— За что, товарищ капитан? Он только один раз выпил, да и то красного. Я не знала, что этого делать нельзя, — смущенно опуская голову, сказала Надежда. — Больше я ему ни разу не покупала...
— Не следовало и этого делать. Но не в этом суть. Вы же его не любите!
— Почему вы так думаете? Это неправда! — выкрикнула она с обидой и горечью. — Вы ничего не знаете!
— Может быть, я не все знаю. Я здесь человек новый. Но знаю, что к вам в гости и рыбак Ерофей ходит, какой-то лейтенант из ПВО, киномеханики. Какая же тут любовь? Вы извините, но это очень нехорошо.
— А что я с ними сделаю? Они сами пристают...
— Тут уж вы должны выбрать. Понимаете, он же ревнует.
— Глупый потому что... — скручивая жгутиком кисть полотенца, прошептала она чуть слышно.
— А знаете, что он рапорт подал? Жениться собрался?
— Он мне говорил.
— А зачем вам спешить? Он же еще не отслужил свой срок.
Надя промолчала.
— Может быть, есть другие причины? — допытывался Ромашков.
— Ну, знаете... Я лампу при нем не тушила, не такая... — Девушка покраснела и отвернулась.
— Извините меня. Я вам верю и вижу, что вы хорошая девушка. Да и Нестеров замечательный парень. Надо помочь ему отлично закончить службу. Ближе узнаете друг друга, тогда совет да любовь, как говорится!
— Значит, еще больше года ждать!
— А как же невесты и жены фронтовиков по четыре года, даже больше, ждали? Подождете, еще крепче полюбите. Мне думается, что так и нужно поступить.
— А вы откуда знаете, как надо любить? У всякого по-своему. — Надя выразительно посмотрела на капитана и заставила его сильно смутиться. — Вы еще сам-то не женатый. Вот влюбитесь по-настоящему, тогда узнаете.
— Постараюсь, — улыбнулся Ромашков и, чувствуя на себе чей-то взгляд, невольно оглянулся.
Шагах в пятнадцати за ними шла Настя, в зеленых спортивных брюках, в сиреневой майке, и тихонько напевала какой-то легкомысленный мотивчик.
— Ваш-то помощник вчера с ней познакомился и крутился, как петушок... Все люди — человеки и пограничники тоже, — вздохнула Надя.
— Да, да... конечно, — пробормотал Ромашков. — Надеюсь, что весь разговор останется между нами?
— Не беспокойтесь. Я не болтлива. — Немного подумав, строго добавила: — А Ивана отпустите на час, я сама с ним потолкую. До свидания, товарищ капитан, бувайте здоровеньки.
Взмахнув рассыпавшимися по плечам косами, девушка повернулась и побежала навстречу Насте.
Еще в детские годы Миша Ромашков тайно от родителей и школьных учителей завел дневник. Оставаясь наедине, он доставал из укромного местечка свои записные книжки, просматривал их и записывал все, что интересовало и тревожило его юношеское воображение. Со временем это вошло в привычку. Однако в последующие годы дневник велся неаккуратно. Вспомнил о заветных страничках Михаил во время службы на Курильских островах после небывалого по своей силе шторма. Несколько подмоченных записных книжек с расплывшимися на страничках буквами, когда он их бережно разгладил, высушил и перечитал, оказались самым дорогим воспоминанием о прошедшей юности.
На этих страничках с выцветшими чернилами жил со своими несуразными фантазиями и Петя Пыжиков, тихонько таскавший у отца папироски, и какая-то девчонка Райка с бесцветными, как пеньковые веревочки, косичками, за которые часто дергали озорные мальчишки. Михаил перечитал тогда все — от первой до последней строчки.
На другой же день была заведена новая тетрадь — более объемистая, в твердом переплете, куда Ромашков и стал записывать, правда не так регулярно, как раньше, свои размышления.
Новые записи появились в тетради и в последнее время.
«Вот уже прошло несколько месяцев, как мы прибыли с Петром на новое место службы. Застава находится на берегу моря, в горле крутобокого скалистого ущелья дикой и первозданной красоты. Место глуховатое и не совсем обжитое. Пыжикову оно не нравится, а я в восторге от него и от людей, с которыми мне приходится охранять границу. Но жизнь — штука сложная и не всегда течет ровно и гладко. Историю с младшим сержантом Нестеровым я уже подробно описал. Однако продолжаю за ним наблюдать. Вот уже почти пять месяцев он командует отделением. Его солдаты хорошо несут службу и занимают первое место по боевой подготовке. Как мы этого добились? Последовательных записей я, к сожалению, не вел. Некогда. Восстанавливаю отрывочно, по памяти. Мы много говорим о воспитании, но часто действуем по какому-то укоренившемуся шаблону, а главное, недостаточно изучаем своих людей и мало используем накопившийся опыт. Я недавно вспомнил одну лекцию, которую нам читал еще в училище подполковник А. Человек он был начитанный и не скучный, мысли свои излагал доходчиво и просто. Он говорил, что наука о воспитании человеческого характера является самой сложной и трудной из всех существующих в мире наук.
Из этой лекции я тогда усвоил, что самое главное — это хорошо знать человеческий характер. Дело, конечно, не легкое, но именно с этого я начал свою офицерскую службу. До того как приступать к воспитанию молодых, незнакомых мне солдат, я стремился узнать, что каждый из себя представляет и на что способен. Остальное уже зависело от моего подхода и метода, а главное — от накопленного опыта, которого у нас еще очень недостает. Столкновение с младшим сержантом Нестеровым в конюшне дало первый толчок моим мыслям. Я понял, что характер у парня крутой, сложный, но человек он прямой, честный.
Вечером, беседуя с ним наедине, я выяснил, что он умеет плотничать и класть печи. Этому ремеслу Иван с детства научился от своего дедушки. До службы в армии с пятнадцати лет работал в колхозе. Он с гордостью рассказывал, какие может делать печки.
— А вот мы построим баню, а вы сложите печь, — сказал я ему, чувствуя, что руки его давно уже соскучились по такой работе.
— Могу попробовать, — ответил он неопределенно.
— Мы баню строим не для пробы, а хотим в ней мыться.
— Понимаю, товарищ капитан. Постараюсь.
— Это должна быть действительно хорошая печь. Сделайте чертеж и посоветуйтесь с теткой Ефимьей. Это ее хозяйство.
— Слушаюсь!
Через несколько дней мы рассмотрели чертеж, обсудили, кое-что поправили и утвердили. Печь получилась на славу. Без навязчивости и мелкой опеки я постоянно заставлял Нестерова самостоятельно мыслить и видеть результаты своего труда.
— Покажите, товарищ Нестеров, конспекты ваших занятий.
Он подает тетрадь и смущенно краснеет. Тетрадь измята, записи сделаны небрежно. Торопливый, неразборчивый почерк. Я нарочно достаю свою, чистую, исписанную мелким, убористым почерком, и для наглядного сравнения кладу их рядом. Вижу, что сержант начинает ерзать на стуле. А я спокойно, будто ничего не произошло, перелистываю то одну, то другую. Делаю замечания только по существу написанного, вношу свои поправки, а об остальном ни единого слова. А через два дня я вхожу в комнату, где Нестеров проводит занятия, и вижу в его руках новую чистую тетрадь с четко написанным текстом. Так я постепенно убедился, что излишние и многословные наставления при воспитании людей не только не нужны, но и вредны. Они надоедают и превращаются в малодейственный шаблон. Авторитет офицера, начальника укрепляется только на личном примере, в постоянном напряженном труде.
В памятный день нашего приезда на заставу здесь проходили занятия по боевой стрельбе.
Разволнованный событиями дня, младший сержант Нестеров не выполнил задания. Плохо стрелял и секретарь комсомольской организации сержант Батурин. Да и вообще вся застава стреляла неважно.
Пришлось и нам с Петром держать своеобразный экзамен. Я выполнил упражнение, а Пыжиков разгорячился и промазал.
— Вот такие-то, товарищ капитан, дела, — когда окончились стрельбы, обращаясь ко мне, проговорил майор Рокотов и, распрощавшись, уехал, не сделав больше никаких замечаний.
На другой день я вызвал сержанта Батурина и сказал, что личный состав нашей заставы состоит на девяносто процентов из комсомольцев, а он, как секретаре бюро, видимо, умеет только произносить речи, но сам стреляет плохо.
— Раньше я хорошо стрелял, — попробовал он оправдаться.
— Мне это не известно, — сказал я резко.
— Всякое бывает, товарищ капитан, — ответил сержант с лукавинкой.
— Что вы имеете в виду?
— Старший лейтенант тоже не выполнил... Со всеми случается.
— Он стрелял не зачетную, а так... в порядке тренировки, — пытался я выгородить офицера. — И притом мы только что с дороги. А кроме того, вам не следовало бы так говорить. Речь идет о вас. Вы — тоже командир.
— Виноват. Я понимаю. Но вы тоже с дороги, а стреляли отлично.
