— Кажется, немцы стараются побольше стянуть танков, — сказал Ержан, чувствуя, что дальше молчать невозможно.
— Да, слышу.
— Был в политотделе? Какие новости? — машинально спросил Ержан, сознавая, что в данную минуту эти слова не имеют никакого значения. Новость, которую ждет дивизия, фронт, весь народ, — это остановить врага. Понятно, и начальник политотдела не мог сказать Кускову что-нибудь иное. Василий понял эту мысль Ержана.
— Известно, какая может быть новость, — проговорил Кусков. — Отбросить тех, — и он кивком указал на передний край.
— Да... жарко будет сегодня, — ответил Ержан, глядя вперед. — Как я полагаю, отходя, мы уперлись в край пропасти.
— Дальше некуда. Немцы пока нас превосходят. Умирать не хочу. Но знаю, нельзя ни на пядь отступить от этого места.
Отчетливо донесся скрежещущий гул танков. Ержан и Василий переглянулись. Чуть спустя Ержан заговорил снова.
Неизвестно почему, но в этой тишине ему захотелось открыться Василию:
— Помнишь тот разговор? Меня долго мучили с тех пор разные мысли... Невыносимо, оказывается, оставаться наедине со своими думами. Казалось, что в последнее время я забылся. Но сегодня, на рассвете, я припомнил всю свою жизнь. И не обнаружил ничего такого, что было бы достойно людского восхищения, их памяти. Не говоря о других, даже самому нечего вспомнить с радостью, — Ержан усмехнулся, — даже не смог, как другие, полюбить девушку.
— Ты что-то рассуждаешь так, словно постарел, — сказал Василий, в упор глядя на Ержана. — Выбрось подобную чепуху из головы. Твоя настоящая жизнь только начинается.
Василий понимал, что происходило в душе Ержана. В человеческой жизни детство и зрелость разделяет довольно большой период.
Но зрелость приходит незаметно, как утро сменяется предполуденным часом.
Война остервенело, с болью сдирала остатки нежной скорлупки с неокрепшей юности Ержана. Неопытная душа неожиданно смущена доселе неведомыми мыслями. «Придет час, боль замрет, и душа обретет прежнее спокойствие», — мысленно заключил Василий.
Ержан внезапно застыдился своих слов. Это было равносильно тому, если бы он начал хныкать о своих болячках у смертного одра другого человека. «К чему мне изливать и выворачивать наизнанку нутро перед человеком, который сам стоит лицом к лицу со смертью», — подумал он.
— Да, эти мысли — чепуха, — проговорил Кусков, посмотрев на Ержана.
— Это правда, что чепуха. Перехватил, — сказал Ержан.
— Да ты не беспокойся. Я понимаю тебя. Поговорим как-нибудь позднее, — ответил Василий. Ержан промолчал.
— Я буду в твоем взводе, — сказал Василий. — Ну, а теперь пойду к хлопцам.
Ержан вскинул на Василия благодарный взгляд. Оттого, что с ним рядом Кусков, Ержан почувствовал себя более уверенно — так, вероятно, чувствует себя молодой врач, делающий сложную операцию в присутствии опытного профессора.
Мороз крепчал. В чистом небе гасли зеленоватые звезды. Пахло сосновой смолой и снегом.
Пришел Мурат Арыстанов. Шинель его, словно минеральной пылью, была осыпана искрящимся снегом. Вместе с ним явились шумные армейские саперы, приволокли с собой деревянные ящики со взрывчаткой.
— Не попятятся ли твои солдаты? — спросил Мурат.
— Нет! — уверенно ответил Ержан. — Скорей погибнут, чем побегут.
— Вот и хорошо. По приказу комдива, саперы поставят за твоими траншеями противотанковые мины, взрыватели которых соединены стальными прутками. Такая мина рвется даже в том случае, если окажется между гусеницами танка... Если немецкие танки пройдут твою оборону, они подорвутся на минах... Понятно?
— Понятно, товарищ командир полка... Впрочем, это что-то новое... Такое еще не применялось у нас.
— По данным разведки, фашисты начнут атаку в семь ноль-ноль, — напомнил Мурат и, позвав Маштая, отправился в соседний взвод.
За лесом, осветив верхушки сосен, взвилась зеленая немецкая ракета.
— Словно пальма, покрытая изморозью, — сказал Кусков, рассматривая ракету. — Странно, почему молчит наша артиллерия? Ведь всем ясно, что в лесу сконцентрировались немецкие танки. Тут бы их и накрыть.
— Берегут, наверное, снаряды на завтра, — предположил Бондаренко, оказавшийся рядом, и посмотрел на трофейные часы со светящимся циферблатом.
— Шестой час! Еще два часа, а там, может быть...
— Ничего не может быть, кроме победы, — оборвал его Кусков.
— Давайте соснем часок, — предложил Ержан и, опустившись на сосновые ветви на дне траншеи, лег, приподняв воротник и сунув ладони в рукава шинели. — Ложись, Вася, рядом со мной, вдвоем всегда теплее.
Ержан уснул, и приснилась ему Раушан в легком шелковом платье, тоненькая, как тростинка. Они шли по светлой ковыльной степи вдвоем, взявшись за руки, и глядели, как над ними, курлыча в ультрамариновом поднебесье, пролетали журавли на север.
— Кажется, вот так бы и полетела с ними, — сказала Раушан... — Улыбнулась, сложила руки, как крылья, и... полетела.
И тут Ержан увидел Уали Молдабаева. Уали поднял к небу тяжелое противотанковое ружье и, прицелившись, выстрелил. Раушан, сложив белые руки-крылья, камнем упала за курган, и на месте ее падения к облакам взвился черный столб дыма.
Ержан в ужасе проснулся и услышал, как по снегу стучали комья земли, поднятые разрывами снарядов. Фашисты начали артиллерийскую подготовку.
Рядом сидел Уали. В морозном воздухе крепко пахло спиртом.
— Выпьем по глотку, — бесцеремонно предложил Уали, держа на весу флягу с водкой. Рука его противно дрожала.
— Да ведь это неприкосновенный запас.
— А вдруг нас сразу убьют — зазря пропадет водка...
Снаряды падали один за другим спереди, сзади, но ни один не разорвался в окопах, и никто не был убит. «Сколько минут они будут палить?» — подумал Ержан и засек на часах время. Было пять минут седьмого.
— Интересно, прилетят самолеты или сразу за артналетом пойдут танки? — поинтересовался Кожек Шожебаев.
Пискливо, как комар, зазвонил телефон, и неузнаваемый голос командира роты предупредил:
— Держись, Ержан... Танки!
Сбоку пустили ракету, и она, вспыхнув, вырвала из темноты огромные, как дома, притаившиеся для прыжка танки.
На какую-то секунду наступила тягостная тишина предгрозья, и бойцы услышали твердый голос политрука Василия Кускова:
— Отступать, товарищи, некуда, позади Москва!
После этих, таких простых русских слов огромные танки показались Ержану не такими страшными. Он улыбнулся, ощупал бутылки с горючей жидкостью, поставленные в нишу, оглянулся на товарищей.
Кусков стоял на патронном ящике и казался на голову выше всех.
Со всех сторон замелькали ракеты, откуда-то вырвался острый, как бритва, прожекторный луч, и Ержан увидел в его мертвенном холодном свете боевой порядок наступающих. В голове двигались тяжелые танки, за ними средние и легкие, потом мотоциклисты на примятом гусеницами, хрупком, почти фарфоровом снегу, с автоматами, пулеметами и минометами. Замыкался боевой порядок идущей во весь рост пехотой.
На какой-то миг танки задержались и вдруг все сразу рванулись вперед и помчались, все увеличивая скорость, на ходу стреляя из пушек.
С деревьев с криками сорвались вороны и разлетелись.
— Ну что ж, померяемся силами. Посмотрим, кто кого, — пробормотал Ержан, с опаской поглядывая на бронебойщиков с белыми, как полотно, лицами, застывших у своих длинных ружей.
Откуда-то из-за разъезда бодро ударили наши пушки, снаряд прожег броню одного танка, осколочные снаряды разорвали гусеницу второй машины, сломали зубья ведущего колеса.
И вдруг совсем близко из полутемноты, как из воды, вынырнул огромный танк. Потом второй, третий. Сколько их?
Чистый морозный воздух наполнился маслянистым машинным чадом, забивавшим легкие, мешавшим дышать.
Всем сразу стало жарко, солдаты моментально вспотели, и многие, обрывая в спешке медные пуговицы, расстегнули шинели.
Все видели, как снаряд ударил в броню танка и бессильно рассыпался, сверкающий, как снежок. «Такой танк, если его не остановить, может дойти до Алма-Аты», — с тоской подумал Ержан. Он только сейчас сообразил, что машина ярко-желтого цвета, в тон пустыне, и поэтому так выделяется на снегу. Видимо, она переброшена с северо-африканского театра войны на помощь Гудериану. Торопились настолько, что даже перекрасить не успели.
Кто-то бросил противотанковую гранату, она взорвалась на броне, но танк продолжал двигаться, отравляя воздух тошнотворным запахом отработанного бензина.
— За спиной самое дорогое — Москва, — услышал Ержан и увидел, как из траншеи выскочил человек и со связкой гранат побежал танку наперерез.
И странное дело, танк, словно напуганный конь, шарахнулся в сторону от смельчака, кажется, даже захрапел.
«За броней, а боятся смерти», — радостно подумал Ержан и крикнул что было силы:
— По врагам нашей Родины — огонь!
