Он вскочил с места и подбежал к сцене. Видимо, он уже овладел собой.
— Клевета! — снова выкрикнул он. — Домашние дрязги! Собрание коммунистов не опустится до того, чтобы разбирать семейные свары! Мне стыдно за мою жену!
— Стыдно?! — неожиданно громко воскликнула Светлана. — Вам стыдно за меня? А когда я сбежала со строительства, когда предала друга, поверив вам, тогда вам не было за меня стыдно?! Стыдно мне, ставшей вашей женой, а не вам! Он пришел вечером домой — это было несколько дней назад — и сказал, что на туннеле несчастный случай и он едет разбирать дело Арефьева. Я ни о чем не спрашивала Крамова. Но он понял, о чем я думала, и уверил, что проявит максимум объективности. Но я-то знала, каким «объективным» может быть Крамов, когда речь идет о человеке, ставшем ему на пути. И я поехала вслед за ним. Я… не могла не поехать. И убедилась, что все, чего я опасалась, произошло: Крамов обрушился на Арефьева. Но ведь я же инженер и понимаю, что он не имел права делать этого, пока комиссия не выслушает Арефьева, не разберет детально обстоятельств катастрофы. Крамов пренебрег всем этим. Это же подло, Николай Николаевич!..
В зале творилось нечто невообразимое. Люди что-то кричали, топали ногами…
Несколько мгновений Светлана молча смотрела в зал дшроко раскрытыми и точно остановившимися глазами, потом внезапно закрыла лицо руками… Бау-лин поспешно встал, подошел к Светлане, что-то тихо сказал ей и, поддерживая под руку, увел за сцену.
— Слова! Слова прошу! — крикнул кто-то из задних рядов, но почти одновременно откуда-то из середины другой голос тоже выкрикнул:
— Мне слово!
И вот уже десятки голосов сзади, спереди, с разных сторон требовали, стараясь перекричать друг друга:
— Слово! Мне слово! Дайте слово!
— Тише!
Громкий голос Трифонова покрыл шум, стоявший в зале.
— Все скажете, все! — повторил он. Шум снова возобновился.
И вдруг встал Григорий Орлов. Я уже говорил, что в течение всего собрания он сидел неподвижно, с побелевшим, безжизненным лицом. И, может быть, потому, что теперь он встал со своего места так резко и неожиданно, это было замечено всем залом. Люди интуитивно почувствовали, что Орлов хочет сказать нечто очень важное, и умолкли.
Едва слышно и заикаясь почти на каждом слове, он заговорил:
— Я, м-может быть, д-должен был сказать это раньше… Но в-все равно… За час до собрания к-комне пришел бурильщик с ж-жалобой н-на неправильный расчет. Я в-велел бухгалтеру по-поднять н-наряды и увидел, что раб-бочий действительно б-бурил отверстия б-большего диаметра, ч-чем было записано в н-наряде. Его обсчитали…
Он умолк и провел рукой по лбу. — Какое отношение это имеет к данному собранию? — удивленно спросил Трифонов.
— Эт-то был р-рабочий, который б-бурил отверстия для т-тех штанг, — не отвечая Трифонову, продолжал Орлов.
— Не может быть! — во весь голос воскликнул я. Все головы обернулись ко мне. Я устремился на сцену.
— Товарищи, — не поднимаясь на трибуну, а лишь держась за нее рукой, сказал я, — одну минуту, только одну минуту… Орлов, как фамилия бурильщика?
— Осипов, — ответил Григорий.
Нет, я не знал его. Наверное, из новеньких. Что ему до меня… Но где он?
И, как бы читая мои мысли, Трифонов громко спросил:
— Товарищ Осипов здесь?
— Здесь! — послышался голос из глубины зала.
— Поднимитесь на сцену!
Незнакомый мне молодой долговязый парень шел по проходу.
— На чьем участке работаете? — спросил я.
— Ну, Рожицына, — явно нехотя ответил парень.
— Товарищ Рожицын, на сцену! — громко позвал Трифонов.
И тогда мы все услышали голос Крамова. Николай Николаевич выскочил вперед и, прижавшись спиной к помосту, кричал:
— Протестую! Как член комиссии протестую! Вы подменяете комиссию! Фарс какой-то устраиваете!
Ему, видимо, не хватило воздуха, и он сделал судорожный глоток, чтобы перевести дух. Он, очевидно, ждал, надеялся, что Трифонов оборвет его и этим даст повод начать перепалку, но Трифонов молчал. Мне показалось, что он даже усмехнулся.
Крамов постоял несколько мгновений у сцены, махнул рукой и сел на свое место.
Трифонов повторил громко и настойчиво:
— Рожицын, на сцену!
И вот Рожицын на сцене рядом с Осиповым. — Спрашивай, Арефьев, — негромко предложил Трифонов.
— Я сейчас, сейчас, товарищи, — поспешно начал я, — я не задержу собрание, всего несколько минут… Товарищ Осипов, — обратился я к рабочему, — вы бурили отверстия для штанг в том секторе, где произошел обвал?
— Ну, бурил, — угрюмо ответил Осипов, — только я при Рожицыне бурил, под его руководством.
— На что вы пожаловались главному инженеру?
— Расчет неправильный, вот что! Я диаметр в три сантиметра бурил, а мне за два с половиной выписывают!
— Но вы и должны были бурить два с половиной! — воскликнул я.
— Не было у меня под рукой такого бура. Сломался! Ясно? — огрызнулся Осипов. — Я об этом начальнику участка доложил, а он говорит, бури, все едино, что два с половиной, что три. Один, мол, леший, что так, что эдак: из этой ерунды ничего не выйдет, потом все равно бетонировать придется.
— Значит, главный инженер Орлов правильно тут про вас рассказал?
Осипов помедлил немного, а потом сказал тихо, но внятно:
— Нет!
— Видите! — торжествующе крикнул с места Крамов.
Трифонов предостерегающе поднял руку и снова обратился к Осипову:
— В чем же был неправ товарищ Орлов? Вы не приходили к нему?
— Приходил. Только… только я не из-за полсотни этой приходил. Не из-за полсотни! — уже громче повторил Осипов. — Я вижу: человек пропадает! — Он кивнул в мою сторону. — Обсчитали меня, это факт, я и про это главному инженеру сказал. Меня в комиссию вызвали, вот он. — И Осипов показал пальцем на сидящего в зале Крамова. — Спрашивает: как бурил, по инструкции? А я уже и забыл к тому времени про эти буры. Да ведь и начальник участка разрешил. А потом понял, в чем дело, нельзя ведь, не по-рабочему это, не по совести, ведь человек пропадает! И пошел к товарищу Орлову… Вот, теперь все!
В зале стояла такая тишина, будто был он совершенно пуст. Ни звука, ни шороха.
— Товарищ Рожицын, это правда? — спросил я. Он молчал.
Все было ясно! Бурильщик не имел под рукой бура нужного диаметра. Рожицын, не желая останавливать работу, «снижать показатели», не веря в штанговое крепление, думая, что все равно из этой затеи ничего не выйдет и так или иначе придется вернуться к обычной облицовке свода бетоном, велел рабочему бурить отверстия чуть большего диаметра. Штанга не могла плотно держаться. Но в бухгалтерии знали, что для штанг бурят диаметр точно в два с половиной сантиметра. Поэтому, получив данные о том, что Осипов производил этот вид работ, ему и выписали зарплату, исходя из существующей, нормы. А тот пошел жаловаться — и все разъяснилось!
— Ответьте же, товарищ Рожицын, это правда? — снова воскликнул я. — Поймите, от этого так много зависит! Ведь вам известно, что если штанга не точно соответствует диаметру отверстия, то она не может держать породу.
И вдруг кто-то крикнул из зала:
— Отвечай!
Этот выкрик послужил точно сигналом, и через мгновение уже весь зал кричал в лицо ошеломленному и побледневшему Рожицыну:
— Отвечай! Отвечайте! Отвечайте!..
Никто не расслышал его ответа. Но люди поняли его по всему виду Рожицына, по. движению губ. Он сказал:
— Это правда…
11
…Собрание потребовало исключить Полесского из партии, вывести Крамова из комиссии и постановило сообщить о его роли во всем этом деле в министерство. Вопрос о поведении Орлова и Рожицына было поручено обсудить бюро. Резкой критике подвергся Кондаков. Он совершенно разбит, растерян и, по словам Трифонова, кажется, собирается уходить на пенсию.
Я сидел в своей комнате, ошеломленный всем происшедшим. Неожиданно дверь отворилась.
— Светлана?
— Наверное, мне не надо было приходить сюда, — сказала она.
— Входи, Светлана.
— Это выглядит так, будто я пришла получить по счету, пришла за благодарностью. — Она все еще не двигалась с места.
— Входи же, Светлана, — повторил я.
Она вошла. Только сейчас я увидел ее вблизи. Снова вблизи. Почему-то я подумал, что она давно уже не видела себя в зеркале. Какая-то тень лежала на ее красивом лице, серая тень. Казалось, что Светлане достаточно провести рукой по лицу, чтобы эта тень исчезла.
Она медленным взглядом обвела комнату. — Вот здесь ты живешь… Один?
— Один.
Мы молчали. Она стояла посреди комнаты в пальто, платке, завязанном узлом, крест-накрест, в городских туфлях, покрытых грязью, в тонких забрызганных чулках.
— Можно я сяду? — спросила Светлана.
— Да, да, конечно! — Я торопливо подвинул ей стул.
— Нет, я говорила тогда неправду, — внезапно сказала Светлана. — Я приехала не из-за тебя.
