— Вот видите, оно и пригодилось все-таки!
Олег сидел, насторожившись, совершенно прямо в кресле. Обеими руками он крепко держал у себя на сдвинутых коленях тарелку со сломанными ампулами и шприцем. В первый раз сделал угол и, может быть, уже целый час сидел не шевелясь, со страхом дожидаясь результата. Поза была очень похожа на статую сидящего египетского фараона.
— Грелка у вас на ногах, руки уже потеплели, вы чувствуете?..
Ногам и вправду стало теплее, боль и беспамятство совсем отошли, и ему стало почти весело, когда он вспомнил про фараона.
— С добрым утром, — проговорил Алексейсеич, но, так как Олег его не услышал, он с усилием выговорил вслух: — Здравствуйте.
— Вот отлично! Вот хорошо! — восхитился Олег. Дернулся вскочить на ноги, но вовремя спохватился: шприц и ампулы покатились по тарелке.
Он бережно отнес тарелку на кухню и вернулся, самодовольно потирая руки.
— Меня, как видите, посадили подежурить, и вот я, как видите, прекрасно справился. Чего бы мне вам еще устроить? Я все это умею, все могу, имейте в виду.
Боль, пульсировавшая, мотавшая его из стороны в сторону, путавшая мысли, остановилась, свет перестал мигать. Покойно и ясно и тихо стало на душе, и он сказал:
— Спасибо.
— Ну что вы? Это вам спасибо. Если б не вы, меня, может, и в дом-то не особенно бы пускали. Я как раз выгадываю на этом деле… Она даже вроде бы подобрее ко мне стала. Наверное, тоже из-за вас? А?
— Маленькая Вила…
— Вила? — Олег с сомнением заглянул в глаза Алексейсеичу, не бредит ли?
— Это я так… А что это у вас было с насосом?..
Олег недоуменно поморгал и вдруг смешливо сморщился:
— О-о! Чепуха какая! Да это когда было!.. А вы откуда?.. Она сказала! Ясно. Это, значит, она за меня решила замолвить словечко, чтоб вы не думали, что я совсем уж подонок… хотя скорее просто так… Развлечь! А? Наверно, чтоб чем-нибудь развлекать. Ну ладно.
— Если вам не трудно…
— Пожалуйста… да только это не очень-то. Это бог знает когда было. Это когда наша партия в экспедиции была, только не в тайге вовсе, как почему-то всегда думают, а в Рязанско-Орловских областях. Однако мы-то в тот год себя все-таки чувствовали немножко эдакими суровыми романтиками: костер, палатки, знаете ли, рюкзаки, штормовки, бороденки кое у кого поотросли, каша с дымком, рожи комарьем покусаны. Правда, комарики там такие, что и штаны прокусывали шутя… Обедать мы раза два в неделю ездили в город на нашем грузовике, когда за хлебом, а остальное время проводили в первобытных условиях, только с транзистором и примусом: обветренные, несгибаемые ребята — вдали от презренной городской цивилизации.
На лесной просеке, там дорога под откос к речке спускалась, люди встречались редко. Так какая-нибудь старушонка дребезжит, с жестянкой из-под томатной пасты, знаете, бывают большие такие жестянки. К ней веревочка вместо дужки приделана. И вот старушонка: банка в одной руке, а в другой жестянка поменьше. Это уж не из-под томата, а скорей из-под горошка, что ли, литровая банка!
На что тут смотреть? Старушонка с жестянками. По грибы? по ягоды? Мы топаем навстречу, бодрые романтики в кедах, в джинсах u в ковбойках, и добродушно приветствуем старушку, потому что встречаем ее уже не в первый раз. Закаленные, обветренные бродяги, мы дружелюбны к туземному оседлому населению. И старушка нам приветливо отвечает, и мы расходимся довольные друг другом и сами собой. И как-то однажды мы замечаем, что не грибы, не ягоды, а простую воду из речки тащит в обеих руках на горку наша старушка. Мы даже впали в недоумение: как же так? Зачем воду?
«Бабуся! — спрашиваем. — Неужели у вас в хозяйстве ведра нет?» — «Есть, как не быть ведру. Да разве я ведро дотащу?»
Открывается перед нами такая жанровая картинка, окрашенная местным колоритом: деревня стоит пустая. Так, кое-где по избам тлеется жизнь, старики, поодиночке, по двое, остались и доживают, ввиду того что деревня бесперспективная и оттуда уже все повыселялись. Те, кто сами перспективные. А эти старики бесперспективные, они не пожелали переселяться. Бездетные, ввиду того что детки раньше их померли, а внуки у кого в Караганде, у кого на Курилах и так далее… Ну, а колодцев некогда было в деревне не то девятнадцать, не то двадцать один, по-разному старички припоминали и спорили, одно только, о чем спору не было, это что в данный момент, когда мы их пришли расспрашивать, ни одного колодца не осталось. Было недавно еще два. Остальные давно пришлось засыпать один за другим. Обветшали, до опасного состояния. Теленок однажды провалился… Ну, а когда уж дело пошло на неперспективность, кто же станет эти остальные два подправлять? В общем, колодцев нет, за водой ходи на речку. И ходят.
Вспыхнула дискуссия у нас, на нашей стоянке романтиков у дымового костра… Вам слушать не надоело? Ну, смотрите, вы сразу скажите, когда надоест… Да нет, началось не с этого. Сначала мы просто старушке стали воду носить. Притащим два полных ведра, это тебе не томатная паста! Вот, думаем, до чего наша Татьяна Яковлевна теперь довольна и счастлива, однако выходит что-то не то. По условию она пустые ведра выставляла нам на скамеечку у ворот. И что же? Как ни посмотрим, опять ведра пустые на скамеечке, — значит, нам деликатный намек: давай тащи еще! Ну и ну, думаем, старушка наша чтой-то поразнуздалась, вроде не прочь нам на голову сесть. А ведра с реки на горку самым закаленным романтикам не так уж приятно таскать. Вот тут и вспыхнула дискуссия вечером у костра.
«Благотворительностью занимаетесь! Мещанским слюнтяйством! А старуха нахально над вами смеется. И вообще гнет антиобщественную линию. Не целесообразнее ли упрямую старуху убедить в бессмысленности ее поведения и уговорить ехать, куда вся деревня перебралась!» И ведь верно: мероприятие-то проводится целесообразное, а мы своим любительским слюнтяйством вроде играем на руку косным, отсталым и никчемным элементам.
Все правильно, а внутри у тебя что-то топорщится, даже до злости… Что-то все-таки не так. Неправильно, хоть ты тресни…
Ну, в общем, выясняется: она не нахальничает и она не смеется над нами. Она делится. Стариков по своим углам сидит, оказывается, еще семь человек. Она и делится.
«Еще хуже! Значит, целая группа. Они друг дружку поддерживают в упрямстве. Ну, пускай и осознают свою глупость… А не поощрять их! Почему они откололись ото всех односельчан?»
«В семьдесят восемь лет и ты, пожалуй, от молодежи отколешься, а ей, может быть, крылечко, порог да дорожка через овраг, по которой она сыновей провожала на фронт, да что это все на фронт, просто своего старика на кладбище, — дороже всех перспективных удобств».
«Это запрещенный прием, на сантименты упирать, когда общественно полезное мероприятие проводится! Это не довод. Пускай даже, черт с ними, в крайнем случае действительно семеро упрямых стариков пострадают, а сто семьдесят семь человек получат лучшие условия жизни. Арифметика ясная, иначе никакой прогресс был бы невозможен».
«На людях простой арифметики не бывает!» Эта фраза у нас потом знаменитой, в шутку конечно, сделалась… Она с ней так и врезалась в спор… Что? Я разве не сказал? Ну Нина, конечно, кто же еще. «А если бы стариков, говорит, пострадало не семеро, а семнадцать?»
«Все равно! Если полтораста выигрывают — правильно!»
«А если так: сто сорок девять проигрывают, а сто пятьдесят один выигрывают. Тогда как? По вашей арифметике выходит правильно?»
«Это запрещенный прием доведения до абсурда!»
«Раз взялись, так и держитесь арифметики. Или скажите, на какой цифре она превращается в абсурд. На какой?»
Как водится, скоро первоначальный вопрос оттеснили куда-то в сторону и позабыли даже, с чего началось, наговорили много всякой чепухи с разгону и ничего не решили…
— Ах вот что? Тогда у вас с Ниной в экспедиции и…
— Началось? Точно. Нет, знали друг друга давно… но как-то не замечали. И вот стали замечать друг друга. Знаете, у многих людей такой ход мыслей… поскольку общий строй жизни у нас справедливый, государство все справедливо решает — с меня-то лично снята вся ответственность. Не надо мне прислушиваться к своей мелкой, узкой, собственной индивидуальной совести. Не нужна она, раз в целом все справедливо и направлено в сторону прогресса. Ах да, про насос? Да, мы действительно пробурили там немножко, трубы у нас старые были. Поставили у бабки во дворе насосик: качнул два раза за рукоятку, и вода хлынула. Проявили мещанский гуманизм, отсебятину. Нас еще приезжали проверяли после, где мы колонку украли. А мы, правда, не то что украли, а подобрали на свалке за пол-литра и подремонтировали… В общем, хорошо, что мы приезжие были, а то схлопотали бы… Мы нахально заявили, что не с коварной целью противодействовать районным организациям в деле создания перспективных населенных пунктов, а исключительно на предмет самообслуживания членов экспедиции. Тогда на нас плюнули. Да это давно уже было.
