— А мы верим в бога, — ответила сестра Мария. — И теперь, в войну, не только мы поняли, какая это сила, и в трудный час призвали ее на помощь, вспомнили о верующих. Сам товарищ Сталин вспомнил! В церквах служат молебны о даровании победы русскому воинству, собирают пожертвования в помощь фронту.
— Уж не думаете ли вы, что наша армия бьет врага благодаря вашим молебнам? Что же касается денег, то в дни войны лозунг, даже, можно сказать, заповедь, для всех одна: «Все для фронта! Все для победы!» И…
— Это вы хорошо заметили: заповедь! — Сестра Мария наставительно подняла палец: — Именно! Именно! Но извините, что перебила.
— И одно устремление: победить! Спасти Родину! Во имя победы не щадят своих жизней солдаты на фронте, во имя победы рабочие иногда сутками не выходят из цехов, где делают танки, самолеты, орудия… Женщины, старики, подростки — каждый вносит свой вклад…
— Верующие тоже работают, как все…
— И правильно, ведь война — Отечественная! Отстаиваем Отечество, а оно для всех — и верующих и неверующих — одно!
— Святая правда! Именно так…
Степанов снова вернулся к иконкам:
— Ну и что вы с ними дальше будете делать?
— Наклеим на картонки, батюшка освятит, и займут они положенное место в убогих жилищах, как бог занимает место в душах. Церкви пока нет, а молиться надо. Можно, конечно, и на пустой угол, но след ли так? Мы не язычники какие-нибудь… Вот вы говорите «отстаиваем Отечество»… А ведь Александр Невский именно за это и был причислен к лику святых…
— Святые не могли бы спасти мир от фашистской чумы, — твердо ответил Степанов. — Спасают его простые и подчас грешные люди. А Александр Невский прежде всего был великим полководцем, и именно в этом его заслуга перед историей и русским народом!
Наступило молчание, и сейчас стал слышен тонкий, протяжный вой. Все напрягли слух. Волк или собака тянула звук на одной ноте, пока хватало дыхания.
Сестра Мария поднялась и вышла.
Степанов, словно ждал, когда их оставят вдвоем, повернулся к Нефеденковой недовольный:
— Зачем вам эти иконки, Евдокия Павловна? Эта монашенка?.. Этот скит или пещера?
Женщина молчала, раздумывая о чем-то. Черты лица стали тверже, остановившийся взгляд — напряженнее. Слышала ли она, что говорил ей Степанов?
— Я знаю, вы многое пережили… Многое перенесли… Не просто это, понимаю!.. — горячо заговорил Степанов. — Но — иконки! Никогда бы не поверил!..
— Я не иду против своей совести, Миша. Хотят молиться — пусть молятся. А поверить — я бы тоже никогда не поверила, что моего сына, который честно сражался за Родину, в чем-то заподозрят, а его мать лишат прописки и хлебной карточки!
У Степанова даже в ушах зазвенело. На мгновение голос Евдокии Павловны куда-то исчез, и его окутала неприятная тишина.
— Евдокия Павловна, вы… без карточки?.. Вас не прописывают?.. — тихо, как ему казалось, спросил Степанов.
— Миша, почему ты так кричишь? — остановила его Евдокия Павловна. — Да, я без карточки, меня не прописывают… Некоторые знакомые не узнают меня… И если бы не эта пещера, не сестра Мария, мне пришлось бы просить подаяния тем же Христовым именем, ночевать где придется…
Степанов встал, забыв, что в этой землянке и шагу не сделаешь.
— Что же вы раньше-то?..
— А если бы раньше сказала, то что?
— Сходил бы к Захарову и все уладил.
— Никуда не ходи, Миша…
— Черт возьми! Почему?
— Ты опять кричишь… — Евдокия Павловна с горечью добавила: — Не ходи… Опять скажут что-нибудь такое, отчего еще горше станет…
Он торкнулся в одну сторону, в другую и сел, скованный давящими стенами, низким потолком.
— Вы уже ни во что не верите…
Степанов приподнялся, достал из кармана деньги:
— У меня есть немного… Возьмите, пожалуйста, Евдокия Павловна… Мне они совершенно ни к чему. Возьмите!
Нефеденкова внимательно посмотрела в глаза Степанова и без колебаний взяла полторы сотни — полторы буханки черного хлеба на «черном» рынке.
— Спасибо, Миша…
Когда он уже одевался, вошла сестра Мария.
— Все же это волки… — сказала она. — Обнаглели до того, что подходят к самому городу…
12
В райкоме Степанов, едва раздевшись, повалился на постель. Первый рабочий день — и столько всего!
— Где же ты допоздна ходил? — спросил Турин. — Есть хочешь? Или чаю?
— Если можно, чаю…
— Что с тобой?
Что он мог ответить Ване Турину? Только начать бесконечный и бесполезный спор…
— Устал…
— Извини, Миша… Я понимаю, как тебе бывает трудно, но нужно трудности раскидывать, что ли, а не собирать.
— «Не собирать»… — повторил Степанов. — Как это сделать, мудрый человек? Вот, допустим, матери Бориса не дают карточки и не прописывают… Пройти мимо?
Турин встал.
— Ну, это перегиб! Дадут.
— Конечно… Но само собой все сделается или нужно что-то предпринимать?
— Предпринимать…
— В том-то и дело!.. Ты мне чаю-то дашь? — спросил Степанов, меняя тему разговора.
— А-а!.. — спохватился Ваня Турин и пошел ставить чайник.
На следующее утро, когда в райкоме никого не было, Степанов взял фибровый свой чемодан и понес его на новое место жительства. По пути заглянул к секретарю райкома партии и рассказал ему о Нефеденковой.
Захаров возмутился:
— Это кто же так распорядился, Мамин? Пропишем, дадим карточку. И не только ее. Мамину тоже пропишем! — зло добавил он и взял карандаш. — Как ее фамилия? Нефеденкова? Евдокия Павловна? Так… Хорошо, я этим сам займусь. Заодно проверю, может, еще с кем дров наломали…
Степанов ушел, а Захаров опустил руки на стол и тяжело задумался. К трудностям, которых и так было невпроворот, то и дело добавлялись новые. Из-за чьей-нибудь глупости или чрезмерной осторожности вот такие неожиданные накладки! Вроде бы пустяк, а на деле — дискредитация Советской власти! На днях Троицын в сердцах бросил одной просительнице, пришедшей к нему за стройматериалами, что вы, мол, тут при немцах прохлаждались, а теперь вам сразу все подай. И хотя баба эта на весь город славилась как спекулянтка и где-то в глубине души Захаров понимал, что довела она Троицына своим наигранным нытьем, пришлось дать ему нагоняй. Пусть не забывает, что он не просто Троицын, а представитель Советской власти!.. Сколько говоришь, разъясняешь, инструктируешь — все равно чуть не каждый день какой-нибудь «сюрприз».
В дверь заглянули Мамин и Соловейчик:
— Можно?
— Заходите, заходите, — ответил Захаров и добавил, глядя на Мамина: — Вот кто мне нужен! На ловца и зверь бежит…
Степанов предполагал, что жить в школе будет труднее, чем в райкоме, но чтоб настолько! До самого вечера некуда приткнуться — ни поработать, ни отдохнуть. И потом, в райкоме, у Турина с Власовым, плохо ли хорошо ли, было налажено какое-то хозяйство. А здесь… Из хозяйственных вещей у него была только эмалированная, коричневая с белыми крапинками, кружка. С этой кружкой он еще в общежитии института бегал на первый этаж за кипятком. Она же верой-правдой служила ему и на фронте, и в госпитале. Были у него еще бритва, перочинный нож, небольшое зеркальце. Тоже неизменные его спутники. Но для того чтобы побриться, необходима вода, а в чем ее держать? Чем достать из Снежади или колодца? В школе еще не стоял обязательный бачок с водой и кружкой, прикованной к нему цепью. О бачке только хлопотали…
Где же все-таки найти посудину для воды? Спросить у кого-нибудь из знакомых? Но откуда сейчас у людей может быть лишнее ведро или хотя бы большая жестяная банка? Сам видел: воду носят кто в чем… Пройтись по пожарищам и покопаться в золе? Да разве найдешь! Все давно копано-перекопано…
Безуспешно побродив по городу, он уже хотел бросить свое занятие, но, представив, как завтра утром нужно будет вставать и неумытым идти на уроки, не мог вернуться в школу с пустыми руками. Хватит с него, что он сегодня, стыдно сказать, не умывался и целый день чувствовал себя из-за этого не в своей тарелке.
Наконец он решил попросить ведро в столовой: может, найдется какое-нибудь на неделю-две, а там он что-нибудь придумает. Туда он и направился.
Проходя мимо развалин городского театра, Степанов невольно остановился. До войны в уютном сквере, примыкавшем к театру, стоял памятник Ленину. Фашисты снесли его, у сам сквер превратили в кладбище для своих солдат и офицеров.
И театр, и памятник, и сквер возникли в Дебрянске на глазах Мишиного поколения. Правая сторона Советской улицы с белыми плитами тротуара и этот сквер вошли в жизнь каждого довоенного школьника старших классов. Прогулки… Свидания… Радости и огорчения… Не раз Степанов встречался здесь с Верой…
Но сейчас он думал не об этом. Он смотрел на ровные ряды холмиков без крестов. Здесь немцы хоронили своих! Ведь фашисты считали, что Дебрянск уже вошел в состав земель третьего рейха, так зачем отправлять тела убитых в Германию? Фотографии могил посылались родным и близким, и они, ежели располагают средствами и есть желание, могут приехать в бывший русский город Дебрянск и поплакать над землей, навсегда приютившей сына, мужа, брата…
