Полковник глубоко вздохнул. Елена Дмитриевна уже спала, улыбаясь чему-то во сне. Он тихонько поцеловал ее в теплую щеку и в первый раз за последний месяц заснул спокойно.
8
Совещание в штабе армии подходило к концу.
Офицеры, проверявшие другие части дивизии, уже доложили результаты генерал-полковнику, возглавлявшему инспекторскую комиссию. Слово было предоставлено полковнику Пустынину.
Федор Илларионович встал, непроизвольно коснулся ладонью, как часто делал со времени окончания второй академии, нарядных знаков на своем кителе и внимательно посмотрел сначала на генерал-полковника, потом на генерала Чеботарева, потом на Лелюха, а затем снова на генерал-полковника.
— Более обстоятельный доклад, товарищ генерал-полковник, наша группа представит вам через два дня в письменной форме, — спокойно начал он, взвешивая каждое слово. — Я вижу, все утомлены, и поэтому не буду задерживать надолго ваше внимание… Позвольте мне начать с основного. Часть, которой командует полковник Лелюх, мы нашли вполне боеспособной. Весь личный состав показал высокую огневую, тактическую, физическую и политическую подготовку, а также хорошее знание боевой техники. — Федор Илларионович передохнул, бросив короткий взгляд на Лелюха, смотревшего прямо перед собою и как бы совсем равнодушного и безучастного к тому, что здесь происходит. — К сожалению, мы не можем сказать это о строевой выучке — она оставляет желать много лучшего. Недостаточна выправка солдат, не в полной мере отработан шаг, нельзя назвать красивым отдание чести.
Голос Пустынина стал подчеркнуто строгим, даже немного торжественным.
— Неудовлетворительная строевая подготовка в полку находится, конечно, в неразрывной связи с неудовлетворительной дисциплинированностью личного состава. В этом полку, как вам уже известно, товарищ генерал, больше, чем в какой-либо другой части, дисциплинарных взысканий. Я вам докладывал точку зрения полковника Лелюха на этот счет. Я лично не нахожу ее основательной…
— Отчего же? — удивился генерал-полковник. — Мне, напротив, объяснения полковника Лелюха представляются весьма логичными. Скажу больше: они мне нравятся. Скажу еще больше: его точка зрения на дисциплинарную практику в армии единственно правильная! Много ли чрезвычайных происшествий в этом полку?
— За последний год — ни одного, если не считать случая…
Пустынин посмотрел на майора Шелушенкова, скромно притулившегося в самом дальнем уголке.
— Знаю, о чем вы хотите сказать, полковник, — перебил Пустынина генерал. — Я слышал об этом случае. Будем считать, что ЧП не состоялось! — И он неожиданно рассмеялся раскатистым, добродушным смехом. — Не состоялось! Ну и слава богу! Продолжайте, полковник!
Федор Илларионович на минуту задумался. Он, по-видимому, не ожидал, что дело обернется так. Нужно было срочно перестраиваться.
— Я, товарищ генерал, готов допустить, что в данном случае прав командир полка, а не я… Но, к сожалению, это не меняет положения. Мне думается, Генеральный штаб не может послать на предстоящие ответственные учения воинскую часть, имеющую такое большое количество дисциплинарных взысканий. Да и мы едва ли рискнем рекомендовать…
— Простите, товарищ генерал. — Лелюх поднялся с места и встал в положение «смирно». — Разрешите задать один вопрос полковнику Пустынину?
— Пожалуйста, товарищ Лелюх.
— Представим себе на минуту, что утром у нас на побережье высадился вражеский десант. Как бы вы, полковник, поступили в этом случае? Вы что же, и тогда не позволили бы моему полку принять бой с неприятелем?
— Разрешите, товарищ генерал, ответить полковнику? — Пустынин обиженно глянул на председателя комиссии.
— Прошу. Отвечайте.
— Слушаюсь. Нет, товарищ Лелюх, в таком случае никто не стал бы препятствовать. Но мы говорим о разных вещах. Нам поручили отобрать из вашего соединения один — понимаете? — один полк, и, разумеется, лучший. А который из них является таковым, позвольте судить комиссии. — И Федор Илларионович сердито поджал губы.
— У вас все, полковник? — спросил его генерал.
— Да, все. Впрочем, если разрешите, одну минуту… Имеется еще одно обстоятельство, которое не позволяет мне рекомендовать полк товарища Лелюха. Я внимательно ознакомился с личными делами офицеров, в том числе и с личным делом командира полка. В своей автобиографии полковник Лелюх сообщает, — Пустынин говорил медленно, растягивая слова и таким тоном, будто Лелюха тут не было вовсе, — Лелюх сообщает, что подвергался партийному взысканию. Сами понимаете, мы не можем пройти мимо… Кроме того, нужно учесть, что полковник Лелюх не окончил военной академии. Так что при всех его заслугах…
— Хорошо, полковник, — остановил генерал Пустынина. — Достаточно. Теперь послушаем немного командира полка.
Задвигались стулья. Все невольно повернулись в сторону Лелюха.
Лелюх не торопился. И только когда вновь стало тихо, он заговорил:
— Товарищ генерал! На таком совещании командиру полка неудобно давать какую бы то ни было оценку вверенной ему части. И я этого не буду делать. Ясно, что комиссия сама отберет достойных участников межокружных учений. И тут я полностью согласен с полковником Пустыниным… Несколько слов о моем взыскании. Признаюсь, меня удивляет, что полковник Пустынин забыл, — Лелюх сделал ударение на этом слове, — забыл добавить, что выговор с меня снят. В сущности, я мог бы и не сообщать о нем. Но я все-таки написал, потому что счел это необходимым.
— За что вы получили выговор?
— За то, что в сорок шестом году развелся с первой моей женой, товарищ генерал.
— Что же, характерами не сошлись? — иронически улыбнулся генерал-полковник.
— Именно так, товарищ генерал. Не сошлись характерами.
— А точнее? — Генерал сделался строгим.
— В какой-то момент поняли, что ни я, ни она… не любим друг друга. И решили окончательно разорвать то, что больше уже не могло нас связывать. Вот и все.
— Это ж очень хорошо! — воскликнул по простоте душевной генерал-полковник. Но вдруг спохватился, нахмурился опять и спросил: — А дети были?
— Есть дочь.
— Ну и как же вы… с ней?
— Плачу алименты.
— Только и всего! Алименты? А кто за вас, молодой человек, воспитывать ее будет?
— Далеко они с матерью от меня, товарищ генерал…
— М-да… — сокрушенно и горестно вздохнул генерал и от этого стал еще более похож на доброго и милого старичка, очень хорошо научившегося понимать людей за долгие годы своей суровой жизни. — Что ж, бывает… У вас все?
— Товарищ генерал, я бы просил позволения сказать еще кое о чем.
Федор Илларионович почувствовал, что внутри у него что-то екнуло: «Вот оно, началось!»
— Продолжайте, полковник.
Лелюх повернулся лицом к Пустынину, и по его исполненному злой решимости взгляду Федор Илларионович понял, что дело пахнет скандалом.
— Полковник Пустынин утверждает, что он внимательно ознакомился с моим личным делом. Если это так, то он не мог пройти мимо другого, куда более тяжкого взыскания, которому я был подвергнут. Не только в автобиографии, но и во всех моих документах сказано, что в сорок втором году я был осужден военным трибуналом к десяти годам лишения свободы…
— Мне эта история известна, полковник, — остановил его генерал.
— Тогда у меня все, товарищ генерал… Ну а что касается военного образования, товарищ генерал, то тут, как говорится, ничего не попишешь. Академии я не кончил. Учусь вот заочно во Фрунзенской[16], да трудновато — далеко от Москвы…
— Зачем же вы отказались поехать на учебу? Вам еще нет тридцати пяти.
Лелюх недоуменно пожал плечами и вопросительно посмотрел на комдива. Чеботарев поднял ладонь и попросил слова.
— Товарищ генерал, — сказал он. — Лелюх не отказывался. Это я не отпустил его.
— Почему? — удивился генерал-полковник.
— Если разрешите, я доложу об этом после.
— Хорошо. Ну что ж, товарищи, вот мы и разобрались. На сегодня хватит. Завтра продолжим нашу работу. Вы свободны, товарищи офицеры.
9
Полковник Лелюх направился по длинному коридору к выходу, когда услышал за спиной чьи-то шаги. Он обернулся и увидел Пустынина.
— Прошу прощения, — заговорил тот прерывающимся голосом. — Вы меня очень обяжете, если… если зайдете ко мне в кабинет ровно на пять минут.
— Пожалуйста, — сказал Лелюх устало. Войдя в небольшую комнату, он тяжело опустился на стул. Им вдруг овладела странная апатия.
— Я не хотел, но вы меня вынудили, — с трудом выговорил Федор Илларионович.
— Не хотели предаваться воспоминаниям?
Они не глядели друг на друга.
— Может быть, мы все-таки не станем, — предложил Лелюх вяло. — Ни вам, ни мне эти воспоминания не доставят удовольствия. Да и не к чему!
