что здесь проживают только честные люди, и хотел закрыть двери.
Тогда Степан, путаясь, начал объяснять ему. Он, собственно, ищет свою сестру, которую оставил в городе полтора года тому назад, и где она — могут знать только девушки, которые здесь жили. Если он их не найдёт, то ничего не узнает про сестру, которая куда-то выехала. В адресном бюро он уже был. Ничего не сказали.
— Деньги только берут. Порядочки советские! — пробурчал человек, смилостившись.
— Да, страшный бюрократизм… Одна из них была портнихой, такая низенькая…
— Да тут портниха какая-то во дворе живёт. Пройдите за ворота.
Расстались они приветливо, и молодой человек вошёл в тёмный двор — узенькое пространство между высокими соседними домами, на котором росло несколько деревьев. Тут заметил крохотный домик, словно гриб, прилепленный к глухой стене. Бледная полоска света светилась в щели ставней. Спотыкаясь о комья земли и камни, Степан подошёл к окну и осторожно постучал.
— Кто там? — услышал он женский голос.
Молодой человек, затрепетав, ответил:
— Откройте… Это я… Степан… Помните к вам приходил, когда Надийка здесь жила…
— Степан? — удивлённо переспросили в доме.
— Да, да… Степан из Теревней. Откройте, Ганнуся!
Внутри вдруг засмеялись.
— Вот как! А меня зовут Евгенией!
Степан со страхом отступил. Её зовут Евгенией… Какое ненужное имя! Он готов был упасть здесь на землю, закрыв глаза. Но на улице мысль о Надийке снова овладела им, и он снова начал о ней думать. Только это было уже не сладкое мечтание, которое только что грело и радовало его, а болезненная тяга. Теперь он думал о деле больше умом и взвешивал его со стороны его реального осуществления. Что Надийка ждёт его, это казалось ему несомненным. Сознание исключительного права на эту девушку никогда не оставляло его. Он объяснит ей, что жизнь возможна только на лоне природы, которую они оставили и к которой должны вернуться, а город, душный и нудный, — это страшная ошибка истории. Мысли эти, он сам знал, не новые, но это только доказывает их правдивость. Да она это поймёт без слов. Сейчас он о ней совсем не беспокоился. Но она же замужем! Ах, как это неприятно! Молодой человек посмотрел на часы. Двадцать минут десятого. Поздновато, но он должен это сделать сегодня.
Чувствуя страшное утомление, он позвал извозчика и поехал, вяло склонившись на сиденье. Уличные огни, вечернее движение толпы угнетали его, доводили его до полного бессилия. Желание уснуть, как тёплый тяжёлый покров, - укрыло его мысли неподвижной истомой. Он чувствовал, что тело его связано, чувствовал, как крепко обвили его душу пелёнки, мягкое качанье рессор колыхало его, отодвигая всё далее и далее беспокойный рокот жизни.
Внезапно извозчик остановился.
— Что? — спросил Степан, очнувшись.
— Приехали, — сказал тот.
Молодой человек, вздрогнув, соскочил на землю.
— Можно подождать? — спросил извозчик.
— Подождите, я сейчас, — ответил Степан.
Он торопливо раскрыл двери дома, над воротами которого горел номер, но по ступенькам шёл медленно, зажигая спички. Наконец остановился на третьем этаже, и душа его переполнилась безучастностью.
Он прислонился к косяку и начал думать о том, куда девался его портфель. Очевидно, он потерял его. И хотя в нём не было ничего ценного, Степана охватило неприятное чувство: «Эх, остолоп же я, право!» - подумал он.
Шаги за дверью прервали его размышления. Он снова заволновался. Она или не она откроет? Незнакомый женский голос спросил: «Ктр там?» И Степану вдруг пришло в голову, что они переменили квартиру. Это предположение ободрило его, и он громко спросил:
— Можно видеть товарища Бориса?
Тогда двери открылись на цепочку, и в щель выглянуло лицо девочки-подростка.
— Бориса Викторовича нет дома, — важно ответила девочка. — Они уехали в командировку.
— Жаль, — буркнул Степан и безразлично добавил: — В таком случае я оставлю записку.
— Пожалуйте, — промолвила девочка.
В передней он повесил на вешалку фуражку, пригладил волосы и вошёл в комнату, где над застеленным клеёнкою столом горела лампа под широким абажуром из оранжевого ситца. Он сел за стол и, пока девочка отыскивала карандаш и бумагу, украдкой осмотрел обстановку. На окнах — кружевные занавески, на подоконниках — цветы. В углу матерчатый дивам, пред ним коврик. Под стеною простые, но изысканные стулья. И сейчас же справа — большой помещичий буфет, покрытый резьбою. Тёмные обои не соответствовали размерам комнаты. Было тихо и опрятно. Мебель была расставлена по назначенным местам, по принципу симметрии, а буфет казался верховным надсмотрщиком за порядком, суровым представителем неподвижных основ, местной жизни.
Что-то коснулось его ног — кошка прижалась к его ботинку. Он взял её на колени и начал писать.
«Милый Борис, наконец я собрался тебя проведать и так неудачно. Думал поболтать вечер о прошлом…»
Вдруг скрипнули двери, и Степан увидел на пороге женщину в широком, красном платке. Степан неловко поднялся, думая о том, что она смотрела на него в щель, пока ласкал он кошку.
— Это вы, Степан…
— Павлович, — подсказал он, поняв её остановку. И только услышав голос, узнал её. Это была Надийка, изменившаяся до неузнаваемости. Даже голос её иначе звучал, как-то неприятно, гордо. Она испугала его своим, появлением, своей фигурой, церемонностью и насмешливым взглядом. Сжимая её руку, молодой человек думал: «Я настоящий остолоп».
— Садитесь, Степан Павлович, — промолвила хозяйка.
И он заметил, что она беременна.
— Благодарю, — ответил он, преодолевая чувство страха, обиды и боли.
Она села на кресло у дверей и крикнула:
— Наташка, поставь самовар!
— Благодарю, я только что пил чай, — нервно отказывался Степан.
— А я ещё не пила, — ответила она.
Настало неприятное молчание, и хоть молодой человек чувствовал, что это молчание его унижает, а её, может, и тешит, язык его отказывался повиноваться. Выпуклый тяжёлый живот сбил его с толку.
Наконец хозяйка промолвила:
— Редкий вы у нас гость, Степан Павлович.
— Да, — пробормотал он, — проклятая нагрузка… Да и Борис в командировках…
Он хотел остановиться, но страх перед молчанием выдавил из него ещё несколько фраз.
— Я хотел предложить… Если бы Борис, конечно, был… Поехать завтра куда-нибудь погулять… куда-нибудь далеко… За город.
— Прекрасная мысль, — ответила она. — Но я не совсем здорова.
И молодой человек снова со страхом чувствовал, как ширится между ними молчание, нудное дразнящее молчание людей, которым не следует встречаться. Каждая мысль его натыкалась
