— Если меня заметят, я все равно не смогу вернуться. Они сразу поймут, что я выбежал из этой двери и откроют по ней огонь газовыми пулями, — сказал Красномордый. — Тем более ее нужно срочно забаррикадировать.
— Ты сам говоришь, что, если заметят, — конец, тогда лучше, может, не начинать? Ну доберешься, а дальше что? Неизвестно, — ворчал Тамакити. — Слишком уж это большое…
— Слишком большое безумие? Я ведь уже говорил, что именно поэтому, может быть, и удастся, — сказал Красномордый оптимистически, но вполне серьезно.
На покрытое крупными каплями лицо — легко можно было представить, что и все его тело, затянутое в костюм для подводного плавания, тоже покрыто потом, — Красномордый надел маску. Через помутневшие стекла уже невозможно было определить, покраснел он или нет.
Три часа тридцать пять минут. В убежище снова полетели дымовые шашки и газовые пули. Бойницы, выходившие на винтовую лестницу, заволокло белым дымом и стало темно, как под водой. Красномордый поправил маску, шумно и глубоко вобрал в себя воздух. Дверь открылась, и он выскочил наружу. В полосах света, как во время ливня при ярком солнце, появились стлавшиеся по земле густые подолы дыма. Согнувшись, будто ныряя в воду, растворился в них Красномордый. Дверь тут же захлопнулась. Клубы слезоточивого газа успели все же ворваться в убежище и, как злобные живые существа, набросились на подростков. Они кашляли, задыхались, обливались слезами; глаза невозможно было закрыть — сразу начиналась нестерпимая резь.
— Не трите глаза, — предупреждал Доктор. — Не трите, слышите. Это газ CS, пока не промоете, к глазам нельзя прикасаться…
Нетвердой походкой подростки приблизились к двери, повалили башню (это было чрезвычайно опасно, так как все делалось вслепую) и, пошатываясь, побежали в комнату.
— Хорошо бы забраться в бункер, но боюсь, как только откроем люк, туда попадет газ. Думаю, Дзину не следует дольше оставаться в осаде, — с трудом произнес Доктор и снова закашлялся. Никто не был в состоянии даже ответить ему. Все прислушивались к тому, что происходит за стенами убежища. Кашляя и хрипя, Доктор продолжал: — Если газ CS поразит кожу Дзина, я возьму его на руки и пойду сдаваться. Союз свободных мореплавателей не вправе заставлять ребенка страдать от газа CS. Только при этом условии я продолжаю выполнять обязанности корабельного врача…
Сильнее других от слезоточивого газа пострадал Тамакити. Разница была секундная, но все-таки он дольше всех смотрел вслед Красномордому. Скорчившись от кашля, он с трудом обрел дыхание. И все-таки ответил Доктору именно Тамакити:
— Союз свободных мореплавателей всегда был свободным объединением. Любой свободен покинуть его под любым предлогом. Я буду сражаться до конца, даже оставшись в одиночестве, в этом я тоже свободен.
Он с трудом встал и, обмотав махровым полотенцем рот, вышел в прихожую, где плавал слезоточивый газ, и взбежал по винтовой лестнице.
— Из винтовок не стреляли. Значит, Красномордого не заметили. Вслепую, для острастки, тоже не стреляли. В общем, пока все в порядке. Газовыми пулями они стреляли в верхнюю часть здания, так что и шальной пулей его вряд ли задело, — сказал Такаки.
— Но слезоточивый газ — штука серьезная, — сказал Исана. — Сможет ли Красномордый свободно двигаться, когда кругом него этот газ?
— Он на редкость здоровый парень. Три года был лучшим спортсменом всеяпонской юношеской лиги. Он не дрогнет, если ему даже придется переплыть море слезоточивого газа, — сказал Такаки, но увидев, как пострадали от газа Исана и остальные, сморщился, точно лизнул лимон.
Три часа сорок пять минут. Стрельба дымовыми шашками и газовыми пулями прекратилась. За стенами убежища стало тихо. Клубы дыма растаяли, появились лучи солнца, мгновенно вернулся яркий летний день. Глядя слезящимися глазами на эту резкую перемену, нельзя было не почувствовать головокружения; казалось, с тех пор, как началось сражение, для осажденных уже несколько раз день сменялся ночью. Прикорнув на полу, этим мыслям предавался один Исана, он был старше остальных и быстрее выбился из сил. Как только дым стал рассеиваться, подростки прильнули к бойницам. Тамакити подошел к бойнице у винтовой лестницы, через которую до последней минуты наблюдал Красномордый, снова получил дозу слезоточивого газа и вынужден был еще раз промыть глаза.
— Кажется, Красномордый все-таки забрался в кабину полицейской машины, — сказал он. — Дверца, которая была распахнута, теперь закрыта.
— Неужели их наблюдатели не обратили на это внимания? — сказал Исана.
— Если и обратили, они теперь бессильны, — ответил Такаки. — А вот у нас в убежище дела пошли плохо.
Справа и слева от убежища появились новые полицейские машины. Если прибавить еще боевые силы моторизованной полиции, скрывавшиеся среди саженцев на косогоре за убежищем, то кольцо окружения сомкнулось. Все бойницы убежища находились под прицелом снайперов, использовавших в виде прикрытия полицейские машины или тянувшиеся в обе стороны от них щиты.
— Если они перейдут в наступление, нам не выстоять. Как следует стрелять у нас умеет лишь один человек, — сказал Доктор.
— Они уверены, что у нас полно гранат и мы легко можем отогнать всех, кто приблизится сюда, — сказал Такаки.
— Но разве они не поймут, что у нас с гранатами не густо, если Красномордый, рискуя жизнью, выбрался наружу с динамитом? — сказал Тамакити, у которого язык, казалось, был налит свинцом. — Ради одного этого Красномордому стоило взять гранаты…
— Хватит, Красномордый сделал так, как считал нужным, — резко перебил его Такаки. — Чего сейчас говорить о человеке, которого здесь нет. Тебя это, может, и утешит, а Красномордому не поможет. Единственное, что мы должны сделать, — это прикрывать Красномордого в его безумной затее.
— Укрывшиеся в убежище, укрывшиеся в убежище, — начал громкоговоритель, и Такаки, не мешкая, вынул из бойницы заслонку. Исана сразу же узнал голос и испытал странное чувство: ему казалось, будто женским голосом говорит господин Кэ. В голосе действительно были все модуляции, присущие голосу старого политика, — если бы Кэ был женщиной, он, несомненно, говорил бы таким же фальшивым голосом. Это была Наоби. — Я та, у которой вы потребовали судно. Но у меня нет желания предоставлять вам корабль. Нет ни малейшего желания предоставлять вам корабль. Оставьте свои глупые надежды. Ваши угрозы бесполезны. Выпустите заложников и немедленно выходите сами. Если вы выйдете, не усугубляя своих преступлений, я берусь оказать вам помощь во время суда. Найму за свой счет адвоката. Немедленно выходите. Ребенок, которого вы взяли в заложники, — умственно отсталый. Что может быть трусливее и антигуманнее этого? Выпустите заложников и немедленно выходите сами. У вас же нет никаких принципов, которые нужно было бы защищать, забаррикадировавшись. Почему вы не выходите? Ради чего вы делаете все это? Вы, кажется, надеетесь, что вот-вот произойдет разрушительное землетрясение? И вообще, допустимы ли подобные антисоциальные действия? Они не будут признаны допустимыми при любом строе. Будущее общество, не способное избавить себя от подобных антисоциальных элементов, обречено на гибель. Эпоха, в которую разрешалось бы то, что собираетесь сделать вы, никогда не наступит ни в одном человеческом обществе на земном шаре. Чего вы в конце концов хотите? Своих товарищей вы линчуете и доводите до самоубийства, полицейского убили, умственно отсталого ребенка захватили в заложники — вы думаете, вам все позволено? Вы не люди! Разве могу я предоставить вам, способным на такое, средство для побега? Ваше требование переросло личную проблему. Даже если мне придется принести в жертву моего слабоумного ребенка, я не могу позволить себе вступить с вами в сделку. У меня есть долг перед людьми, перед согражданами, перед обществом. Да, я — мать. Я схожу с ума от того, что мой ребенок страдает. Но, как член общества, я обязана выполнить свой долг. Я отвергаю все ваши требования. Выпустите заложников и немедленно выходите сами. Укрывшиеся в убежище, укрывшиеся в убежище, бросайте оружие и немедленно выходите. Вы трусы. Я не склонюсь перед вашей трусливой угрозой. Я не склонюсь. Даже если в жертву будет принесен мой ребенок, мой умственно отсталый ребенок, я не склонюсь. Немедленно оставьте свои глупые надежды. Выпустите заложников и немедленно выходите сами. Это ваш последний шанс. Выпустите заложников и немедленно выходите, прошу вас…
— Ну и на ловкой же бабенке вы женились, — чуть ли не с восхищением сказал Такаки.
Исана был настолько ошеломлен, что не сразу нашелся что ответить Такаки, успевшему вклиниться, пока громкоговоритель молчал и не начал повторять все сказанное сначала. В следующую паузу Исана попытался оправдаться.
