Тойджан снова застонал, заворочался, начал бредить.
— Кто виноват? Мастер-ага!.. Горит? Ах, Айгюль, Айгюль-джан… Приди, приди!
И опять он тихо запел: «Глаза милого ищут милую…» Теперь Нязик чувствовала, что он понимает, что поет, не бредит больше. Так много чувства вкладывалось в эти простые слова, а солнце так буйно заливало комнату, будто музыка к песне, и Нязик чудилось, что уже наступила весна. И не успел смолкнуть припев, как дверь отворилась, и в комнату тихо вошла Човдурова.
— Айгюль-джан! — крикнул больной.
Айгюль стала на колени перед постелью, уронила голову на грудь Тойджану, а Нязик незаметно вышла из комнаты, то ли чтобы не мешать влюбленным, то ли чтобы охранять их у дверей. Стоя на посту, она и не слышала, как колотилось сердце Тойджана, не видела, как из глаз Айгюль катились слезы.
Но раньше всего Тойджан спросил:
— Буровая?
— Столб огня рассеялся, словно вихрь улетел в небо.
Тойджан и сам не заметил, как сел.
— Пожар потушен?
— Инженеры уверяют, что через несколько дней буровая снова начнет работать.
— Ты осчастливила меня, Айгюль!
Тойджан обнял девушку, удивившись, откуда взялись силы. Тепло губ, рук, щек Айгюль оживляло, согревало до самой глубины души. Он все крепче прижимался к Айгюль, не переставая удивляться целительной силе любви.
Деликатно постучавшись, в комнату вместе с Нязик вошел доктор и развел руками, увидев сидящего Тойджана.
— Что это, сон или действительность?
Айгюль покраснела, вскочила на ноги и поздоровалась. То ли от радости, то ли от смущения и Тойджан встал рядом с ней и в своей полосатой пижаме застыл, как по команде «смирно».
— Простите, доктор, — сказала Айгюль, — я второпях даже не попросила разрешения.
— А халат кто дал?
— Сама с вешалки стащила!
— Если бы знал, что так лечите больных, послал бы за вами три часа назад.
Тойджан вмешался в разговор, думая, что шутки доктора смущают Айгюль.
— Разрешите? — спросил он врача.
— Пожалуйста!
— Пошли, — сказал Атаджанов, схватив за руку Айгюль.
Растопырив руки, доктор загородил дверь.
— Это куда же?
— На буровую!
— А кто разрешил?
— Я же спросил у вас!
— Я думал, что вы просили разрешения задать вопрос. А теперь запомните: больной Атаджанов должен лечь в постель и без разрешения не вставать. В самом деле, кто вам позволил встать?
— Кто? — Тойджан на секунду задумался и нашелся. — Я встал из уважения к вам, доктор.
— Ах, молодец! — засмеялся врач. — Я вижу, вы действительно здоровый человек. А между тем похоже, что у вас легкое сотрясение мозга, и рана на голове еще внушает опасение…
— Рана? — Тойджан дотронулся до головы и только теперь обнаружил, что она перевязана. И тотчас почувствовал боль в затылке.
— Вы еще не знаете о своей ране?
Врач стал рассказывать, обращаясь больше к Айгюль, чем к больному, о том, как Тойджану сделали маленькую операцию, наложили швы и что теперь самое главное — покой.
— Все это хорошо, доктор, — нетерпеливо перебил больной, — я вам очень благодарен, но меня ждет буровая.
— Вот и пусть ждет, — неумолимо говорил врач, — она никуда не сбежит. С сотрясением мозга шутить нельзя, а потушенная буровая и товарищ Човдурова как-нибудь уже подождут. Вашей посетительнице я разрешаю пробыть здесь еще десять минут. Нязик, — обратился он к сестре, — ты тогда проводишь товарища Човдурову.
Влюбленные остались вдвоем, и в палате снова стало тихо. Тишина казалась торжественной, раскрывала в их душах новый радостный мир. Страшно было слово сказать, чтобы не нарушить это счастье. И молчать тоже страшно — того и гляди придет Нязик и уведет Айгюль. Не отнимая своей щеки от щеки Тойджана, Айгюль тихо сказала:
— С тебя бушлук причитается…
— За что тебя награждать? Что пожар кончился?
— Есть одна приятная новость.
— Не томи…
— Тебе дали квартиру.
— Так значит? — И Тойджан крепко обнял Айгюль.
— Значит, и откладывать нечего!
— Какое счастье! А где?
— Рядом с нами, новый дом в сто тридцать восьмом квартале.
— Да ведь его же только начали строить?
— Это из Сазаклы так кажется. Теперь строят быстро. Половину дома уже заселили.
Тойджан помолчал и снова спросил:
— Так дали квартиру, говоришь?
— Ты что — не веришь мне?
— Жизнь свою доверяю тебе!
— А кому же не веришь?
— Начальнику конторы бурения.
— Какое дело Аннатуваку до квартиры?
— Все кажется, что он готовит мне другую квартиру.
Айгюль поняла сразу, о чем он говорит, крепко обняла его, поцеловала. На минуту дыхание разлуки коснулось ее. Захотелось устыдить Тойджана.
— Можно ли выдумывать такие глупости?
— Дело даже не в том, что Аннатувак хочет помешать нам с тобой…
— А что же тебя беспокоит?
— Пожар на буровой — не шутка. Кто-нибудь должен ответить!
Всю дорогу из Сазаклы Айгюль думала о том же и ни до чего не додумалась. Но надо было успокоить Тойджана. Доктор сказал, что главное — покой.
— Глупости говоришь, Тойджан, — весело рассмеялась она, — никто об этом и не заикался.
— Сегодня не заикался, а завтра хором запоют. Кто будет отвечать за миллионный ущерб?
— Во всяком случае, не тот, кто не виноват!
— Это другой вопрос.
— Вот и не думай о нем!
Тойджан погладил девушку по плечу.
— Понимаю, ты хочешь меня успокоить, но человек так устроен, что не может не думать. За рычагом буровой сидел я, а виноват я или нет, еще не разобрался.
— Как же это получается?
— А вот так: ни я, да и никто на вахте не заметил, как долото врезалось в нефтяной пласт. Вот и я не успел подавить силу, поднявшуюся со дна скважины…
Айгюль хорошо понимала, что Тойджану есть над чем подумать. Вернее всего, он не виноват, но смогут ли изучить все обстоятельства, сопровождавшие аварию? От Аннатувака ждать пощады не приходится. Впереди, конечно, мало хорошего, но самое главное тоже не надо забывать: ведь с Тойджаном не случилось большой беды, он почти здоров… Могла ли она рассчитывать на такой счастливый исход ночью, когда металась у пылающей буровой. Атаджанов продолжал думать вслух:
— За себя-то я не боюсь, но мастер-ага… А что, если и его заставят отвечать?
— Перестань говорить про это!
— Айгюль, я знаю, что и тебе больно, но только не надо притворяться друг перед другом, обманывать себя. Я люблю глядеть в глаза любой угрозе. Но вот если мастер-ага окажется, по-ихнему, тоже виноват…
— По-моему, ты попусту устраиваешь панику.
— Так ли?
— Именно так. Мало сотрясения мозга, ты хочешь забивать свою бедную голову какими-то несуществующими угрозами?
Тойджан понимал, что Айгюль и сама не очень-то верит своим словам, но оценил желание оберечь покой больного.
— Хорошо. Кончил, — твердо сказал он.
— Тогда скажи, когда будем справлять свадьбу?
Хотя вопрос о свадьбе был давно решен, но до сих пор Айгюль стеснялась произносить это слово. Тойджан обрадовался.
— Неплохие намерения, Айгюль!
— С языка сорвалось. Я, собственно, хотела спросить, когда ты переедешь на новую квартиру.
— Если переедем, значит, придется свадьбу справлять!
— А кто против свадьбы?
— По-моему, Аннатувак.
— Это неважно!
— Как неважно?
— Сегодня против, а завтра сам будет жалеть об этом, да мы и не станем советоваться с ним!
Нязик уже несколько раз заглядывала в палату, напоминая, что пора прощаться.
Трудно было разлучаться, страшно оставаться наедине с невеселыми мыслями, но солнце так по-весеннему заливало всю палату, Айгюль так нежно улыбалась, что нельзя было не верить, что впереди все будет хорошо.
Глава сорок восьмая
Дело передано прокурору
Несколько дней на промыслах и в городе только и говорили что о пожаре в Сазаклы. Старые споры руководителей конторы бурения вокруг нового месторождения были известны всем. Сама жизнь подтверждала мнение Човдурова и Тихомирова о трудности бурения в этом районе. И, как всегда бывает в таких случаях, им начали бурно сочувствовать.
— К чему рисковать жизнью людей, миллионами рублей?
— Опасное дело так и должно было кончиться!
— Неужели и дальше будут продолжать разведку в гиблом месте?
— Счастье, что бурильщик уцелел и рабочие остались живы! Что-то теперь будет с Атаджановым?
— А может, пожар произошел по недосмотру бурильщика?
— Какой нефтяник допустит такие разрушения по халатности?
— Дай-то бог, чтобы хорошо обошлось…
Слушая эти разговоры, Эшебиби пребывала на седьмом небе. Зловредная старуха ни на минуту не могла забыть обиду, которую ей когда-то нанесла Айгюль своим отказом. Теперь вдохновенное воображение сплетницы всю вину за аварию возложило на Човдурову. Едва ли кому-нибудь, кроме Эшебиби, могло прийти в голову подобное хитросплетение. Оказывается, Айгюль тайком от отца приехала в Сазаклы, чтобы повидаться со своим милым, оторвала от работы бурильщика, увлекла его. Пожар произошел как раз в ту минуту, когда Атаджанов забылся в объятиях своей возлюбленной.
