Яндогай — знаменитое стойбище. Когда-то здесь было более тридцати яранг. Отсюда, можно сказать, началось культурное движение на. Чукотке. Шаманство противилось грамоте. В 1934 году первый председатель нацсовета Эттувги был ранен выстрелом из винчестера и скончался.
Первым учителем в Яндогае был Тихон Семушкин. Большую просветительную работу здесь вели учительница Лариса Беликова и ныне профессор — эскимолог Георгий Меновщиков.
Потом, после окончания рейса, Алимбек Добриев, методист культотряда, представитель известного Чукотке рода Добриевых, рассказал мне, что он сам родился в этом стойбище и учился у Семушкина, а потом до седьмого класса, уже в Лаврентия, его учила Лариса Беликова.
Алимбек Магометович с теплотой вспоминал своих земляков, принимавших участие в становлении Советской власти.
В 1924 году к берегам Яндогая подошла канонерская лодка «Красный Октябрь», и на ее борт ступили два жителя стойбища — Оттой и Кымынтегреу. Они попросились в рейс, и их приняли.
А рейс у «Красного Октября» был очень важным. Надо было высадиться на острове Врангеля и водрузить над ним красный флаг, объявив территорией молодой Советской страны, так как у Штатов Америки давно уже были притязания на наш остров.
Канонерская лодка блестяще справилась со своей миссией, а Оттой и Кымынтегреу были награждены значками «Участнику экспедиции на остров Врангеля». Один из этих значков Алимбек Добриев передал в Магаданский областной краеведческий музей.
В 1955–1956 годах стойбище перевели в соседнее село Лорино, там удобней. И вот стойбища нет. Есть только память о нем, и наш маяк, где люди во время длинного нартового пути пьют чай и, отдыхая в тепле, предаются воспоминаниям.
Дед Кием спрашивает, а был ли я на мысе Дежнева, видел ли Наукан, — отсюда недалеко, за день-два на вельботе можно дойти.
…О мысе Дежнева достаточно знают даже те, кто здесь никогда не был: из школьной географии известно, что это самый восточный мыс, о нем сложены стихи и песни. Приезжающие сюда непременно фотографируются у памятника Дежневу, а наиболее предприимчивые берут на память камень с мыса.
Для туристов и путешествующего люда мыс — предел желаний, а эскимосы называют его просто «предел земли».
Для нас же он важен своим маяком. Сейчас он на автоматическом режиме, а я рассказываю Киему о тех временах, когда здесь была полярка на пять человек. Возглавлял ее провиденец Юрий Иванов. Я гостил у Иванова и до сих пор помню деда-механика, который сконструировал необычайной силы ручной фонарь для работы в пургу и в полярную ночь. Дед грозился, что при желании может достать лучом американский берег, мыс Принца Уэльского, — забавный был дед.
Кием хохочет, он тоже знает этого деда, когда-то ездил в гости на полярку, на место старого стойбища Наукан.
Наукан от маяка метрах в двухстах, за оврагом. Это бывшее знаменитое эскимосское поселение. На науканском диалекте эскимосского языка говорят по обеим сторонам Берингова пролива.
От древних развалин стойбища веет историей целого народа, это не просто остатки каменных нынлю (землянок), и здесь многое для себя почерпнешь, если придешь летом, чтобы спокойно подумать о смысле жизни и неторопливо выкурить трубку, глядя на синюю дымку над проливом.
Здесь, в Беринговом проливе, смешиваются воды двух океанов — Тихого и Северного Ледовитого. И когда светит яркое солнце, вода зеленая-зеленая с изумрудными переливами. Нигде нет такой зеленой воды. Надо только, чтобы волна была прорезана солнечным лучом, а солнце здесь гостит нечасто, все больше — туманы…
Я спрашиваю Киема, помнит ли он кого из старых науканцев.
Он называет Утоюка, Атыка, Ненлюмкина…
— А Каектук? Не помнишь Каектука? Он умер на той стороне, на американском острове? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит Кием. — Я маленький был. Мне рассказывали про него потом. Может, он меня маленького и видел, как знать, а я его не помню…
…21 февраля 1932 года состоялся Третий национальный съезд Советов в Уэлене. Тогда Уэлен был районным центром. На собаках и оленях со всех самых отдаленных мест съехались сюда делегаты и гости. Год был тяжелым, накануне осенью охота на морзверя была плохой, к зиме запасы в мясных ямах истощились. В долгом переходе с острова Колючина в Уэлен у делегата Пененкау пали собаки.
С трибуны съезда с предложением о бесплатной помощи береговым людям — эскимосам выступил делегат съезда чукча Ареергин. Предложение было принято единогласно.
На этом съезде в президиуме сидел представитель островов Диомида эскимос Каектук. Выступая, он рассказал, что эскимосы американской стороны с интересом наблюдают за жизнью противоположного берега, и мероприятия Советской власти им по душе, поскольку гуманистические принципы и коллективизм всегда были близки душе северного человека.
— Давайте дружить, — призвал Каектук, — ходить друг к другу в гости, учиться друг у друга, а если понадобится, то и помогать…
Каектук, часто гостивший в Уэлене, был большим пропагандистом советского образа жизни. Его приводили в изумление (впрочем, как и других американских эскимосов) многочисленные факты заботы правительства о маленьких северянах. В частности, такой. На самом восточном острове страны — Ратманова, для девяти малышей была организована школа, чтобы не отвозить детей в Уэлен и не отрывать их надолго от семьи. Эти девять маленьких северян составляли контингент учащихся полной начальной школы, то есть здесь функционировали все четыре класса (не беда, что в одной комнате): в четвертый ходило два ученика, в первый и второй — по три, третий посещал один ученик.
Каектука это удаляло, потому что он помнил совсем недавние времена, когда ни о какой грамотности Чукотке не могло быть и речи, а старики на курсах ликбеза писали малокалиберными свинцовыми пулями вместо карандашей — не хватало бумаги и пособий. А тут первый пароход привозит продукты — для интерната, оборудование и учебники — для школы, бумагу, одежду и обувь — все в первую очередь детям.
Здесь, на границе двух миров, извечные истины добра и справедливости получали новое осмысление.
Беседа касается наших дней, и я рассказываю Киему о далекой стране Чили, о президенте Альенде, издавшем указ ежедневно выдавать всем детям Чили бесплатно по бутылке молока, — и о другом указе — президента Пиночета — отобрать у детей Чили бесплатное молоко.
— Фашизм… — задумчиво роняет Кием.
— Это знаменитое место, — объясняю я Киему. — Мы пьем чай на самом Полярном круге.
И рассказываю, как несколько лет назад наше гидрографическое судно бросило якорь на траверсе Чегитуня, спустили бот, высадились с трудом — в устье реки были бары, устье реки меняет свои очертания ежегодно, как и лагуна. Старик кивает головой, согласен, лагуна сейчас другая, много песчаных намывов.
Был сплошной туман. Чтобы точно определиться, надо подождать солнышка или звезд. Принялись за ремонт маяка, подул сильный ветер, лед забил вход в лагуну, зато очистился горизонт, и мы определились со скрупулезной точностью, хотя были известны координаты маяка и ближайшего репера.
Нас поразило, что точка, где должен быть установлен знак, приходилась на место бывшего стойбища. С плоской вершины высокого холма далеко на север просматривался океан, видно было побережье на восток и на запад, а на юг простиралась тундра до самого подножия дальних сопок. Умели же выбирать древние место для своего жилья! Если б они еще знали, в какой географической точке, на каком историческом месте рождались их дети и умирали старики!
Игорь Сосков, Геннадий Воскресенский и я по очереди долбим вечную мерзлоту. Жарко, мы раздеты по пояс, Игорь часто бегает к ручью и пьет ледяную воду. Мы его отговариваем, подожди, мол, чаю, но он смеется и глотает битый лед.
На большой буковой доске еще в море Игорь выжег слова «Граница Полярного Круга», поставил координаты, число, когда знак установлен, название нашего судна — «Маяк».
Особыми бронзовыми болтами, выточенными в море собственноручно нашим механиком, мы крепим доску к пятиметровому четырехгранному брусу из лиственницы, устанавливаем знак, укрепив его землей и камнями, к которым когда-то привязывались ремни древних яранг.
К подножию знака приносим китовые и моржовые кости, которых тут в изобилии, и отдельно челюсть кита для любителей ставить автографы, чтобы они не портили знак. На челюсти пишем: «Удачи всем идущим за Полярный Круг!» и просьбу к мореплавателям поддерживать знак в соответствии с международными традициями.
На прощание весь лоцмейстерский отряд фотографируется у знака, мы салютуем из ракетниц и карабинов и спешим на бот в тепло наших кают. Дело сделано — и радист отправляет сообщения в головное гидрографическое предприятие, Географическое общество СССР и редакцию «Комсомольской правды», где уже знают о нашем рейсе и ждут сообщений.
