— Да, это, пожалуй, — врастяжку заговорил редактор. — Пожалуй, конечно, надо было бы применить этот препарат в особых условиях — клинических… а не лезть с ним сразу в совхоз. Но ведь это уже не столь значительное нарушение.
— Всегда начинается с маленького… Заметьте себе, и враги начинают с маленького. Поговорка есть: коготок увяз — всей птичке пропасть. Всегда с маленького, всегда с маленького, — несколько раз повторил Сухожилин полюбившееся ему выражение, намекая на большие дела, вредные и опасные, творимые Акимом Моревым. — История с препаратом Рогова, конечно, пустяковая… Конечно. Но нам предложено продвижение пшеницы на юг… А мы? Мы самостийно придерживаем это мероприятие. Аким Петрович, конечно, человек очень умный, очень… Но, знаете ли, не пускать пшеницу на юг… Это нарушение законов правительства, — туманно закончил Сухожилин.
Рыжов снова заулыбался женственными ямочками:
— Да ведь пшеница на Черных землях не растет. Зачем же ее там сеять?
— Не растет? Надо добиться, чтобы росла, а не просто отменить распоряжение Советской власти. Надо добиваться выполнения приказа, а не отменять его. Как же добиваться, когда план посева пшеницы из южных районов перекинут в северные? Да так все обкомы начнут перекидывать планы по собственному усмотрению, и получится не план, а сплошная отсебятина.
— Мне кажется, товарищ Морев согласовал этот вопрос с центром. Не может быть, чтобы он просто так: вздумалось — и сделалось, — возразил редактор.
— А вам известно, согласовал или не согласовал? — При этом у Сухожилина даже задрожали веки, и эти задрожавшие веки больше произнесенных им слов убедили Рыжова в том, что нарушение плана сева в самом деле является отсебятиной Акима Морева.
— Да. Да. Тут вы правы: это нарушение государственного плана.
— Ну, вот видите… от малого — препарата Рогова — и потянулось к большому, — подхватил Сухожилин, и мысль, появившаяся еще до этого, в данную минуту укрепилась незыблемо. — Мы не имеем права нарушать букву закона… даже букву, — страстно заговорил он. — Даже букву: для нас она священна и неприкосновенна… Даже буква.
5
Аким Морев вместе с узким кругом членов бюро обкома — Пуховым, Николаем Кораблевым и Опариным — как-то рассмотрел сигналы, буквально «вопли» секретарей райкомов, директоров совхозов южных районов. В частности, Иннокентий Жук, председатель колхоза «Гигант» из Разлома, писал: «Мы ежегодно сеем пшеницу и не собираем даже семян. Получается так: все, что дает нам овцеводство, пожирает полеводство».
Посоветовавшись сначала в узком кругу и выяснив, что пшеница в самом деле в Сарпинских степях и на Черных землях не растет, Аким Морев в согласии с большинством членов бюро обкома провел решение «о постепенном переносе посевов пшеницы в северные районы», заметив при этом, что Сухожилин слушал все весьма неохотно, даже… кажется, и не голосовал, а просто молча просидел на бюро, хотя все ждали с его стороны возражения. Но тогда Аким Морев не придал значения поступку Сухожилина, и только сегодня утром, читая передовую в газете «Приволжская правда» под названием «Бичуйте нарушителей», он понял, что редактор «сконтактовался» с Сухожилиным. В передовой не говорилось о переносе зерновых в северные районы и применении препарата Рогова. Весь огонь был направлен на нарушителей колхозного устава, сроков сева, распределения колхозного дохода. И все это казалось правильным, но редакция в передовой несколькими строками расхвалила статью Сухожилина, опубликованную в журнале «Вопросы философии», да еще рекомендовала прочитать ее всем партийным организациям. Аким Морев сразу понял, в чей адрес направлен удар.
— Вот и оппоненты появились, — улыбаясь, проговорил он, обращаясь к Пухову. — Читали передовую?
— Да! Единственный у нас марксист… Сухожилин.
— Вы не шутите. Это дело серьезное: начинается бой убеждений. Значит, наш редактор стоит на тех же позициях, что и Сухожилин. Надо полагать, их не двое… Есть и еще: уж очень сладостная позиция.
— Получается так: поливай все розовой водой и не думай, — подхватил Пухов. — А вот редактора надо заставить думать: кто это ему разрешил заменять собою бюро обкома? Рекомендует изучить статью Сухожилина всем партийным организациям.
— Да, но имейте в виду, Александр Павлович, что шуточками в этих принципиальных делах не отделаемся: у нас уже появились противники в области ветеринарии — Уралов и его сторонники, в агрономии — бывший главный агроном Якутов и его сторонники, и теперь — Сухожилин и его сторонники. Понимаете, чем все это пахнет?
— Пахнет борьбой, Аким Петрович, — подтвердил Пухов. — Неизбежной борьбой. Но ведь противники неустойчивы: идеалистическая почва у них под ногами.
— Потому и надо иметь в виду, Александр Павлович, кое-кто примется играть на наших промашках, да еще и клевету могут пустить в ход.
— Это закономерно: раз нет доказательства, то превращают клевету в политику, — серьезно ответил Пухов. — Но нам-то с вами не впервые драться…
— Борьба, конечно, не столь сложная, как классовая борьба, однако нельзя благодушествовать. К Сухожилину уже присоединился редактор, завтра, глядишь, к ним присоединится и другой, и третий… и сотый… Статью Сухожилина, после передовой в газете, конечно, начнут читать все: одни — из любопытства, хорошего любопытства, другие сочтут, что прочесть статью Сухожилина рекомендует не просто редактор, а обком партии. И не всякий разберется, что она — статья вредная. Видите ли, если ошибки вовремя не ликвидировать, они будут расти, как грибы после дождя… Надо выступить в печати с критикой статьи Сухожилина и этим предупредить от ошибок других, в том числе и самого редактора газеты.
— Вот вы и напишите, — посоветовал Пухов.
Аким Морев задумался, затем сказал:
— Я? Да, я смог бы написать. Но, мне кажется, это следует сделать вам. Я — волей партии первый секретарь… и иные могут подумать: обрушился на Сухожилина как на бывшего сторонника Малинова.
— А я не осилю.
— Вместе напишем, прочитаем на бюро, обсудим и опубликуем.
При помощи Акима Морева статья была Пуховым написана, обсуждена на обкоме при бурном сопротивлении Сухожилина и Рыжова, затем опубликована на страницах газеты «Приволжская правда». Однако она не внесла успокоения в умы читателей: многие восхищались статьей Пухова, но некоторые так и остались на позициях Сухожилина, и в народе, особенно в партийных кругах, начались споры, обсуждения, доходящие до горячих дискуссий, и это еще больше укрепило Сухожилина в уверенности, что Аким Морев — «глубоко зашифрованный меньшевик», о чем он говорил обиняками, намеками, припоминая когда-то разоблаченных меньшевиков, пролезших в партию…
…И вот сообщение: Сухожилин пьяненький.
Присутствующие члены бюро, а также Иван Евдокимович и Астафьев рассмеялись, а Аким Морев нахмурился, сказал:
— Что бы это значило?
6
Самым последним, всего за минуту перед заседанием бюро, в зал вошел глава сельского хозяйства области Чернов. Он такой же суетливый, как и Якутов, да и внешне тоже походил на него: со вздернутым носиком, в потертом костюмчике. Войдя, Чернов поклонился и, избегая взгляда Ивана Евдокимовича, бочком пристроился на стуле, словно намереваясь при случае вспорхнуть и улететь.
— Как весна? — намеренно спросил его Аким Морев, собираясь открыть заседание.
— Чарующая! — выпалил Чернов. — Изумительная красота: все сверкает и горит.
«У этого тоже чарующая, как и у меня… а еще агроном», — подумал Аким Морев.
— Агроному не положено любоваться васильками. Пусть уж этим сорняком любуются деточки, — зло бросил Астафьев.
— Не понимаю. Я и не любуюсь васильками.
— Хуже: любуетесь паршивой весной.
Все повернулись к Астафьеву, сначала недоуменно посмотрели на него, затем на окна, через которые в зал нахально врывалось солнце, и Пухов сказал:
— Ну, это ты уж того, Яковлевич. Того! Знаешь, как сейчас утки и гуси летят?
— Учит. Все учит! — раздраженно проговорил Чернов, ободренный репликой Пухова.
— Ну, кто учит, а кто не учит — это мы сейчас узнаем, — вмешался Аким Морев. — Мы меняем повестку дня, товарищи, именно потому, что весна «чарующая». Слово имеет товарищ Астафьев.
Астафьев высказал то же самое, что уже говорил Акиму Мореву, и закончил свое выступление словами:
— Надо принимать срочные меры. Я утверждаю, это подтвердит и Иван Евдокимович, что если не будет дождей, то урожая ждать нельзя. Надо ждать страшного недорода, такого, что мы и семян не соберем. Стало быть, следует принимать срочные меры. Одна из таких мер — сев в грязь.
— Нервозность вносите в плановый сев! — выкрикнул весьма недовольный Чернов. — Нервозность! Мы всю зиму готовились к плановому севу, а тут — бери лукошко, засучай штаны, лезь в грязь — сей!
