— Прошу тебя, Люда! Заклинаю тебя, Люда!
Жена Катенина перехватывала его руки и шептала:
— Всеволод, не здесь, Всеволод, на тебя смотрят…
А он все тянул к себе шубку и выкрикивал свою мольбу.
Хорошенькое лицо Люды было искажено досадой. Потом оно исчезло, и шубка исчезла, а возле вешалки одиноко стоял Катенин и всхлипывал, зажимая рот полосатым шарфом.
Остаток ночи Катенин просидел у себя в прихожей.
— Оставь меня, Катя, — говорил он, когда жена, кутаясь в халат, выходила к нему. — Если можешь спать, спи.
Она ложилась и снова вставала — такое невозможно было терпеть: сидит, как пришел, в пальто, шарф свешивается на пол, шапка в руках.
— Сева, это же бессмысленно — ждать. Неужели ты думаешь, что она среди ночи придет домой? Где бы она ни была…
— Оставь меня, Катя.
Она вздыхала и ложилась в постель, задремывала и снова вскакивала.
— Всеволод, уже светает.
Да, светало.
С улицы глухо доносились звуки начинающегося движения.
Где-то хлопнула дверь, застучали каблучки… Люда?! Нет. Кто-то, пристукивая каблучками, сбегает по лестнице.
Он уже не ждал Люду. Да он с самого начала не ждал ее. Он сидел, отупев от горя, и думал о ней и о себе, о крахе всего, что ему было дорого… Его коробило, когда он вспоминал, как Алымов пьяно бормотал ему в ухо:
— Держитесь за меня, Всеволод Сергеевич, я вас в большие люди выведу!
Он и тогда не хотел доверять этому человеку, которому, было время, так слепо подчинялся…
Он много пил на этом дурацком банкете, но хмель давно выветрился. Никогда еще не судил он так трезво, как сегодня, и никогда не понимал свою дочь так ясно.
Они приехали неожиданно — Люда и ее муж. Полк Анатолия Викторовича переводили из-под Харькова в пограничную область, майор привез Люду пожить у родителей, пока он все устроит на новом месте.
— Когда мы с мамой ехали в Донбасс, — сказал Катенин, — мы даже не знали, где остановимся. Вместе приехали и вместе все наладили.
— Это было так весело! — сказала Екатерина Павловна. — Помнишь того старичка, как он боялся, что от моей спиртовки загорится дом?..
Они улыбались милым воспоминаниям своей юности, а Люда покраснела пятнами:
— Вы забываете, что я пианистка! Не ты ли требовал, папа, чтобы я ни на один день не прекращала заниматься?!
— Конечно, с инструментом сразу не устроишь, — виновато сказал Анатолий Викторович, — но меня заверили, что для клуба привезут пианино…
— Пиа-ни-но?! Мне нужен концертный рояль, а по пианино, я не тапер для вашего клуба!
Катенин никогда не видел дочь такой раздраженной, он старался смягчить и загладить ее резкость, ему было стыдно перед майором. Но тогда он еще обманывал самого себя: музыка для нее — главное. Вскоре он сумел выяснить, что она давно не работает по-настоящему.
Накануне отъезда Анатолия Викторовича зашел разговор о сгущающейся предвоенной обстановке.
— Вы считаете возможным, что, несмотря на договор, придется воевать?
Майор был серьезен и задумчив.
— Трудно сказать. Но поскольку Гитлер открыто заявляет, что его цель — уничтожение коммунизма… думаю, воевать придется. Договор — только отсрочка.
— Вот видишь, Толя, что может быть, — раздался голосок Люды, — а хочешь везти меня на границу! Я просто боюсь!..
— Люда, что ты говоришь!
Это воскликнула мать. Катя, всегда готовая следовать за мужем повсюду, куда бы его ни забросила судьба.
Анатолий Викторович внимательно смотрел на Люду. Ни виноватости, ни робости в нем уже не чувствовалось. Но голос звучал по-прежнему мягко:
— Знаешь, детка, если начнется война, все привычные представления отступят и жить придется по другим меркам. А война страшна для всех — и для военных тоже.
— Ну, это ваша профессия, — сказала Люда.
Он грустно усмехнулся:
— Профессия? Вряд ли в такой войне обойдется профессиональными военными. Под угрозу будет поставлено все. Все. И коснется она — всех.
— Но будет же тыл? — возразила Люда.
Катенин терпел вплоть до отъезда Анатолия Викторовича. Гнев прорвался на следующий день, когда Люда начала прочно располагаться в родительской квартире.
— Папочка, я узнала, можно взять рояль напрокат.
— Не стоит, — жестко сказал Всеволод Сергеевич, — ты ведь скоро уедешь.
— Не думаешь ли ты, что я себя закопаю на этой границе?
— Думаю, что поедешь к мужу.
Она плакала и кричала с неприкрытой злостью:
— С какой стати? Почему я должна жертвовать собой? Жить в каком-то захолустном гарнизоне! Я не привыкла, мне неудобно! Если он хочет жить со мной, пусть готовится к академии, переводится в Москву! У меня своя жизнь!..
— Ты поедешь! — гаркнул Катенин так, как он и не умел никогда. — Ты поедешь, иначе ты мне не дочь!
У Люды случались мгновенные переходы от злости к улыбке.
— Папка, ты просто влюблен в моего Толю! Мужская солидарность! А еще сердился, когда я вышла замуж! Конечно, я поеду, но хоть немного погулять в Москве можно?..
Он был наивен и глуп, ничего не понял даже тогда, когда Люда забежала поздравить Алымова с назначением. Алымов был польщен и проводил Люду домой. Катенину было приятно такое внимание. Он обрадовался, когда Алымов заговорил с ним о возможном назначении директором НИИ…
Однажды вечером Люда со смехом рассказала:
— Представьте, я сегодня выступала авторитетным советчиком при выборе новой квартиры! Алымов просил меня помочь, ему дали четыре адреса на выбор. Это было так забавно! Он ничего в этом не понимает, он мне сказал: выбирайте так, как выбирали бы для себя. И уж я развернулась! — Она изобразила, как она там разворачивалась: — Константин Павлович, здесь нехороший вид из окон, одни трубы! А тут прелестно, в этой нише можно поставить кровать, здесь поместится рояль…
— Зачем ему рояль?
— Конечно, незачем, хотя он обожает музыку. Но ведь я выбирала как будто для себя. Это была очень веселая игра!
В другой раз она вытащила Алымова на концерт. Они были вчетвером. Екатерина Павловна первая заметила, что Люда напропалую кокетничает с Алымовым и всячески льстит ему…
— А конечно! — со смехом призналась Люда. — Люблю задурять головы! А он самолюбив и честолюбив, он прямо мурлыкает, когда им восхищаешься. Но знаешь, мама, он — настоящий мужчина, он далеко пойдет!
Ночью родители решили ускорить ее отъезд к мужу. Когда они заговорили об этом, Люда загадочно улыбнулась:
— Мой супруг еще не приготовил для меня дворца. С роялем пока ничего не выходит. Неужели вы хотите меня выгнать раньше, чем призовет супруг?
Она старательно ухаживала за отцом. Катенин таял оттого, что Люда делает ему бутерброды и подает домашние туфли. А она просто выгадывала время, чтобы поступить по-своему.
И вот она сделала решительный, точно рассчитанный шаг.
Утренний свет просочился в переднюю. Катя уже готовила завтрак, запах кофе распространился по квартире.
Катенин скинул пальто и шарф, пошел в ванную, долго освежался холодной водой, потом встал на пороге кухни.
— Катя, у этого подлеца есть жена и сын. Кроме того, к нему приезжала из Донецка другая… жена. Я ее видел. Совсем молодая. Я сейчас пойду и скажу ему, что он — подлец.
— Выпей кофе, — сказала Катя и сняла с конфорки кофейник. — Я не буду тебя удерживать, Сева… но мужчины редко могут устоять, если женщина сама…
— Вешается на шею? — грубо докончил Катенин. — Но ей двадцать, а ему сорок, и надо быть мерзавцем…
— Скажи ему, если считаешь нужным. Но ты знаешь, чем это тебе грозит?
— Знаю.
— Может, лучше пойти мне? Я мать…
— Я не буду прятаться ни за чью спину, когда речь идет о чести моей дочери!
Он устремился в Углегаз, всю дорогу подогреваясь повторением своих доводов и упреков.
У входа стояла длинная черная машина — ЗИС-101. Машина нового директора. Положив локоток на спущенное стекло, в ней сидела Люда, беспечно выглядывая из пушистого воротника шубки.
— Папунька! — окликнула она Катенина. — С добрым утром!
Ее глаза смеялись и предупреждали — так и будет, не вздумай вмешиваться.
— Что ты здесь делаешь? — угрюмо спросил Катенин, досадуя на присутствие шофера.
— Жду Константина Павловича, он был так мил, что заехал за мной и просил помочь ему выбрать мебель.
Заехал за нею — куда? Или это говорится для шофера?
— A-а, Всеволод Сергеевич! Доброе утро, дорогой!
Алымов приветствовал его как ни в чем не бывало.
— Очень хорошо, что я вас встретил. Надеюсь, вы не волновались? Я проводил Людмилу Всеволодовну…
— Он завез меня к подруге, — вставила Люда, нагло глядя на отца смеющимися глазами.
Алымов взялся за ручку дверцы.
— Очень хорошо, что я вас встретил, — повторил он. — Зайдите сейчас же к Колокольникову, мы вам даем очень срочное, очень ответственное поручение.
