А за стеной, в открытых рыбных рядах, серебрятся лещи, темнёют, словно только что вытащенные за усы из тины, сомы, просвечивают, если посмотреть сквозь них на солнце, таранки, копошатся в круглых, плетеных корзинах коричневато-зеленые раки…
Кажется, со всего света привозят на этот рынок добро: янтарный кубанский мед, налитые соком груши Армении, азовскую бледную сулу, пухляковский виноград, отливающий изумрудом, астраханские арбузы в полосатых пижамах.
Вкрадчиво зудит точильное колесо, женский голос зазывно выкрикивает: «Ванэль, ванэль», остро пахнет укропом, нежно — антоновкой, тянет сыростью от вяленой рыбы.
…До отказа нагрузив объемистую сумку, Сережа с матерью уже выходили из ворот рынка, когда увидели какую-то пожилую женщину, оседающую на землю. Рот ее судорожно хватал воздух. Раиса Ивановна крикнула Сереже:
— Подожди меня здесь! — и, подбежав к женщине, нагнулась:
— Что с вами!
— Сердце…
Раиса Ивановна окинула взглядом площадь перед базаром, замахала рукой свободному таксисту. Втянув больную женщину на заднее сиденье, сама села рядом, а Сереже приказала устроиться с сумкой впереди.
— В неотложку, — коротко бросила она шоферу.
…Когда мама начала готовить обед, Сережа зашел к ней на кухню:
— Помочь!
— Обойдусь!
— Рассказать тебе о гигантской змее анаконде?
— Этого еще мне не хватало!
— Нет, правда! Я должен завтра на зоологии прочитать реферат о змеях.
— Ре-фе-рат!!
— Да, чему ты удивляешься!
— Ну, слушаю… — смирилась она, продолжая чистить картошку.
— Нет, я выучил все наизусть, не буду, как взрослые, читать по бумажке…
— Правильно сделаешь…
Сережа стал около раковины, подбил свой чубчик.
— В реке Парагвай как-то убили змею длиной более двадцати четырех метров. Толщина удава была — метр. — Он остановился, поглядел на мать: какое впечатление произвел этим сообщением! — В темноте глаза удава горели зелеными фарами величиной с тарелку…
— Ну, это ты уж слишком… — усомнилась мать.
— Ничуть не слишком! Директор Гамбургского зоосада Лоренц Гагенбек утверждает, что анаконда достигает сорока метров длины и веса пяти тонн!
От удовольствия, что изложил такую сенсационную для мамы новость, Сережа, повизгивая, повалился на табуретку.
— Прямо ходячая энциклопедия, — добродушно сказала Раиса Ивановна.
— Сидячая, — задрыгал ногами Сережа. — Чудовищный мозговой ка-пэ-дэ! — И выскочил на балкон.
Внизу проплывая, дружелюбно сигналя, белоснежный трехпалубный теплоход.
Она слышит, как сын поет на мотив «Рябины»: «Ой, мамина кудрявая, что взгрустнула ты!!».
«Выдумщик!» — ласково думает Раиса Ивановна, но тут же в сердце ее закрадывается и тревога. Мальчишка растет, а организованности, послушания в нем почти не прибавляется. Появилась новая тактика: внешне со всем соглашается, а сам делает по-своему. «Сережа, читать в темноте вредно». — «Правильно, вредно», — механически повторяет он, продолжая читать. «Сережа, надень свитер», — «Ладно, ладно, ладно» (как «отстань, отстань, отстань»). И не надевает. «Сережа, некрасиво вытирать нос пальцем». — «Правда, некрасиво», — но платок не достает. Конечно, влияние Виталия уже сказалось — мальчик стал сдержаннее, добрее, напористее. Но, боже мой, как это все медленно к нему приходит. Гораздо медленнее, чем хотелось бы…
Вот вчера ни с того ни с сего взъерепенился: «Ты уже упрекала меня, что я не поздоровался с соседкой, так зачем напоминать снова!» — «Но ты с одного раза не запоминаешь». — «Не бойся, запомню!». Ох, надо взяться за этого кавалера как следует!
— Теплоход «Александр Невский» из Ленинграда! — снова появляясь в кухне, объявляет Сережа.
— Слушай, дружок, ну а в школе ты числишься в активе! — спрашивает Раиса Ивановна.
— В каком смысле?
— В общественном.
— Да вроде бы…
— А точнее!.. Я, например, в седьмом классе была делегаткой областного слета пионеров.
— До делегата мне далеко, — с сожалением говорит Сережа, — но грамоту за сбор макулатуры честно заработал.
— Не густо. Почему же не показал грамоту!
— Не люблю хвастаться. Знаешь английскую поговорку: «Кто добр поистине — добро творит в молчании»!
Раиса Ивановна смотрит с удивлением: «Какой философ!».
— И еще получил благодарность по школе за оборудование физического кабинета.
«Нет, общественная струнка в нем, пожалуй, есть».
— Ты думаешь, я нетрудолюбивый!
— Почему же! Я так не думаю… А скажи, кто эта девочка… с которой ты дружишь!
Он на мгновение смущается, но выпаливает:
— Девочка как девочка! — и снова выскакивает из кухни.
* * *
Ну, положим, не девочка как девочка, а самая лучшая у них в школе, а может быть, и в городе.
Умная, веселая, с ней всегда интересно. Какая у нее внешность! Он бы не смог ответить на этот вопрос. Она ему нравилась, как он сам определил, миловидием… На нее хотелось все время смотреть. И слушать. Голос у нее… Такими голосами, наверно, в больнице людей излечивают: очень спокойный и теплый.
А с чего все началось! Варя появилась у них в классе недавно. Потом он случайно встретил ее в кондитерской «Красная шапочка». Зашел просто так, поглазеть на прилавки, а она грильяж покупала.
— И ты здесь! — приветливо сказала Варя, как старому знакомому. — Хочешь!
Она протянула кулек. Но Сережа, конечно, отказался. Они вместе вышли из магазина. Девочка грызла грильяж.
Сережа шел рядом независимо, подбивая коленкой свой портфель.
— Ты в Ростове давно живешь!
— Я родился здесь.
— А я из Свердловска приехала. Тоже хороший город.
«Ага, „тоже“», — с удовольствием отметил про себя Сережа.
Она приостановилась, доверчиво сказала:
— Завтрашней контрольной по химии ужасно боюсь!
Поглядела на него синими бесхитростными глазами.
— Да, с Совой шутки плохи, — согласился Сережа. — Кол с подставкой запросто влепит.
Совой они называли химичку. Глаза у нее круглые и вроде без ресниц, а нос — как клюв. Когда склоняется над классным журналом, кажется, вот-вот клюнет именно твою фамилию.
— Тебя что, валентность затрудняет! — поинтересовался Сережа.
— Да, и она, — призналась девочка.
На следующий день после занятий они вместе пошли домой.
Оказывается, и живут-то недалеко друг от друга.
— Ты контрольную написала!
— Уж до того учила, даже голова разболелась! Кажется, все в порядке.
— Давай к Дону пойдем! — предложил он. — Голову проветришь.
— Пойдем.
Они свернули вниз к Дону, миновали просмоленные плоскодонки возле маленьких домов, прилепившихся к спуску, и зашагали вдоль набережной.
Небо было какое-то замкнутое, словно ожидало перемен.
— Угадай, в каком ухе звенит! — приостановившись, неожиданно спросила Варя.
Ветерок растрепал ее волосы, и веселый глаз выглядывал из-под золотистой копны.
— В левом.
— Как ты узнал! — удивилась Варя.
— Обычно звенит в том ухе, которое ближе к стене. А у тебя левое ухо ближе к киоску, — рассудительно объяснил Сережа.
— Вот не знала! — с ноткой почтительности в голосе сказала Варя. — Ты литературу любишь!
— Предмет! — настороженно спросил Сережа, незаметно шмурыгнув носом. Платок он, конечно, опять забыл.
— Нет, читать…
— Смотря что, — дипломатично ответил он. Но вспомнив, что дома его ждет «Тайна замка Горсорп-Грейндж» Конан Дойля, уже увереннее воскликнул: — Да еще как!
— А я люблю слушать город.
— Как это!
— Ну, слушать, что вокруг. Вот давай…
Она оперлась локтем о тумбу набережной, положила щеку на ладонь и прислушалась.
Издали, от ремонтных верфей, доносился звон железа, рокот лебедки. У самого берега безбоязненно встряхивались красноголовые нырки. Вспорол речную гладь глиссер. Голос диктора, усиленный рекой, объявил: «Началась посадка на „Ракету-88“ до станицы Багаевской».
На чугунной тумбе для причалов сидел паренек в длинном пиджаке, незлобиво кричал своему одногодке в тельняшке. Тот свирепо драил палубу баржи, почти касаясь плечом маленького медного колокола.
— Эй, моряк! Небось, вся спина в ракушках!
— Вся! — на секунду приостановился моряк. — А тебе пиджак в коленках не жмет!
Варя прыснула от смеха, поглядела на Сережу: «Ну, слышишь!».
Прямо у берега, с баржи, шла бойкая торговля рыбой. Киоски своими круглыми цветными окошечками напоминали каюты теплоходов. Мимо прошли на посадку к «ракете» пожилые женщины. Одна с мешком, переброшенным через плечо, говорила:
— А мои-то молодые купили новую мебель на высоком каблуке…
Потом Сережа и Варя довольно надолго задержались возле фотоателье. «Надо будет сфотографировать свой бюст», — подумал Сережа. Фотографироваться он любил, а сейчас имел в виду снимок до пояса. Вглядевшись в фотографию девушки, висевшую прямо против него, Сережа сказал:
