блюдце, глянул на циферблат, покосился на солнце, уточняя время, и заспешил к кухонному навесу.
– Готов обед? – накинулся он на Тосю, намереваясь, по своему обыкновению, переложить на чужие плечи часть того нагоняя, каким его попотчевал Игнат Васильевич.
– Да вроде готов… – отозвалась Тося.
– «Вроде»! – передразнил ее Чуркин. – А ну, звони!
Тося огляделась вокруг:
– А где у вас звонок?
– Ты что, ослепла? – Чуркин сердито кивнул в сторону буфера, подвешенного к углу навеса. – Вот работничка бог послал!
Тося злопамятно посмотрела на Чуркина и неуверенно тюкнула топором по буферу. Наклонив ухо, прислушалась к тонкому певучему звуку и осталась довольна. Она стукнула во второй раз, покрепче, и, войдя во вкус, принялась охаживать безотказную железяку, не жалея казенного обуха. Тягучий призывный звон поплыл над делянкой. Приплясывая на месте от избытка сил, Тося завопила на весь окрестный лес:
– Обе-ед!.. Навались, рабочий класс!.. Кушать подано!..
– Голосистая! – подивился Чуркин и почесал в затылке.
На делянке замолк шум работы. Проголодавшиеся лесорубы со всех сторон устремились к Тосиному навесу.
В горделивой позе, уперши руки в бока, Тося стояла возле котла, по-матерински снисходительно смотрела на спешащих к ней лесорубов и чувствовала себя сейчас самым главным в лесу начальником.
– Навались, у кого деньги завелись! – крикнула Тося и вооружилась самым большим черпаком, какой только нашелся на кухне.
С дымящимися мисками в руках лесорубы отходили от котла, устраивались, кто где может. Они облепили короткий, грубо сколоченный стол, рассаживаясь на пеньках и поваленных деревьях.
Как ни тесно было за столом, но Тося заметила, что лесорубы потеснились, освобождая местечко Илье. «Уважают!»– решила она. Илья порылся в миске с хлебом, выбрал, как это сделала бы и Тося на его месте, вкусную горбушку и впился в нее крепкими зубами. И как недавно на делянке, когда Тося поила Илью и ей ни с того ни с сего передалась его жажда, – так и теперь она почувствовала вдруг во рту кисловатый вкус хорошо выпеченного ржаного хлеба, будто сама только что откусила от заманчивой Илюхиной горбушки изрядный кусмень.
«Чего это я? Прямо гипноз какой-то…» – обескураженно подумала Тося и поспешно отвернулась от Ильи.
Ухаживая за Катей, Сашка придвинул к ней туесок с солью. Но благодарности он не дождался.
– У меня у самой руки есть! – обиделась Катя.
Орудуя великаньим черпаком, Тося все поглядывала украдкой на обедающих. Вот и последняя обрубщица сучьев отошла от котла, а Тося все еще не знала, угодила она привередливым лесорубам или нет. Она встретилась глазами с Сашкой и дружески кивнула незадачливому Катиному ухажеру, выпытывая: как ему показался обед? Но Сашка не понял ее, осмотрелся по сторонам и передвинул миску с хлебом на середину стола, Тося досадливо мотнула головой.
– Что я, больше других хлеба ем? – возмутилась Катя и оттолкнула миску от себя.
Сашка смущенно крякнул.
– Ксан Ксаныч, как там на квартирном фронте? – спросил он минуту спустя и украдкой покосился на неприступную Катю, проверяя: поняла ли она, что неспроста он интересуется жилищными делами такого почти семейного человека, как Ксан Ксаныч.
– Обещали нам с Надюшей в четырехквартирном доме, а его и не строят. Всех плотников на лесоповал двинули, – сразу же отозвался Ксан Ксаныч с той охотой, с какой больные говорят о своих застарелых болезнях. – С нашим начальством и не поженишься! А годы у меня, ребятки, не маленькие…
– Да уж, Ксан Ксаныч, годы у тебя того… – делано посочувствовал нагловатый парень в неожиданной для северных лесов шапке-кубанке, втискиваясь между Ильей и Сашкой.
Это Филя, первый зубоскал и скандалист в поселке.
– Вот то-то и оно… – согласился Ксан Ксаныч, не почуяв насмешки в словах Фили.
Тося потеряла всякое терпенье и окликнула Катю:
– Ну, как там?
– Горячо, Тось, не бойся! – порадовала подругу Катя и стала дуть на ложку.
Тося головой боднула воздух и подивилась, до чего же бестолковые эти лесорубы. «Ну погодите, ироды, я вам завтра наготовлю!» – рассердилась Тося, жалея уже, что так старалась сегодня.
Илья перехватил ее поскучневший взгляд. Он вдруг догадался, чего сейчас ждет от них эта забавная девчушка-повариха, которой, кажется, очень хочется, чтобы все принимали ее за взрослую. Сам не зная, зачем он это делает, Илья поднялся из-за стола и подошел к Тосе.
– Веселые у тебя щи! – похвалил он.
– Веселые? – удивилась Тося.
– Веселые! – подтвердил Илья и с чувством затряс Тосину руку. – От бригады и… от меня лично!
И все лесорубы, будто Илья развязал им языки, наперебой принялись хвалить Тосю и ее вкуснейшие щи.
– А научные работники твои не дураки были! – крикнула Катя и показала Тосе оттопыренный большой палец.
Сашка зачерпнул соли из туеска, посолил Катин палец, возвещая, что Тосины щи – «на большой с присыпкой». И то ли вкусные Тосины щи были тому виной, или здесь таилось что-то другое, но на этот раз Катя сменила гнев на милость и посмотрела на Сашку гораздо ласковей, чем девушки смотрят на парней, которых приписывает им чужая молва.
И даже хмурый мастер Чуркин, отведав знаменитых Тосиных щей, проговорил подобревшим голосом:
– Наваристые… Ишь ты, из молодых, да ранняя! – И почесал в затылке, дивясь, как это Тосина худоба не мешает ей быть толковой поварихой.
– А я сразу догадался, что она хорошо стряпает, – похвастался Ксан Ксаныч. – По глазам видно!
И Вера, пришедшая с верхнего склада, порадовалась неожиданному Тосиному успеху:
– Вот чертенок! А я, признаться, боялась за нее…
Смущенная всеобщими похвалами, Тося притворно насупилась, но тут же не выдержала и заулыбалась.
– Я что? Я ничего… Вот если бы лаврового листа побольше!
Один лишь Филя неподкупно проворчал:
– И чего раскудахтались? Щи как щи. Бывают и хуже, конечно, но… редко!
Все так рьяно зашикали на Филю, что Тося не успела даже обидеться. А Илья посоветовал дружку:
– Проснись! – и нахлобучил ему на глаза кубанку.
Тося с немой благодарностью глянула на Илью и неожиданно для себя решила: он же не виноват, что таким красивым народился. Что же ему теперь – нарочно оспой заболеть или уши себе отчекрыжить?.. Хорош он будет без ушей!
Она усмехнулась, представив на миг Илью безухим, покрутила черпаком в котле и, стараясь унять горделивую свою радость, деловито объявила:
– Добавки кому? Навались!
В просторном неуютном клубе лесопункта гремела радиола. Посреди зала кружилось в танце с десяток пар. На ногах танцующих мелькали ботинки, сапоги, туфли на высоких каблуках, запоздалые босоножки и преждевременные валенки. Озабоченный комендант с молотком в руке и портретом под мышкой пробирался между танцующими. Он охранял портрет от толчков с таким бережным старанием, словно
