— Ток.
Глаза хирурга озабоченно устремляются на вторую новоявленную сестру, которая только в этом месяце научилась включать электроприборы. У нее, бедняжки, даже пот проступил между бровями и на маленьком носике.
— Слабее ток! Поставьте на единицу. Степан, голубчик! Если больно, скажи. Говори, если больно. Это мне нужно для работы.
Иван Иванович вдруг морщится и шипит: не вовремя включен ток, и он прижег палец. Хорошо, что задело слегка. Чтобы сестра не растерялась, он не делает ей никакого замечания.
Второй разрез, третий… Выкраивая кожный лоскут в виде подковы, доктор постепенно сдвигает его с поля, подкладывая под него марлю и вручая крючки Никите, и наконец откидывает книзу, на ухо, осторожно переложив связки зажимов. После этого он подрезает надкостницу, слегка отодвигает ее металлической лопаточкой, ставит крючок и берется за ручной трепан-коловорот.
— Некоторые хирурги употребляют электрический трепан для сверления, — говорит он Никите и Василию Кузьмичу, — а я не люблю. Ручной более чуток. С ним не ввалишься куда не следует. Мозг не терпит грубого обращения. Минут на пятнадцать дольше, но зато мягче. Степан! Если тебе неприятно, скажи! — обращается он к больному, быстро крутя коловорот.
— Ни-чего! — тихо отвечает Степан.
Просверлено пять маленьких дырочек по углам разреза. Сменив перфоратор-копье на фрезу, размером и видом похожую на пулю жакан, Иван Иванович повторяет сверление всех пяти отверстий.
Капельное вливание физиологического раствора в ножную вену уже началось. Марфа боится отойти от капельницы, хотя того, что влито туда, хватит надолго, шепотом снова отдает строжайший наказ своей помощнице насчет печей, тепла, горячей воды. Чтобы все было как следует.
Отверстия, просверленные в черепе, закрываются тампонами; очистив два близлежащих от белоснежно-розовых костных опилок, Иван Иванович с помощью проводника — тупой, слегка изогнутой стальной пластинки — продевает под костный мостик проволочную пилку. Быстрыми движениями обеих рук потягивая концы пилки вверх, он делает пропил наискось к наружному краю будущего «окна».
— Трещит, скрипит, а это ничего. Это пустяки! — говорит он громко для Степана.
Фельдшер Василий или Никита переводят.
Соединены пропилом последние отверстия, и костный лоскут откидывается на надкостнице, не надрезанной у его основания. Кость с одного края сильно истончена, шероховата. Хирург замазывает воском кровоточащие точечные отверстия в ней. Откинутые лоскуты закрываются марлей, сверху — полотенцем, теперь видны только связанные зажимы.
— Это мозговая оболочка. Она изменена. Сосуды расширены, — как всегда поучая, говорит Иван Иванович фельдшерам, не глядя на них. — Видите, какая она напряженная, совсем не пульсирует. Придется делать поясничный прокол, чтобы снизить внутричерепное давление…
Проследив, как закапала светлая спинномозговая жидкость, Иван Иванович возвращается на свое место. Напряжение оболочки начинает уменьшаться: мозг под нею, выпиравший бугром, опадает, она морщится, точно дрябнет, пронизанная веточками сосудов. Появляется пульсация.
Иван Иванович захватывает мозговую оболочку пинцетом, продевает в нее кривой иглой нитку, затем с помощью нитки приподнимает и очень осторожно разрезает специальными изогнутыми ножницами.
45
В это время возле двери в приемной скопились зрители, оттирая друг друга от заповедной щели между косяком и занавеской. Захар, обеспокоенный участью брата, тоже засматривал вместе с Кадкой. Но операционная комната была большая, стол стоял в дальнем углу, да еще Марфа его загораживала. Захар налег на чьи-то плечи, на выгнутую спину, подтянулся повыше… Случайный взгляд доктора заставил людей попятиться. Захар качнулся и упал, оборвав занавеску.
Звякнуло что-то от сотрясения на маленьком столике, но Иван Иванович не обернулся, может быть, даже не расслышал…
— Вон! — громким шепотом бросила Марфа по-якутски.
Повторять не понадобилось. В один миг Захара, сгоравшего от стыда, оттащили за ноги, прицепили на место занавеску — и стало тихо. Даже не хлопнула дверь — любопытные пробрались внутренним ходом, через комнату доктора: знали, что на столе лежит полуголый, все равно что раненый человек и нельзя выстуживать помещение.
— Больно! Кость ломит, — жалуется Степан.
— Это потому, что я касаюсь оболочки. А косточка не болит ни у кого.
— Где-то кровоточит! — замечает Василий Кузьмич, увидев, как кровь каплет на фартук хирурга.
— Зажмите, — коротко приказывает Иван Иванович Никите. — Каждую каплю крови беречь надо. — Но, вспомнив о неопытности своего ассистента, сам находит и ловит зажимом нужный сосуд.
Красные влажные пятна на его халате быстро запекаются, бурея, словно ржавчина.
После частичного откидывания лоскута мозговой оболочки сразу же обнаружилась сплошная твердая масса бугристой опухоли — менингиомы — вишнево-красного и лиловатого цвета.
— Есть! — Иван Иванович с облегчением переводит дыхание. — Степан, друг, ты ведь левша? Разговаривайте с ним! — приказывает он Василию Кузьмичу и к сестре: — Раствор!.. Кохер!
Нужные инструменты словно сами собой поднимаются с тарелок-подносов и попадают в цепкие, чуткие руки хирурга.
Теперь он почти успокоился: диагноз был поставлен точно. Продолжая свое дело, Иван Иванович с чувством признательности вспоминает невропатолога. Мелькает и остро ранящая мысль об Ольге, и доктор на миг распрямляется, будто хочет сбросить с плеч тяжесть.
— Какое у него давление? Ток! Вы, милуша, только вызывайте его на разговор, а слушайте меня!
Сестра вспыхивает, скорее догадавшись, чем поняв суть замечания, включает диатермию. Василий Кузьмич смотрит на приборы.
— Давление девяносто.
— Ну, что же, пока хорошее…
На большом протяжении опухоль спаяна с твердой мозговой оболочкой. При отделении ее появляется кровотечение из многочисленных расширенных вен в местах спаек. Смывание раствором, нажим марлевого шарика, пока электроотсос собирает жидкость, — и кровоточащий сосуд обнаружен…
Осторожно, медленно вводятся полоски-ленты из марли, смоченной в солевом растворе, между опухолью и тканью мозга. Они отслаивают опухоль и, сдавливая сосуды, останавливают кровотечение.
— Степан, ты говори, когда что-нибудь не так.
Тот не отвечает.
— Степан! Степан! — тихонько зовет Иван Иванович, продолжая работать.
— Жарко! — отзывается больной чужим голосом, словно в бреду.
— Дайте ему воды! Какой пульс?
— Пятьдесят шесть, — отвечает Василий Кузьмич.
— Введите камфару!
С одной стороны опухоль не отслаивается: здесь она внедрилась очень глубоко. Иван Иванович, подводя под нее марлевые тампоны, отодвигает лопаточкой мозг, податливо мягкий, но заполненный массой сосудов, питающих кровью и кислородом миллионы мозговых нервных клеток. Какая должна быть осторожность, чтобы не разрушить при операции центры, управляющие речью, движениями и способностью мыслить!
— Клипс!
Хирург берет пинцетом с пирамидки крохотные серебряные скобки, зажимает ими перерезанные сосуды, связывавшие опухоль с мозгом, и, неожиданно улыбаясь, говорит своим помощникам:
— Когда много клипсов поставлено, то потом, на рентгене, кажется, что у человека целый заряд дроби в голове. Клипсы хороши тем, что не вызывают раздражения и не съеживают оболочку.
Отодвинув мозг, хирург выводит нижний край опухоли.
— Разговаривайте с больным!
Постепенно введены ленты на всех участках по окружности и в глубину. После этого Иван Иванович прошивает опухоль толстыми нитками и, медленно приподнимая за них, как бы вывихивает ее из мозга. У места наиболее мощной спайки она удаляется вместе с твердой мозговой оболочкой.
— Разговаривайте с больным!
Опухоль по своему строению похожа на кочан цветной капусты. Ложе ее представляет глубокую воронку в веществе мозга. Оттесняя его, она уходила нижним краем в глубину сантиметров на шесть…
— Давление падает, — сообщает старый фельдшер. — Уже семьдесят.
— А вначале было?
— Сто тридцать.
— Горячую салфетку! — Иван Иванович кладет ее в образовавшуюся воронку, на колени ему каплет кровь. — Степан, милый, капсе!
Степан молчит.
— Говорите, говорите с ним! Давление?
— Пятьдесят пять.
Хирург осушает рану сухими стерильными салфетками, закрывает ее марлей.
— Давайте делать переливание крови!
Донор не без страха ложится на соседний стол, вплотную придвинутый к операционному.
Иван Иванович совместно с Василием Кузьмичем делают эту серьезную процедуру. Черномазенькая семиклассница из учаханской школы, заменив фельдшера у приборов, измеряет давление. Она не зря практиковалась…
