Людское месиво в аэропорту настолько густо, что напоминает движение льдин в разгаре ледохода. Все наталкиваются друг на друга, все изловчаются пробить дорогу сквозь массивы тел. Так что мы уж рады-радехоньки тому, что мистер Икс заводит нас в полицейский пункт, отделенный от зала дощатой перегородкой, хотя вообще-то попадать в такие места не слишком приятно.
Полицейские, вроде стараясь победить наши предрассудки, проявляют максимум любезности, здороваются с нами стоя, улыбаются. Мистер Икс объясняет, что это единственное место, где мы можем переждать, пока нам принесут наши вещи. Кстати и обсудим пока нашу бомбейскую программу.
У нас уже есть опыт в обсуждении программ нашего пребывания в каждом городе. Мы интуитивно чувствуем, где запланированы большие перегрузки и где упущено то, что нам желательно видеть. Поэтому мы активно вносим предложения и контрпредложения. Мистер Икс проявляет сговорчивость, вносит в план предложенные нами поправки, приговаривая то и дело: «О йес!» Но это «йес» порой звучит у него не слишком любезно, напоминая по интонации нечто обратное смыслу.
При непосредственном знакомстве с Бомбеем поражаешься его величине еще больше, чем с борта самолета. Больше часа едем мы от аэропорта до назначенной нам гостиницы «Гранд отель». По мере приближения к центру мы приближаемся и к морю, глубоко заходящему в город. Едем берегом, изогнутым, как подкова, блистающим жемчугами щедрых ночных огней. Это и есть то знаменитое место побережья, что зовут «ожерельем королевы». С чьей же шеи слетело это изумительное ожерелье? Виктории? Елизаветы? Как бы то ни было — оно великолепно!
Наш первый бомбейский маршрут — остров Элефант, получивший свое название за то, что очертания его при взгляде с моря напоминают фигуру огромного каменного слона. Всеобщее паломничество на этот остров вызвано тем, что здесь находится знаменитый храм бога Шивы, высеченный в одной из скал острова.
Проезжаем через гигантскую арку, носящую название «Ворота Индии». Затем пересаживаемся в небольшую моторную лодку. Неожиданно для нас на море опускается туман, и нам кажется, что мы едем вслепую. Туман сгущается, скоро уже и город утрачивает реальные контуры и выглядит как неясное видение. Многие суда, видимо, из-за отсутствия свободных причалов в порту, стоят на приколе в открытом море.
Встреча с родней! Проплываем мимо небольшого советского корабля. Плавно колышется красный флаг с серпом и молотом. Мелькают фигуры наших моряков. Сигналим им приветственными взмахами рук, но они не успевают догадаться, что мимо плывут свои. На борту судна отчетливо выведено его имя — «Оптимист». Что и говорить — по шерсти кличка. Маленькое судно — чуть побольше катеров и сейнеров — храбро пересекло океан. Для этого, действительно, надо быть оптимистом.
Все познается в сравнении. Только на днях мы стояли в изумлении перед пещерным храмом в Махабалипураме. Казалось, именно тут достигнуто совершенство. Но тот храм сейчас вспоминается как копия великой картины.
Храм Шивы, высеченный в скале на острове Элефант, поражает прежде всего масштабами. Монолитная порода методично, метр за метром выдалбливалась на всем протяжении черной гряды. Храм уходит в глубину скалы метров на пятнадцать-двадцать.
Здесь четыре зала. Особенно великолепен большой зал, полный поразительных образцов скульптурного искусства. Разглядывая их, невольно вспоминаешь скульптуры католических храмов, как полный антипод того, что мы видим здесь. Для христианской религиозной скульптуры характерна прежде всего потусторонность образов. Это лики, полные гармонии Иного мира. Здесь же — все страсти Этого мира, его радости и терзания, его грехи и искупления. Индийские боги — жизнелюбы, им ничто человеческое не чуждо. И в этом смысле облик четверорукого танцующего Шивы — это апофеоз индийского религиозного ваяния.
Мне лично особенно симпатичен бог Ганеша. Это слон, сидящий в человеческой позе. Волшебство этой скульптуры, повторяющейся во множестве индийских храмов, заключается в том, что лицо слона (именно ЛИЦО!) при полном воспроизведении всего слоновьего — хобота, клыков, огромных ушей — глубоко человечно. В крохотных глазках такая умная улыбка, столько сострадания к людям, понимания их суетных радостей и трагических исходов... Огромное брюхо Ганеши, сползшее на тумбообразные задние лапы, как бы призывает к мирному отдыху, к отказу от честолюбивого злобствования.
Стою перед Ганешей и ловлю себя на том, что губы раздвигаются в добродушную улыбку. Я как бы отвечаю этому удивительному богу, который вот-вот подмигнет мне, намекая на то, что, право же, нет смысла огорчаться, ведь мы-то с тобой знаем, что чего стоит.
...Здесь скульптурно воплощен совсем иной идеал женской красоты, чем тот, который привычен на мусульманском Востоке или даже у буддистов Китая и Японии. Здесь поставлены под сомнение такие канонизированные преимущества, как хрупкость, нежность, тонкость стана, воспетые и в поэзии и в изобразительном искусстве этих стран («В стане гнется тростиночкой, сквозь кожу просвечивает солнце, линии тела, как черточки алифа[2]»).
Индийские скульптуры женщин подчеркнуто полнокровны. Их могучие бедра и груди — символы плотской любви и деторождения.
Центральная композиция храма Шивы на острове Элефант — это тройной облик Шивы, возвышающийся посередине. Просветленный лик, обращенный в профиль к востоку, символизирует идею созидания. Это бог-творец всего живого на земле, В центре — спокойный сосредоточенный лик бога-охранителя жизни на земле. К западу же обращен лик гневный и карающий. Бог-мститель, бог разрушающий. Своеобразный индийский вариант «троичности» божества. Здесь бог «един, но троичен в лицах» в том смысле, что он символизирует три цикла жизни: рождение, жизнь, смерть.
В отличие от храмов, виденных нами в других городах, здесь нет золота и драгоценных украшений. Да они и поблекли бы здесь, на фоне этих изваяний, сверкающих немеркнущим талантом. Здесь есть и многофигурные скульптурные композиции на сюжеты разных легенд индийской религии. Все это динамично, все отражает движения человеческого тела и человеческой души, ее борения, ее мятежи.
Непривычному глазу европейца не сразу удается освоиться с тем, что мы встречаем в зале, расположенном несколько в стороне от главного зала. Здесь царит культ фаллоса. Скульптура, изображающая мужское начало, сначала кажется нам немыслимой.
Наш гид, видя нашу растерянность, подробно объясняет нам суть этой символики, ее значение в индуизме. Начало человеческой жизни связано с ее носителем — мужчиной. Культ фаллоса, который обыкновенно символизирует Шиву, — это прославление жизни. Он существует наряду с культом таких богов, как Вишну, Ганеша, с культом явлений природы — воды, деревьев, животных...
Храм полон посетителей. Кроме туристов из разных стран, группирующихся вокруг гидов, здесь немало и индийцев. Респектабельные, полные достоинства главы семейств (очевидно, зажиточных) неторопливо прохаживаются по залам храма в сопровождении жен и детей. Особняком держатся студенты различных колледжей, внимательнее других рассматривающие отечественные памятники.
Узнаем, что тот вход в храм, через который мы вошли, не является его фасадом. Оказывается, главные ворота, представлявшие собой замечательный памятник архитектуры и скульптуры, разрушен снарядами португальских захватчиков.
Что можно сказать о варварстве этих европейцев, разрушивших плоды вдохновенного труда! Слов тут нет. Возмущенное молчание в этом случае, пожалуй, более выразительно.
Следы, оставленные этими гуннами XVI века, видны не только в разрушении ворот. Многие скульптуры изувечены португальскими солдатами, которые останавливались в этом храме. Вот статуя с отломанной рукой, вот другая — с изуродованным лицом. Это не следы времени, а следы бесчинств иноземной солдатни. С грубым хохотом и похабными остротами эти, так сказать, представители европейской цивилизации, кичащиеся своим европеизмом, отламывали грудь прекрасной индийской Венере.
Когда видишь следы бесконечного трудолюбия великих индийских мастеров, высекавших свои творения только из цельной горной породы, и рядом с ними — следы циничного, наглого разрушения, принесенного колонизаторами, начинает казаться, что здесь, в этом пещерном храме, происходила великая битва между духом человечности и дьявольскими силами зла.
Перед моим мысленным взором встают образы мастеров древней Индии — этих великих каменщиков, дающих мне сейчас, спустя долгие годы после своей смерти, высокое эстетическое наслаждение. Ведь они были лишены даже естественного права творческого работника на черновик, на поиск, на ошибку. Вот уж где подлинно надо было семь раз отмерить и только один раз отрезать. Малейшее отклонение от заданной линии могло нарушить несказанную гармонию целого. И они не допускали ошибок. Они создали совершенство. Точно рукой мастера водило само божество.
