— Если бы я знал отчего, она не холодела бы! И с каких это пор диспетчер стал лезть в технологию! Ты знай свое — давай агломерат!
Збандут подтянул микрофон к себе.
— С каких это пор вы с диспетчером на «ты»?
— А это еще кто суется в разговор?! — По инерции у начальника смены снова вырвался выкрик.
— Директор.
В микрофоне что-то крякнуло, потом раздался глухой кашель.
— Простите, товарищ Збандут, — уже совсем иначе, елейно и почтительно, проговорил начальник смены и объяснил причину похолодания печи.
— Вот так и в дальнейшем вести все разговоры с диспетчером. Я переселился в его помещение и все слышу. Передайте по смене.
Грубее всех разговаривали с диспетчером начальники цехов. Они считали ниже своего достоинства давать подробные объяснения. Привыкли требовать с диспетчера оперативного обеспечения цехов всем необходимым — от сырья до порожних вагонов — и взвивались до небес, когда диспетчеры требовали от них. Такова была традиция, освященная годами, и Збандут принялся ломать ее.
Начальника смены блюминга, который пытался отделаться от диспетчера невразумительными ответами, директор тоже взял в оборот. Ему важно было установить, почему тот темнит, — принимает диспетчера за тупицу или сам туп? Но разобраться в этом с ходу не удалось, и Збандут попросил его после смены наведаться в диспетчерскую.
— Познакомитесь с диспетчером, получите точное представление друг о друге — будет легче работать, — отечески внушал ему Збандут. — И я вас поближе рассмотрю.
— Посидели бы вы здесь месяцок, — с просительной интонацией сказал диспетчер, — был бы другой компот. Важно приучить к нормальному тону. А там пойдет.
Збандут облизал пересохшие губы, посмотрел на диспетчера с добродушной усмешкой.
— Месяцок? Вы много захотели. Хватит и недели. Потом достаточно заглянуть к вам раз в три дня для поддержания легенды, будто директор здесь днюет и ночует. — И добавил с укором: — Нужно зарабатывать личный авторитет, а не светить отраженным светом.
В молодости Збандуту пришлось посидеть в диспетчерском кресле, познать всю сложность и значимость этой незаметной, неблагодарной, но крайне необходимой работы, и на каждом заводе он добивался, чтобы диспетчер из простого информатора вырастал в подлинного организатора производства.
* * *
В час ночи, предупредив главного инженера, что завтрашний день проведет в Донецке, Збандут сел в машину и укатил в Днепропетровск. В девять утра он был уже у Штраха. Он понимал, что на совещание, которым все время были заняты мысли, надо являться во всеоружии, заполучив приверженцев. Личные контакты в таких случаях играют немаловажную роль.
Новое здание проектного института стояло на самом берегу Днепра. Из окон кабинета Штраха была видна могучая река и противоположный берег, застроенный до самого горизонта и дымивший трубами бесчисленных заводов.
Эти два человека впервые встретились лицом к лицу и поначалу вели разговор осторожно, прощупывая друг друга. Но очень скоро пристрелялись и, отбросив всякую дипломатию, углубились в существо дела. К удивлению Збандута, у Штраха уже был готов новый эскизный проект цеха, дорогой, щедрый, но подкупающий размахом и смелыми решениями. Ни одного дефекта, которыми изобиловал пресловутый типовой проект, Збандут не обнаружил.
Положение прояснилось. Теперь на совещании можно предложить взамен существующего новый, более совершенный вариант. Есть с чем сравнить, есть что выбирать.
— Кто вам финансировал эту работу? — поинтересовался он.
— Никто.
— А как же вы сведете концы с концами?
— Отстоим — ваш завод оплатит, погорим — понесем, как водится, убытки. Не все в нашей жизни определяется рублем. Есть еще другое мерило человеческих деяний — совесть. Ради нее приходится не только на материальные убытки идти, но подчас и на Голгофу. За все лучшие проекты у нас, как правило, лупят. Совершенствуем, ищем оптимальные решения и, естественно, вылезаем из сроков. А сроки — основное в нашей деятельности. Неважно, что хуже, лишь бы в срок. И все благоденствуют, все довольны.
У Штраха глаза усталые, но мудрые, многое повидавшие. Голова седая, без единой чернинки, но держит он ее гордо.
— Надеюсь, что встречу в вас не только единомышленника, но и активного союзника, — не то вопросительно, не то утвердительно сказал Збандут.
— Это разумеется само собой. Слушайте, кто такая Лагутина? Я заочно в нее влюбился.
— В нее еще легче влюбиться очно. — Збандут охотно улыбнулся. — Это самая интересная женщина, какую я видел. Бывают красивые и неумные, бывают умные и некрасивые. В этой сочетается все.
— У нее что, умение репродуцировать или она живет своим умом?
— И то и другое, опять-таки в редком сочетании. И еще неоценимая черта, которую так нужно развивать в людях, — принципиальность, независимость мышления.
— Эх, батенька, — протяжно вздохнул Штрах, опускаясь в кресло, — с этими качествами жить не так просто, и таких людей не больно много.
— И все же именно такими людьми должен окружать себя руководитель, не боясь, что кто-то окажется умнее его. А у нас… Попадет иногда в руководящее кресло пентюх — и подбирает кадры себе по плечу, а чаще и пониже, чтобы на их фоне казаться светочем. Смотришь, через какое-то время уже образовался целый очаг бездарей. А бездари страшны тем, что обладают свойством коагулировать, сплачиваться, кустоваться.
— Попробуй подбери умных, — проворчал Штрах. — Вот хоть бы у меня в институте… Какие стимулы для удержания умных людей? Зарплата у всех одинаковая, возможности получить степень нет — институту не дано право присваивать ученые степени. А если человек защитит диссертацию на стороне, он и уйдет на сторону, поскольку в проектном институте никакими привилегиями пользоваться не будет. Вы вот на проектировщиков нападаете. А хоть когда-нибудь об этой стороне дела подумали?
— У меня есть о чем думать на своем месте, — вяло отозвался Збандут. — У нас на заводах тоже ни один кандидат наук не задержится, не говоря уже о докторе. Не та зарплата, не те условия работы. Завод отдачи требует, быстрого решения вопросов, потому что их тьма-тьмущая и потому, что один на другой набегает. К примеру, проблема качества. Дело в том, что качество продукции из количества не растет, и не каждому ведомо, что лучше один хороший рельс, чем два плохих, лучше один лист из нестареющей стали, чем два из обычной, лучше…
— …один умный, чем десять глупцов, — подхватил Штрах.
— Посмотрите, что получается, — продолжал Збандут. — Вызовут тебя, предложат… ну, скажем, освоить в кратчайший срок новый мудреный профиль проката. Подумаешь, прикинешь и откровенно признаешься, что не можешь этого сделать. А твой коллега пообещает, легко пообещает, будто это пара пустяков. Смотришь — его акции сразу повысились. Придет время, коллега засыпался, ничего у него не вышло. И все равно акции его котируются выше твоих. Он пытался, а ты не хотел и даже не пытался.
— Я давно пришел к выводу, что принципиальность дорого обходится, — мрачно отозвался Штрах.
— А вот отсутствие ее воспитывает нигилизм. Моя хата с краю, своя рубашка к телу ближе, поперед батьки… — и — так далее. У своерубашечников очень удобная позиция — беспринципность, возведенная в принцип. Клеймо на них надо ставить, чтобы каждый сразу видел, с кем имеет дело.
— Воспитывать их надо, — возразил Штрах. — Бить по самолюбию и притом нещадно. Вы заметили, что, как правило, нигилисты — люди никчемные. Они ничего не знают, ничего не умеют и низвергают авторитеты только лишь для самооправдания, для самовозвышения. Кстати, есть только два способа проникнуться уважением к собственной персоне — либо сделать из себя что-то значимое, общественно полезное, чтобы стать вровень с другими, а то и приподняться над ними, либо шельмовать всех подряд, втаптывать в грязь. Первый способ трудноват — надо расти самому, а второй… второй совсем прост. Косить все, что растет кругом — и будешь торчать, как штырь. В своем воображении, разумеется.
— У вас молодежи много? — Збандут потер тыльной стороной ладони отросшую за ночь щетину, устало прикрыл глаза.
— Почти весь институт молодежный. А за счет кого еще расти?
— И как, уживаетесь? Штрах задумался.
— Молодежь никогда не бывает похожа на своих отцов, — раздумчиво произнес он. Заметив, что собеседник ищет сигареты, протянул свою пачку. — Она или лучше их или хуже их, но их не повторяет.
— А все-таки — хуже или лучше? — нетерпеливо спросил Збандут.
— Ну вот вы как хотите. Да или нет. Тут односложным ответом не отделаешься.
— Лавируете?
Штрах усмехнулся. Лукаво и в то же время снисходительно.
