и будете копаться — каждый сам по себе? Ведь одной машиной можно всю эту кукурузу, и вашу и всю, за два дня…
— Так разве я один? — словно оправдывался тот. — Весь хутор так…
Он вытащил из-за пояса тощий мешочек с махоркой и закурил.
Элька подошла ближе.
— Сегодня у нас собрание насчет коллектива, — сказала она. — И о машинах разговор будет… Приходите!
— Придем, послушаем. Мы уж тут с Микитой толковали. — Он снова присел на корточки и ухватился за бодяк, бормоча: — Пока что надо работать. Попотели на чужого дядю, чтоб ему…
По всему склону холма растет бурьяновская кукуруза. Одна полоса отделена от другой затравеневшей межой. Ранней весной, как только отсеялись, Шия Кукуй поставил у своей полосы суковатый колышек, чтобы не спутать с соседней.
Несколько недель спустя Шия Кукуй с больной женой и тремя дочерьми — все, как одна, огненно-рыжие, щеки в крупных веснушках — вышли с зарею в поле полоть кукурузу. Отыскали свою полосу, отмеченную колышком, и вся семья рассыпалась между рядами.
Кукуруза густо заросла крапивой, лебедой и черным пасленом.
Кончили полоть только поздно вечером, еле управились.
— Ну, теперь можно ждать доброго урожая, — говорил Шия Кукуй жене и дочерям, улыбаясь запекшимися губами.
И вот два дня назад Шия с женой наведались в степь посмотреть на свою кукурузу.
— Что это?! — закричал он вдруг не своим голосом. — Вся кукуруза пошла в ствол! Бодяками заглушило!
— Ой, господи боже ты мой! — причитала жена, разгребая трясущимися руками сорняки. — Все как есть заглушило, пшонки совсем никудышные, горе ты мое…
Шия Кукуй, растерянный, подавленный, продирался сквозь заросли чертополоха и не мог понять, откуда его столько взялось.
— Мы пололи не нашу кукурузу! — воскликнула жена, оглядевшись. — Не на этом месте мы пололи, горе ты мое, на чужой полосе работали!
Шия Кукуй растерянно топтался на меже.
— Тише, не галди! Вот же наш колышек, не видишь, что ли? Наша это. Мало ли что заросло, на то она и трава, чтоб расти!
— Мозги у тебя заросли! Ты погляди вон на те початки, — показала жена на соседние полосы. — Там где-то мы работали, на чужих, подавиться бы им этой кукурузой.
Скоро Шия Кукуй и сам убедился, что кто-то снял колышек с его межи и поставил на свою, а потом, когда они очистили поле, переставил обратно на его, Кукуеву, межу.
Под вечер, валясь с ног от усталости, хотя выполоть удалось лишь небольшую часть сорняков, Шия Кукуй поплелся домой. По пути он увидел Шефтла Кобыльца, который копался на своем участке по другую сторону дороги.
Шия подошел к нему.
— Дай закурить, — попросил он. — Уморился. Дергаешь, дергаешь, трудишь руки, черт бы побрал такую работу… Может, и правду она говорит, чтоб машинами… Да… Дай, говорю, на цигарку, ну!..
— Какие машины? Кто говорит? — спросил Шефтл, не поднимая головы.
— Погоди, дай сперва закурить. — Шия нетерпеливо перебирал пальцами, точно уже свертывал цигарку.
Шефтл хотел было сделать вид, что не слышит, но, поняв, что тот не отстанет, сунул руку в карман штанов. Пальцы его ощупали тугой мешочек с махоркой.
— Нету… ей-богу, нету. Позабыл взять. А ты раскроши калачиков — ей-богу, не хуже махорки… Так что ты там говорил насчет машин, а?
— Брешешь, — сказал Шия Кукуй, похлопав его по оттопыренному карману. — Брешешь. Дай, не томи, сердце заходится, ну…
Шефтл отвел его руку и недовольно сплюнул сквозь зубы.
— Да нету же, чудила! Неужели бы я тебе щепоточку махорки пожалел? Давай нарвем калачиков, меня тоже потянуло.
Хоть Шия Кукуй был старше лет на восемнадцать — двадцать, Шефтл говорил ему «ты», как почти всем односельчанам.
Оба сорвали на обочине дороги по горстке сухих листочков, растерли между пальцами и свернули по толстой цигарке.
— Глотку дерет, — сказал Шия, закашлявшись.
— Ничего, оно здоровее… Ну, давай досказывай, что ты там хотел.
— Да так… Это она тут… Ну, та, что из Ковалевска… И собою ничего, бойкая девка, худого не скажешь. Проходила тут спозаранок, на Санжаровку, видно. Она и говорила, чтоб машинами, дескать…
Он вздохнул, закашлялся еще сильнее и пошел своей дорогой.
— Ты ее видел? В Санжаровку шла, говоришь? — кричал Шефтл вслед.
Шия не отзывался.
С минуту Шефтл смотрел ему в спину, потом повернул на свою полосу.
«Время терпит, — подумал он. — Можно еще пополоть, успеется».
Он так бодро взялся за работу, точно только-только вышел в поле. Между тем солнце уже почти село. Над тускнеющей степью трещали кузнечики.
Элька поднималась в гору. На участке Шии Кукуя уже никого не было. Дорога перед ней была пуста, — видимо, хуторяне кончили работу. Элька ускорила шаг.
Внезапно мимо нее со свистом пролетел камень. Элька вздрогнула и остановилась. Из кукурузы выбежал запыхавшийся Шефтл, громко тюкая вслед улепетывавшему суслику.
У дороги суслик немного помедлил, вытянув мягкую шею и уставившись на Эльку живыми глазками, потом проворно юркнул в сторону.
— Куды, стервец? Чтоб тебя задавило.
Увидев девушку, Шефтл осекся. Он сразу узнал Эльку.
— Что случилось? — спросила Элька, глядя на него немного насмешливо и как будто обрадовавшись.
— Суслики… зараза на них… хлеб травят… — отвечал он, тяжело дыша.
— А я было подумала, что ты это в меня, — сказала девушка, чуть-чуть улыбаясь.
Шефтл смутился, отвел глаза в сторону.
— Суслики… — повторил он, разводя руками. — Расплодились — и делай что хочешь. Гоняю их, гоняю, а им хоть бы что!
— Ну конечно, — с мягким упреком заметила девушка, — кто же так травит сусликов? Ты их только вспугиваешь и перегоняешь со своего поля на чужое.
— Лучше, что ли, гнать их с чужого поля на свое? — неуклюже пошутил Шефтл. Оттого, что она обращалась к нему на «ты», он почувствовал себя немного увереннее.
— Да это ведь одно и то же. Если травить — так сразу, по всей степи, сообща.
— Ну, не знаю… С какой это радости стану я хлопотать о других? Обо мне ни у кого голова не болит… Вы не в хутор? — спросил он, совсем осмелев. — Я вас сейчас догоню, только сапку возьму.
Отойдя шагов на десять, Элька вынула маленький зеленый гребешок и поспешно причесала разлетевшиеся светлые волосы.
Шефтл скоро догнал ее и, с сапкой в руке, молча пошел рядом. Он и рад был бы завести разговор, но как-то ничего не приходило в голову.
Элька тоже некоторое время молчала, ждала, чтобы заговорил парень. Потом не вытерпела и начала первая:
— Так вот, надо взяться за это дело всем вместе.
— Э… вместе… — нехотя буркнул Шефтл.
— Как раз сегодня у нас собрание, мы организуем колхоз, получим машины — тебе такие и не снились…
— Кто их знает, эти ваши колхозы… Темное дело. — И Шефтл решительно взмахнул в воздухе сапкой, словно говоря: «Довольно об этом».
Но Элька только пуще разгорячилась.
— Вот-вот, оттого-то и расплодились у нас суслики! Ты их сам и расплодил. Они губят твой хлеб, и знаешь ли ты, что ты больше работаешь на них, чем на себя? Да, да, запомни мои слова! Я тебе плохого не желаю… ведь правда? Один ты от них не избавишься. Вывести их можно только всем хутором, так, чтобы были и машины и химия… Ты что на меня уставился? — спросила она задорно, откидывая со лба волосы. — Скажешь, не так?
Шефтл пожал плечами.
— Откуда мне знать!
— Так и только так. Один ты все равно не добьешься толку. Послушай… Выбрал бы ты время и съездил в Ковалевский колхоз, посмотрел бы…
Они уже перешли вершину бугра и спускались мягкой, пыльной дорогой по косогору. Элька все говорила, поминутно оглядываясь на Шефтла. Девушка сама не могла понять, почему она столько говорит, почему ей так хочется привлечь на свою сторону этого черноволосого, черноглазого парня, который смирно идет рядом, но, видно, не торопится соглашаться с нею. А Шефтл молча думал о своем и не смел поднять глаз на Эльку.
«Ах ты, подсолнух ты золотой…» Ему вспомнился ставок, их первая встреча у плотины, и он невольно заулыбался.
