Он сразу почувствовал этот страх.
— Кто был и кто не был, а как будто все они прошли через какой-то свой, долгий концлагерь…
Слово было сказано, и Нина, как затлевший огонь, поспешно кинулась забрасывать землей, песком, чем попало, любыми словами.
— Ты путаешь, путаешь!.. Зачем же брать великих людей, да еще портреты с последней страницы!.. Они великие, на них и нагрузка была невыносимо тяжелая…
— Чушь. Великие! Такие же люди, как те, кто живет в нашем микрорайоне! Были бы они другой какой-то породы — нам не нужно и непонятно было бы знать, чего это они там мучались, ненавидели, любили. А нам все понятно, только мы сказать это не умеем. А они сказали.
— Это так… — вяло подтвердила Нина. — Ничего не умеем. Глухонемые или тугоухие, черт нас знает. Только выговоришь, а оно уже не то.
С внезапностью взрыва она, как подброшенная, вскочила, умчалась к себе в комнату и тут же вернулась, очень медленно, волоча ноги, с клеенчатой тетрадкой в руках. Она держала ее двумя пальцами, слегка на отлете, как выносят из комнаты нашкодившего щенка, всем видом, даже походкой показывая величайшее брезгливое пренебрежение, почти презрение к тому, что было зажато у нее в двух пальцах.
— Была не была, ты лежачий, воспользуюсь твоим беспомощным положением. Зачитаю тебе мое личное произведение, отчасти, правда, стибренное и даже нахально стянутое, зато тут нет предисловия, биографии и портрета жуликоватого автора!
— Ты и есть жуликоватый автор?
— А кто же? Ну, я не у человека украла. Это из одной сказки… То есть просто сказка. Я ее перекроила по-своему… так, несколько фестончиков, иногда это называется «литературная запись» или в этом роде, только не пугайся, у меня там принц. Я попробовала без принца, да мне и самой не понравилось. Должен быть принц. И пускай ему принцесса, да?.. А то на все голоса, усмешливо поют и пишут все про влюбленных каких-то «девчонок»… Вот я назло и сделала. Пускай принцесса, а не Марфушка. И он не Эдик, не Олежка… А принц! Принц и принцесса. А кто не верит, те дураки, им же хуже.
Станешь слушать?.. Ну там у меня вот так. Сперва, значит, начало… Гм… ты и сам знаешь, что начало. Ну, черт с ним, поехали. Ах, да. Называется «Маленькая Вила». Это где-то в Боснии такие водятся: Вилы. Так вот, про Принца.
Он был, можешь себе представить, еще до того маленький, что даже не понимал как следует, что он принц. Однажды ночью он проснулся в своей детской в старом королевском замке и увидел, что на одеяле сидит лупоглазый зеленый кузнечик и смотрит прямо на него своими смышлеными глазками.
Принц сразу узнал кузнечика — это был тот самый, которого он, зачерпнув ладошкой, вытащил из воды, когда тот чуть было не утонул в большом фонтане.
Кузнечик подскочил, спрыгнул с одеяла на самую середину лунной дорожки, тянувшейся по полу, и поманил Принца лапкой.
Крошка Принц засмеялся, соскочил с постели и, как был босиком, в длинной ночной рубашке, пошел по лунной дорожке следом за кузнечиком.
Дворцовые няньки умильно квохтали во сне, точно заботливо отгоняя от крошки Принца мух. Деликатно посвистывали носами во сне придворные, а у самого входа грозно храпели усатые караульные в стальных доспехах.
Шлепая босыми ногами, Принц вышел во двор замка, снова нашел там лунную дорожку и побежал дальше, никуда не сворачивая, через влажный зеленый луг и услышал, что кто-то там настойчиво сопит и похрюкивает в вересковых зарослях, точно просит обратить на него внимание.
Он остановился и рассмеялся: два ежа, подпихивая перед собой носами трех маленьких ежат, приветливо похрюкивали. Дело было ясное, они хотели дать знать, что помнят, как он отнял ежиху у мальчишек, которые хотели ее поджарить на костре!
Принц пошел дальше, и на опушке леса на лунной дорожке перед ним запрыгали, замелькали белые заячьи хвостики. Зайцы бежали впереди, потом сели на задние лапки в кружок и стали поджидать крошку Принца. Ну конечно! Вот так же точно они сидели, собравшись в кружок, и горевали вокруг зайчонка, попавшего в силок, пока крошка Принц не освободил зайчонка!
Наконец среди глухого темного леса он увидел поляну, поросшую душистыми травами и цветами. Тут сладко пахло цветущими липами, светящиеся мушки, играя, носились в воздухе, и звон стоял от стрекотания тысячи пронзительных скрипочек кузнечиков. А на самой середине поляны, в ярком лунном луче, маленькая Вила, встряхивая золотыми волосиками, плясала в развевающейся одежде из струящегося серебра.
Она была совсем маленькая, как куколка, но такая веселая и хорошенькая, что крошка Принц с восторгом смотрел, как она кружилась, смеясь и встряхивая головкой, и венчики цветов, когда она пробегала по ним, только слегка покачивались, точно от теплого ветерка.
Потом она протянула крошке Принцу свою маленькую ручку, и они вместе вступили на лунный луч, падавший сквозь ветви старой липы. Луч чуть-чуть только прогнулся у них под ногами и тихонько зазвенел. Они бежали по нему почти до самой верхушки дерева и потом, смеясь, съехали обратно, точно по скользкой ледяной горке!..
Никогда в жизни Принцу не было так весело и хорошо, но лунный луч вдруг заморгал и скрылся и исчезла маленькая Вила. Ее рука выскользнула из руки Принца, осталась только ее рукавичка, такая маленькая, что ее можно было надеть на мизинец.
С ней он вернулся в замок, спрятал и никому не показал. Скоро Принца увезли из замка в большой город учиться всяким необходимым для принца предметам: танцевать, выступать, гордо подняв голову, в торжественных шествиях, играть в карты, подписывать рескрипты красивым почерком, ездить верхом и стрелять из лука.
Прошло несколько лет. Старый король состарился и умер, так что Принцу пришлось вернуться в замок и самому сделаться королем. Многое он успел позабыть за эти годы, но рукавичку сохранил. И когда, однажды ночью, он проснулся у себя в замке и увидел лунную дорожку на полу у самой постели, он вдруг совершенно позабыл про то, что он теперь уже не мальчик, а король, что он даже во сне должен быть величественным, строгим и непреклонным, — все позабыл, как мальчишка соскочил босиком на пол и пошел по лунной дорожке в лес.
Когда он добрался до знакомой полянки, сердце колотилось у него в груди точь-в-точь как десять лет назад. Но полянка была пуста: лунный луч покачивался, пробившись сквозь ветви высоких деревьев, а у цветов был такой вид, будто они знают что-то интересное, но молчат, чтоб не проговориться.
Король стал звать маленькую Вилу. Никто ему не отвечал. Тогда он вытащил и поцеловал рукавичку, сел на землю и заплакал от досады. И тут вдруг ему почудилось, что в рукавичке что-то шевельнулось, и он вдруг увидел, что рядом с ним стоит маленькая Вила и, смеясь, просовывает крошечную ручку в рукавичку, которую он держит в руке.
Описать нельзя, до чего обрадовался Король: снова маленькая Вила, встряхивая золотыми волосами, заплясала, закружила серебристые тряпочки, в которые была так красиво одета, и, не выпуская ее руки, Король опять наступил на лунный луч, и тот только зазвенел и чуть прогнулся под ним, и они поднялись почти до самых вершин деревьев, и, смеясь, соскользнули, и вместе плясали среди цветов, которые теперь уже не скрывали, что они всё знают и радуются таким ночным происшествиям!
Потом маленькая Вила опять исчезла вместе с лунным лучом, а Король вернулся домой в замок и едва дождался ночи, чтоб опять побежать на лесную поляну и там, целуя рукавичку, начать звать маленькую Вилу. Он просто наглядеться на нее не мог, и она ласково улыбалась, глядя на него, и они танцевали, болтали, и он каждый вечер умолял маленькую Вилу не убегать вместе с лунным лучом, а остаться с ним навсегда и клялся, что будет вечно ее любить.
И, удивительное дело, с каждой их новой встречей маленькая Вила становилась чуть выше ростом! А Король любил ее все больше и делался все добрее.
Он отправился в тюрьму, где сидело множество узников, которых заточил еще его отец, и велел всех выпустить на волю, хорошенько вымыть, подстричь, одеть в приличные одежды, накормить и устроить для них концерт самых лучших придворных музыкантов. Ведь узники давно не слыхали веселой музыки!
На следующую ночь маленькая Вила сделалась опять чуть выше ростом и смеялась еще радостнее, чем всегда.
А утром он знал, что его министры поймали преступника и хотят его казнить на площади. Это был старый-престарый воин, которого всю жизнь колотили по шлему в разных битвах так, что он поглупел до того, что стал иной раз говорить вслух то, что думал. И однажды, напившись крепкого пива в трактире, он при всех в каком-то споре выкрикнул ужасные слова: «Чихать мне на нашего короля!» Вот что выкрикнул глупый старый воин, и теперь народ собрался смотреть, как ему за это отрубят голову на площади.
Об этом узнал молодой Король и, к общему изумлению, вместо того чтобы почувствовать себя глубоко оскорбленным, громко расхохотался и сказал: «Да отпустите вы старого воина на все четыре стороны, что вы к нему привязались? Мне ведь на него тоже начихать!»
