На следующий день после прибытия в Саут-Шилдс капитан выплатил людям аванс. Джонит вечером надел синий бостоновый костюм, повязал галстук и осведомился у Ингуса, готов ли тот пойти на берег.
— Куда мы направимся? — спросил Ингус, когда они вышли из дока. — Мне эти трущобы совсем незнакомы.
— А мне знакомы, — Джонит бойко окинул взглядом улицы. — Меня здесь знает каждый лавочник, и я знаком чуть ли не со всеми, ведь позапрошлой зимой я прожил в Шилдсе четыре месяца. Спроси, и я тебе сразу отвечу, что здесь есть и чего нет.
Ингус улыбнулся такому самоуверенному заявлению и шутя показал на одну из лавок старьевщиков, в дверях которой стоял пожилой горбоносый человек с маленькой черной бородкой — видимо, владелец лавки.
— Кто это?
— Это? — Джонит поднес руку к козырьку шапки. — Алло, Фридман!
— Hallo, Johnny! — услужливо приветствовал его торговец на английском языке. — Как поживаете? Не зайдете ли взглянуть на мои товары? У меня есть несколько новых костюмов на ваш рост. Купил на прошлой неделе у матросов, ушедших в дальнее плавание.
— В Индию?
— Нет, в Австралию. Заходите, пожалуйста, я вам уступлю недорого.
— Thank you, [61] Фридман, сегодня некогда. Но вы не распродавайте все, мне понадобится один выходной костюм.
— All right, Johnny! [62]
— Видишь, как они меня знают! — проговорил Джонит. — Этот Фридман — русский еврей откуда-то не то из Гомеля, не то из Гродно. После очередного погрома эмигрировал в Англию и живет в Шилдсе уже восьмой год. Ему здесь неплохо. Ребята нанесут сюда всякой одежды за полцены, макинтош отдают за несколько шиллингов, а Фридман потом только успевай денежки загребать. Вон тот кабачок содержит эстонец. А этот парикмахер родом из Лиепаи. Хозяин бордингхауза, который ты видишь, — датчанин. Я прожил у него несколько месяцев. Славный малый, кормит в долг и устраивает ребят на самую хорошую работу. Жаль, что таких бордингмастеров больше нет.
— А что за барышни вышли сейчас из кондитерской? — Ингус указал на двух хорошо одетых блондинок. Джонит пренебрежительно махнул рукой.
— Эти? Обыкновенные судомойки одного из здешних кабачков.
— Ну, ну! — не поверил Ингус. — Англичанки?
— Кто же еще? Идут, словно аршин проглотили. А когда им стукнет тридцать, они вступят в Армию спасения [63] и начнут петь псалмы на улицах или вырастят собаку и станут называть ее милочкой. Я их знаю, все они таковы.
Болтая таким образом, они подошли совсем близко к женщинам. Джонит, продолжая балагурить, раскритиковал блондинок с головы до ног, сочинил их биографии со дня рождения до настоящего момента и делал всевозможные рискованные умозаключения о сомнительной нравственности этих женщин.
— Одна-то еще туда-сюда, а со второй я не стал бы связываться, даже если бы мне приплатили.
Женщины, шагавшие впереди, молчали — может быть, прислушиваясь к звукам незнакомой речи, или просто потому, что не о чем было говорить. Они не спешили, их стройные фигуры, маячившие перед глазами Джонита, все больше вызывали в нем раздражение. Их немое пассивное присутствие как бы вдохновляло красноречивого моряка. Ведь так интересно говорить все что угодно, зная, что не придется отвечать за свои слова. Наконец, Джониту это надоело, и он с досадой плюнул.
— Нечего метать бисер перед свиньями. Им гораздо приятнее слышать грохот кастрюль, чем человеческую речь.
На одном из перекрестков женщины остановились. Одна из них взглянула на Джонита, с трудом удерживая улыбку, да и другая покраснела от распиравшего ее смеха. Затем первая спросила на чистейшем латышском языке:
— И это все? Больше ничего не будет? Мы с таким интересом слушали.
И обе громко расхохотались.
— Проклятие! — воскликнул Джонит, увидев, что сел в калошу. — Роковая ошибка!..
Ингус тоже почувствовал неловкость, ибо высказывания Джонита отнюдь не блистали галантностью — вообще, нужно сказать, неудачное вступление на путь знакомства с соотечественницами. Покраснев, словно напроказивший мальчишка, он бормотал какие-то извинения:
— Понимаете ли, получилось недоразумение. Мой товарищ когда-то жил здесь и принял вас за своих знакомых. Было бы крайне неприятно, если он вас оскорбил.
— Мир не так велик, как вы думаете, — сказала та, что заговорила первая. — И Саут-Шилдс совсем не то место, где латыш может думать вслух обо всем, что ему взбредет в голову.
Опять раздался смех, и, уже не сдерживая его, девушки пустились бегом по улице. Вскоре они скрылись в дверях одного из домов. Пока Ингус с ними разговаривал, Джонит тоже куда-то исчез, оставив друга одного на поле боя.
«Вот ведь шельмец… — негодовал Ингус. — Заварил кашу, а я расхлебывай…»
Он обошел соседние переулки, заглянул в какой-то кабачок и выпил кружку пива, но Джонит как сквозь землю провалился. Возвращаться на пароход еще не хотелось, поэтому Ингус зашел в кино и посмотрел американский детективный фильм.
Подходя к «Пинеге», он еще издали услышал сильный шум, доносившийся из средней части парохода, где располагались каюты начальства. Вахтенный матрос пытался оттащить какую-то темную фигуру от дверей каюты первого механика Дембовского.
— Джонит, не валяй дурака, иди в кубрик и ложись спать, — уговаривал его матрос. — Проснется капитан, плохо тебе будет.
— Пусти! Пусти меня! — отталкивал Джонит матроса. — Капитан ничего мне не сделает, он правильный старик. Дал водки опохмелиться. А Дембовский… Попадись только он мне в руки!.. — затем послышался дикий грохот в дверь каюты. Джонит злобно дергал ручку двери и пинал ногами стену каюты.
— Чиф, пусти меня! Мне нужно сказать тебе несколько слов по-английски. Всего несколько слов. Ты откроешь или не откроешь?! Если нет, я спущусь в кочегарку и принесу большой лом!
В каюте царила глубокая тишина. Дембовский, бледный и перепуганный, сидел на краю койки, прислушиваясь к тому, как буйствует пьяный кочегар. Он дрожащими руками достал револьвер и проверил, заряжен ли он. Хоть бы капитан проснулся и приказал заковать в кандалы этого сумасшедшего! Ну и горазд же спать Белдав… Долговязая Смерть тоже не слышит, что здесь происходит. И где, наконец, первый штурман, второй, Иванов — почему никто из них не идет к нему на помощь?
— Открой мне, Дембовский, я тебе говорю, открой, а то хуже будет! — продолжал Джонит. — В Бельгии я один расправился с полным кабаком народу, а его там было не меньше двадцати человек. Неужели ты думаешь, что устоишь против меня?
Вслед за тем механик услышал еще чей-то голос, вероятно, это был второй штурман. Он говорил по-латышски, и Дембовский ничего не понял, но присутствие его придало механику бодрости. Дал бы бог, чтобы Зитар смог унять этого Бебриса.
— Джонит, что ты тут опять устраиваешь? — строго спросил Ингус.
— Мне охота подраться, а Дембовский давно заслужил, чтобы его продраили.
— Опять у тебя руки зачесались? И с каких это пор ты так расхрабрился? — продолжал Ингус. — Я на берегу только что был свидетелем того, как какой-то трус удирал от двух особ слабого пола, а теперь он хочет применить свою силу к старому человеку.
— Кого ты имеешь в виду? — Джонит быстро обернулся к Ингусу.
— Тебя. Ты не парень, а пустобрех. На словах герой, а как до дела дойдет — так в кусты.
— Когда это было? — удивился Джонит.
— А ты уже забыл? — Ингус притворился сердитым. — Куда тебя унесло, когда они заговорили по-латышски? Оставил меня козлом отпущения.
— Они тебя обидели? — вся фигура Джонита воинственно приосанилась, выражая готовность отомстить за обиды, причиненные товарищу.
— Они сказали, что такого трусливого мужчину видят впервые. Так поступают только молокососы. Покажут из-за угла кулак, а потом убегают. Именно так оно и выглядело.
— Да я никуда и не убегал. Просто зашел в парикмахерскую — неудобно появляться перед женщинами в таком лохматом виде.
— И ты думаешь, я тебе поверю?
— Можешь убедиться! — Джонит сердито сорвал с головы шапку, открыв аккуратно подстриженные волосы. — Дело не в том, что я их испугался, а просто я знаю, что у женщин первое впечатление всегда решающее, и не хотел окончательно испортить все дело.
— Ха-ха-ха, недурное ты произвел первое впечатление! — издевался Ингус. — Пойдем в кубрик и перестань буянить. Люди спать хотят.
— Но мне с Дембовским…
— Нечего тебе здесь делать. А если и есть что, так сделаешь это завтра, в трезвом уме.
— У меня ум трезвый и сейчас! — упирался Джонит.
— Тем хуже для тебя.
— Ты что, меня разыграть хочешь? Этого я никому не позволю. Дембовский тоже меня на море разыгрывал, шпионил за мной, как я топлю да как чищу топки. Хорошо это, по-твоему? Меня, старого кочегара, он проверял, как мальчишку! Не ответил на приветствие!
