Наскоро выжав портянки и вылив остатки воды из сапог, солдат обулся. Огляделся. Его пронесло далеко за дорогу. Он заметил ее метрах в ста. И почудилось солдату, что на дороге, ближе к речке, стоит автомашина. «Наверное, саперы переправу наводят», — подумал Прохоров. И он побежал напрямик, неуверенно перескакивая рытвины. Было очень трудно. Одежда не грела, а висела тяжким грузом. Ветер проникал, мнилось Юрию, внутрь тела, колол тысячами иголок.
— Про-о-охоров!
Кричали от машины и махали призывно рукой. Кто бы там? Может, ослышался? Нет, звали его.
— Садись. Приказано доставить в штаб. — Круглолицый беспечный шофер открыл дверцу кабины.
«Николай побеспокоился, позвонил лейтенанту», — с теплотой подумал Прохоров, неловко залезая в кабину.
Машина рванула с места во всю мочь, разбрызгивая по сторонам грязь и воду. Шофер включил фары. В полосах света встала косая стена дождя. Водитель закурил, короткое пламя озарило Юрия.
— Ей-ей, не признал в тебе капитана футболистов,— уважительно промолвил шофер. — Говорят, Прохорова встрень на реке. Я и не подумал. Мало ли в армии Прохоровых? Н-да, укатало тебя! Гоняют солдата...
Теплая кабина, пропахшая бензиновыми парами, казалась Юрию раем. Он откинулся на сиденье, согреваясь, разморенно закрыл глаза. В урчании мотора солдату чудилось, что вокруг все еще тайга и ветер глухо шумит в вышине...
— Может, подберем? — шофер легонько толкнул Юрия. — По десятке с головы. На косушку разживемся. С устатку-то, а?
Юрий с трудом открыл тяжелые веки, непонимающе уставился на шофера. Тот приник к ветровому стеклу, по которому мотался «дворник». Шофер указал на дорогу.
Впереди шли люди. Было их трое, и когда фары ударили светом в горбовики, в подвешенные сбоку одинаковые блестящей жести совки, Прохоров вспомнил рассказ Ульяны Федоровны. Резко крикнул:
— Тормози!
Шофер понимающе ухмыльнулся, с готовностью нажал на педаль. Машина юзом заскользила по жидкому грунту, задний скат опасно двинулся в кювет. Шофер чуть отпустил тормоз, и скат выровнялся.
Пешеходы обрадованно суетились, щурились от яркого света, скидывая горбовики.
Юрий поспешно выскочил из кабины, скомандовал:
— Руки вверх!-—и направил на мужчин автомат.
— Мы пуганы. Убери стрелялку! — глухо сказал угрюмый на вид мужчина, закрываясь рукой от света.
— Солдат, не дури! — насупился коренастый пешеход.
— Руки! — тонко крикнул Прохоров и щелкнул затвором.
Мужчины оторопело, вразнобой подняли руки. Шофер тоже выпрыгнул на дорогу, удивленный действиями солдата.
— Бери у них ящики! В кузов, аккуратнее! — приказал солдат шоферу.
— Дудки! — загремел лобастый высокий мужчина, шатнув вперед.
— Стоять! — Юрий прицелился.
Шофер молча исполнял поручение, в душе удивляясь наглости ротного футболиста, которым он минутой раньше восхищался. Он был уж не рад своей затее заработать на косушку.
Юрий быстро ощупал карманы задержанных, отобрал охотничьи ножи.
— Это же разбой! — гневно сказал лобастый, устало переступая с ноги на ногу. Подошва ботинка у него отскочила, наружу высунулся грязный мокрый носок.
— Не шевелись! — крикнул Прохоров. — По одному, в кузов. Быстрее!
Помогал солдату шофер нехотя. Когда последний, чуть прихрамывающий коренастый мужчина очутился в кузове, Юрий сам проворно забрался к ним. Предупредил:
— Не разговаривать! Не подниматься! Трогай!
Перегнувшись за борт, шепнул шоферу:
— Слышал, тревога? Шпионы!..
В ушах засвистел ветер: шофер гнал словно на пожар. Холод пробивался сквозь плащ-палатку и мокрую шинель, отбирал у солдата последнее, так необходимое ему тепло, срывал сырую огрубевшую ушанку.
Задержанные спокойно привалились к борту и, казалось, спали. На разбитой дороге по ухабам их без жалости подбрасывало. Глухо стукались о борт тяжелые горбовики.
Юрий несколько удивился покладистости задержанных. «Выдержка что надо! Тренированные... Тот конопатый малый, наверное, приземляясь, повредил ногу. Хромает изрядно».
Ветер не щадил солдата: Юрий коченел до боли и с тревогой ощущал, что, поднимись кто из пойманных, он не смог бы и слова промолвить. С большим трудом удерживал противную дрожь. Одна надежда — автомат. Солдат бережно прикрыл его от дождя плащ-палаткой, лишь решетчатое дуло безучастно глядело на прижавшихся к борту мужчин.
Из серого марева показались низенькие темные домики городской окраины. Промчались мимо огнедышащих мартеновских печей.
В распоряжение роты машина влетела метеором, круто свернула к штабу. Чуть не сбив зазевавшегося часового. У входа тормоза взвизгнули, машина проползла юзом.
Шофер, опасливо косясь на задержанных, помог Юрию слезть на землю. Мужчины пытались тоже встать, но Прохоров строго прикрикнул на них. Он сверил свои часы с большими, что светилить на столбе перед казармой. Было без пяти минут восемнадцать часов.
— Доложу капитану, — заикаясь в ознобе, выдавил Юрий. — Погляди тут...
Трудно переступая ногами и наскоро подтягиваясь, Прохоров пошел в канцелярию. Постучался.
— Войдите, — разрешил голос за дверью.
Юрий переступил порог, на его мокрых застывших губах застрял приготовленный рапорт.
За столом в углу сидел моложавый на вид черноволосый с темными глазами и тонкими усиками капитан. Он выжидательно смотрел на Прохорова.
А тот лишь раскрывал непослушные губы. Поняв его состояние, офицер поднялся и мягко сказал:
— Отставить! Садитесь, товарищ Прохоров. Докладывайте.
Стянув насквозь промокшую ушанку, солдат сел. На чистом полу остался мокрый след от его сапог. С плащ-палатки стекала вода. Юрий виновато усмехнулся. Негнущимися пальцами вынул пакет лейтенанта и передал его капитану.
— Там еще... шпионы, товарищ капи-и-тан.— Прохоров встал, выложил на стол три охотничьих ножа как вещественное доказательство. Потом сбивчиво рассказал командиру о поимке мужчин, о своей попутчице Ульяне Федоровне, что оставлена им на «Гизели» с Потаповым.
Офицер внимательно выслушал его, записал имя, отчество вызывальщицы. Затем тоже встал и официально сказал:
— От лица службы объявляю вам благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил отогревшийся Прохоров, сурово сдвинув широкие брови.
— Вам письмо, — продолжал капитан, возвращаясь за стол. — От девушек бригады. Что же вы не отвечаете им? К командиру обращаются за помощью. Наверное, хорошие девчата?
— Хорошие, — растерянно повторил за капитаном Юрий.
Капитан тотчас же вызвал старшину. Тот явился незамедлительно, молодцевато подтянутым, в блестящих сапогах.
— Выдать ефрейтору Прохорову сто граммов спирта. Накормить как следует. Разрешаю ему спать, пока сам не проснется.
Юрий посчитал, что капитан оговорился насчет ефрейтора. Но старшина, испросив разрешение, повторил:
— Ефрейтор Прохоров, за мной!
Капитан приказал ввести задержанных, все еще думая о Прохорове.
— Ну, капитан, и солдаты у тебя! — громко с порога начал лобастый мужчина.—Малец какой-то арестовал. Черт знает что!
Офицер пропустил мимо ушей замечание и раздраженный тон мужчины. Внимательно оглянул вошедших.
Они остановились непринужденно у порога. Поношенная одежда была мокрой. У лобастого ботинки перевязаны проволокой. Все, как показала Ульяна Федоровна. Но лица их вызывали симпатию офицера: открытые, простые, усталые по-настоящему. Лишь глаза выражали сердитое возмущение. Конопатый спросил:
— Курить можно?
— Подождите. Документы имеете? — Капитан остановил взгляд на лобастом.
— Кто их в лес берет?
Не оказалось документов и у его товарищей. И это несколько успокоило капитана: враг выложил бы всякие удостоверения.
— Рабочие мы, с механического завода, кузнецы. Позвоните в проходную скажут. — Лобастый назвал себя и фамилии товарищей. — Райком партии знает. Вот он и я — коммунисты, — кивнул он на конопатого.
— Вот пацан, наскочил!..—буркнул третий, белобрысый, угрюмого вида мужчина. Он не знал, куда девать крупные сильные руки, и мял толстыми пальцами кусочек глины.
— Кузнецы — народ огненный: все в дыму, в копоти. Металлисты, сами знаете, — говорил конопатый, с жадностью поглядывая на пачку «Беломора», что лежала на краю стола. — Вот и решили в тайгу прогуляться: легкие малость провентилировать. Совки смастерили из жести. Убедитесь сами: копия в копию у всех. А мест добычных не знаем. Ходоки-то в ягоды редкие... Ну, и приметили старуху, Ульяну Федоровну, так сказать... Она-то здешняя, каждый пенек ей знаком.
Капитан не спеша что-то записывал, размышлял: по рассказу выходило все правдоподобно. Но если они честные рабочие, то как могли бросить в распутицу старую женщину? И он повторил свой вопрос вслух.
