— Куда мы пойдём? — спросил Ветлугин, боясь верить её оживлённому взгляду.
— Куда хотите, только не домой. Пойдёмте к реке, в лес, на гору. Мне хочется побродить сегодня. Смотрите, какой день, совсем как парашют, который мы сегодня спустили: голубой, голубой, а эти горы — жёлтая кайма... Правда, сейчас теплее, чем утром? Утром я проспала немножко и в сад бежала бегом, и мне не было жарко...
Валентина расстегнула пуговицы осеннего пальто и ласково взглянула снизу в лицо Ветлугину. Он ответил ей очень серьёзным взглядом. На мгновение она смутилась: имела ли она право играть с ним, зная его отношение к ней? Но тут же на лице её появилась заносчиво-пренебрежительная гримаска. Пусть, ему всё равно не будет больнее, чем сделали ей. Пусть это всё отольётся хотя бы на нём. Мужчины не хотят попадать в смешное положение, но сами не избегают случая поставить женщину в трагическое.
«Подумаешь, какие щекотливые создания! Чуть что, они начинают бесноваться и корчиться от каждого слова. Им можно ревновать, нам — нельзя! Нам и любить воспрещается. Ненавижу!» — судорожно вздохнув, подумала Валентина, и глаза её и улыбка заблестели ещё ярче.
Так Валентина и Ветлугин прошли по прииску, миновали сумрачные вышки — копры шахт — и пошли прямо по траве, высушенной утренними заморозками. Теперь, когда их никто не мог видеть, лицо Валентины тоже стало серьёзным. Она совсем перестала смотреть на своего спутника. С ним просто было удобно итти, опираясь на его сильную руку, глядя на носки своих закрытых туфель, осторожно приминавших сухо шелестевшую траву. Итти и думать о своём, совсем от него утаённом.
— Вот, я давно хотел передать вам, — неожиданно сказал Ветлугин, краснея и смущаясь, как девочка. — Вот это... ваша косынка.
— Моя косынка? — спросила Валентина, удивлённая. — Ах, да... я потеряла её тогда, когда мы... ездили на Звёздный. — Она схватила косынку и, рассматривая её, сказала: — Сколько же времени она пролежала там... в лесу?.. — Глаза Валентины затуманились: как хорошо всё было тогда!
Она опустила голову и долго шла молча.
— Как странно, как страшно всё меняется! — сказала она вслух в забытьи.
— Посмотрите, Валентина Ивановна! — сказал Ветлугин, останавливаясь.
Валентина вздрогнула и осмотрелась, но ничего не увидела, кроме того, что они стояли на берегу речонки, блестевшей внизу, в глубоко пробитом ею каменном ложе. По берегу, как и везде, покачивалась высохшая трава, рыжел мошок и краснели прутья кустарника. Валентина села, спустила ноги с обрыва. Вид омута, темневшего под крутой излучиной берега, притягивал её. Она потрогала косынку в кармане. Тогда она совсем не заметила, где потеряла её: на дороге или там, где они с Андреем пили воду. Неважно это... главное было в самой возможности этой поездки, в счастливой жизнерадостности, которая переполняла тогда её, Валентину.
— Вы знаете, — тихо заговорила Валентина, — однажды я видела в таком вот омуте большую рыбу. Это было так странно, когда она проплывала внизу, — вода казалась прозрачной и лёгкой. Дайте мне что-нибудь, я брошу туда.
— У меня нет ничего, — сказал Ветлугин, ощупывая карманы, и пошутил хмуро: — Я мог бы спрыгнуть сам, чтобы доставить вам развлечение.
— Нет, не надо, — сказала Валентина, не сомневаясь, что он и в самом деле может спрыгнуть, и отодвинулась от края. — Что вы мне показывали давеча?
Ветлугин протянул руку над береговой поляной.
— Что? — переспросила Валентина с недоумением.
— Трава, — произнес он значительно и сел рядом. — Посмотрите, что делается с травой.
Валентина совсем отвернулась от реки, напряжённо-внимательным взглядом окинула берег. Лёгкий ветер колебал перед ней целый лес сухих травяных кустов, блекло-жёлтых, серебристых, коричнево-бурых, солнце холодно, ярко освещало их до самых корней. Валентина смотрела, не понимая, почти раздосадованная, пока новая красота не открылась её рассеянному сознанию: эти сухие травы покачивали головками, венчиками, прозрачными зонтиками, метёлками, колосьями, и каждый венчик, каждая метёлка поднимали над землёй полные пригоршни созревших семян. Мудрой и прекрасной казалась каждая травинка, щедро рассевавшая их на ветру. Вся поляна, осыпанная с краю серой крупой отцветшего курослепа, справляла праздник осеннего плодородия. С лёгкой улыбкой на полуоткрытых губах Валентина взглянула на Ветлугина.
«Я поняла, — сказала ему эта улыбка. — Но, — продолжали чуть сдвинутые её брови, — меня это совсем не трогает».
— Пожалуйста... — сказала Валентина вслух, — пожалуйста, поднимемся на эту гору.
Она первая встала и сначала тихо, потом всё быстрее пошла через колеблемые в осеннем цветении травы, через молодой лиственничный лесок, пустой и светлый на жёлтой от осыпавшейся хвои земле.
— Вы испортите на камнях туфли! — крикнул Ветлугин, догоняя Валентину у каменной россыпи.
— Подумаешь, важность какая!
— Хотите: я на руках унесу вас наверх?
— Вы всюду готовы жертвовать собой, — насмешливо упрекнула Валентина.
— Вы думаете, это трудно?
— Конечно, трудно. А главное — совсем не нужно. Вот если я упаду и сломаю ногу, тогда я сама попрошусь к вам на руки.
Они поднимались по каменистому склону, поросшему редкими кустами кедрового стланца. Справа открывалась перед ними долина прииска, слева, из-за волнистого косогора, росли им навстречу вершины других, неведомых хребтов.
— Выше! Ещё выше! — звала Валентина, задыхаясь от быстрого подъёма.
Неожиданно за горой с левой стороны раздалось два выстрела. Валентина не успела ничего сказать, как пара диких коз выскочила из-за каменного развала. Серо-жёлтые, белесоватые, как осенние травы, они замерли на миг, обратив к людям узкие на высоких шеях мордочки... Блестели пугливо их чёрные яркие глаза, вздрагивали большие уши. Прыжок... полёт... Тонкие ноги, как стальные пружины, еле коснулись земли — и снова прыжок. Только замигали белые пуховки задов.
— Бежим! Посмотрим! — крикнула Валентина и рванулась туда, где прогремели выстрелы.
Ветлугин бежал чуть в стороне, боясь налететь на неё.
В зарослях багульника, в узкой, ещё зелёной лощине, стоял Андрей. В нескольких шагах от него билась подстреленная коза. Она порывалась встать, выгибая шею, вся, дрожала, взрывая землю тонкими, точёными ножками. Кровь хлестала из её раны, пятнала густую светлую шерсть и тут же скатывалась на примятую траву, и трава багровела, прижимаясь к земле от тяжести.
Немного не добежав, Валентина поскользнулась и остановилась, подхваченная Ветлугиным. Андрей обернулся, взглянул на них. Суровое лицо его ещё более посуровело. Он молча кивнул им, осторожно шагнул и наступил сапогом на запрокинутую шею козы. Тихий, почти человеческий стон замер в воздухе, напоенном терпким запахом осени.
Валентина подошла к умирающему животному. Взгляд его налитых слезами широко открытых глаз был ужасен своим осмысленным страданием.
— Как вам не стыдно?! — проговорила Валентина и с гневом, даже с отвращением поглядела на Андрея. — Как вам не жаль!
— Не подходите близко, — нахмурясь, сказал Андрей. — Она ещё может ударить и перебить вам ноги. Я выслеживал их с самого рассвета, — добавил он, обращаясь к Ветлугину.
— И вам не жаль? — повторил тот слова Валентины, страдая больше от жалости к ней самой.
— Жаль, жаль! — угрюмо буркнул Андрей, — Если бы была эта «жаль», тогда и охоты бы не было!..
— Пойдёмте, я не хочу больше смотреть на это! — крикнула Валентина Ветлугину, истолковывая по-своему ответ Андрея, резко отвернулась и, не оглядываясь, пошла прочь.
Треугольник света мотался над застывшей грязью улицы, падая из-под невидимого в мелкой пороше абажура.
«Какая тоска! — подумала Валентина! — Нехватает только собачьего воя!»
На углу переулка она столкнулась с Клавдией и хотела было пройти мимо. Но хитрая старуха сама остановила её.
— Вы совсем нас забыли теперь, — запела она, пытливо вглядываясь в лицо Валентины своими глазками проныры. — Что-то и не бываете, и не заходите...
— Некогда всё. Работаю, — машинально ответила Валентина, и тут же всё в ней дрогнуло больно и горячо. «Работа! Работа!» Ведь это Андрей сказал ей такие слова и так же, наверно, солгал.
— А у нас всё по-старому... — продолжала наговаривать Клавдия. — Только Анна Сергеевна полнеть начали... Как же, наверно, уж на четвёртом месяце. Прибавится семейство. — Клавдия выжидательно помолчала и сразу отметила, довольная, что Валентина стояла «камушком». — Андрею-то Никитичу сына бы надо. Уж так-то любит он с детишками возиться. Так любит! Вы уж... к нам заходите, у нас вам всегда рады, — зачастила Клавдия, видя, что Валентина собирается итти дальше.
