— Тогда это просто ни на что не похоже! Я не физик, но и мне стало ясно: только чудом избегали вы до сих пор несчастных случаев.
— Так бывает во всех лабораториях, где работают, — упрямо возразил Воронов.
— Оставь это! Работа — не война. Мы не имеем права подвергать необоснованному риску жизнь и здоровье людей.
— Риск не так уж велик. В лаборатории работают люди, знакомые с приборами. А несчастный случай может произойти и на кухне.
Стенин поднялся:
— Ты эти прибаутки брось! На кухне у плохой хозяйки может и кастрюля свалиться на голову. А здесь мы обязаны исключить все причины, которые могут привести к несчастным случаям.
Воронов также поднялся:
— Но пойми, что в лаборатории, где непрерывно переделываются, отлаживаются, регулируются все новые и новые приборы, просто невозможно предусмотреть случайности. Открытая панель магнита в тысячу раз опаснее, чем все эти «неприкрытые щитки», «незакрепленные провода» и другие мелочи, которыми напичкан акт. Но мы не можем не открывать панелей и не держать их открытыми под током. Этого требует работа.
— Тогда надо исключить всякую возможность того, чтобы к приборам подходили посторонние люди.
— Здесь не бывает посторонних. Студентов, работающих по теме кафедры, я не считаю посторонними.
— Хорошо. Тогда нельзя их оставлять одних с работающими приборами.
— В принципе я не согласен и с этим. А в данном случае не было даже такого «упущения». У магнита работал Стрельников. Только внезапное отключение энергии заставило его на миг отойти от прибора. И я не вижу в его действиях ничего предосудительного.
— В ректорате и парткоме смотрят на это дело иначе.
— А как смотришь ты?
— Там я защищал тебя насколько это было возможно. А здесь прямо скажу: я не согласен с тобой, несмотря на все твои доводы. На кафедре у тебя непорядок. Я имею в виду не только последний случай. И ты, и твои сотрудники пренебрегаете элементарными правилами техники безопасности. С этим надо кончать, Юрий Дмитриевич. И мы будем этого требовать тем более жестко, что сложные электрические приборы начинают появляться и на других кафедрах. Больше того, работники этих кафедр учатся у вас, берут пример, и если такое отношение к технике безопасности укоренится на всем факультете, за это не скажут нам спасибо. — Стенин взял пальто. — На днях ставлю этот вопрос на партийном бюро. Докладывать будешь ты. Говорить будем по-партийному.
— Ясно, — сказал Воронов.
Стенин вышел из кабинета.
— Юрий Дмитриевич, почему же ты не сказал о сегодняшнем заседании кафедры? О нашем с тобой разговоре? — удивился Бойцов. — Можно было бы даже протокол показать.
— Я собирал заседание кафедры не для того, чтобы реабилитироваться в чьих-то глазах.
— Но у Стенина может сложиться превратное представление…
— Представление надо складывать не словами, а делом.
— Так-то оно так… — Бойцов подошел к вешалке, снял пальто, но подумав, повесил обратно и вышел в коридор.
В кабинет заглянул Петр Ильич:
— Юрий Дмитриевич, можно к вам?
— Да, конечно.
— Юрий Дмитриевич, я понимаю, сегодня такой день… Однако, видите ли, срок подачи заявлений на конкурс истекает. И я… В общем, надо бы мне поговорить с вами.
— Какой конкурс? О чем вы?
— Да вот, Юрий Дмитриевич… Время идет. Защита давно прошла, — скоро, наверное, утверждение пришлют. А перспектив на доцентуру на кафедре, сами знаете, нет..»
— Вы что, решили уйти с кафедры? — прямо спросил Воронов.
— Поверьте, Юрий Дмитриевич, я никогда бы не ушел, тем более что…
— Но вы решили уйти?
— Так вы сами говорили, что место доцента у нас на кафедре…
Воронов усмехнулся:
— Можете уходить. Без всяких объяснений. Я не держу вас. Желаю успеха. Только имейте в виду, когда корабль тонет, с него прежде всего бегут… крысы. Прощайте.
***Петр Ильич плохо помнил, как вышел из кабинета Воронова. На лестнице он столкнулся с братом.
— Чего нос повесил? — остановил его Валерий.
— Неприятный разговор был с шефом…
— О чем?
— Да так, по делу. — Он начал было спускаться вниз, но Валерий удержал его за рукав.
— Подожди. Правду говорят, что ты собрался уходить от Воронова?
— А хоть бы и так.
Валерий смерил его откровенно презрительным взглядом:
— Я знал, что ты бываешь порядочным болваном. Но чтобы еще и свиньей…
— Замолчи! — прервал его Петр Ильич, оглядываясь по сторонам.
— Нет, не замолчу! Ты хотя бы с отцом посоветовался.
— Да? И сам не маленький. Мне предлагают место доцента, понял? А там, у Воронова, я еще лет десять проторчу в ассистентах.
— Место доцента! — насмешливо протянул Валерий. — Да у Воронова простой лаборант имеет куда больше перспектив!
— Много ты понимаешь! Воронов! Воронов! А что вы знаете о нем, мелюзга?
— Его имя известно всем ученым страны! А ты бросаешь его в такую минуту…
— Ах, вот как! Я, значит, обязан его жалеть? Он не очень-то жалел меня в этой истории с отзывом.
— Ну, тут никто бы ничего не сделал.
— А вот сделали! Софья Львовна и Модест Петрович не только на защите меня поддержали, но и сам отзыв не отослали в Москву. Мне его отдали. А Воронов? Да знаешь ли ты, что это он мне черный шар подбросил?
— Ты что, спятил? Это же Чепков удружил.
— Чепков?! А ты откуда знаешь?
— Так это все уже знают. Генка Трофимов собственными глазами видел.
— Постой, постой! Но ведь мне сказали..
— Кто? Не Софочка ли?
— Да, — растерялся Петр Ильич.
— Она сказала! Поманили тебя местом доцента, — и ты клюнул. Наплевал на такого человека! Кто же ты после этого? — Валерий пошел было прочь, но тут же вернулся. — Ты говоришь, Софочка отзыв тебе отдала. Но ведь протокол-то защиты отослали в ВАК. А на защите только и разговоров было, что об этом отзыве. И уж если на то пошло, сам отзыв по сравнению с этими разговорами — пустяк пустяком! Не удивительно, что из ВАКа до сих пор ни ответа, ни привета. Молись теперь на своих «благодетелей»!
— Постой, может, все-таки не так. Может, Модест Петрович сам…
— Модест Петрович! Мы вот только что узнали о нем такое… Да что говорить с тобой! — махнул он рукой.
Петр Ильич побрел по коридору, сам не зная куда, пока ноги не привели его к дверям кафедры общей геологии.
Здесь вот, за этой дверью, все и началось. Купила-таки его эта сирена! И теперь он должен будет сидеть с ней рядом, изо дня в день слушать ее самодовольный голос и чувствовать себя обязанным за все ее «благодеяния». Не слишком ли дорогая цена за должность доцента? Но все равно, возврата нет. К тому же этот протокол. Неужели ничего с ним не сделали?
Петр Ильич потянулся к ручке двери. Но дверь неожиданно раскрылась.
— А-а, Петр Ильич! — воскликнула Софья Львовна с неизменной обворожительной улыбкой. — Вас-то я и хотела видеть. Модест Петрович просил передать, чтобы вы забрали свои документы обратно…
— Как обратно?
— Да понимаете… Утверждения на вас до сих пор нет, а Модесту Петровичу подали заявления другие люди, со степенью. Поэтому обстановка на конкурсе будет неблагоприятной для вас, и лучше просто отказаться от участия в нем. Мы сожалеем, но…
— Об этом уже знает весь факультет! Я сказал даже Воронову! — почти крикнул Петр Ильич.
— Вот с этим спешить и не стоило, — назидательно заметила Строганова. — Но ничего! Я надеюсь, Воронов примет своего блудного сына и даже станет относиться к вам лучше прежнего. Так что вы еще спасибо скажете Модесту Петровичу…
Ларин почувствовал: еще миг — и он ударит ее.
Софья Львовна захлопнула перед ним дверь.
Петр Ильич пошел к выходу, но его остановила Нина Павловна.
— Петр Ильич! А Петр Ильич! Верно ли говорят, что вы уходите от нас к Бенецианову?
— С чего вы взяли? Ходите, собираете сплетни!
Нина Павловна обиженно передернула плечами:
— Какие сплетни! Весь факультет говорит об этом. Но я скажу откровенно — не дело вы затеяли. Модест Петрович — уважаемый профессор, но бросить Юрия Дмитриевича в такое время!
— Да что вам всем от меня нужно?! — Петр Ильич рванулся к лестнице. Но там поднимались Бойцов и Стенин. Бойцов что-то горячо доказывал, а Стенин внимательно слушал. О чем они говорят? Неужели тоже о нем?
Ларин бросился к запасному выходу, выбежал на полутемную площадку и вцепился в металлические поручни. Ему казалось, что и сюда кто-нибудь заглянет и ткнет в него пальцем. А в ушах звучало: «Когда корабль тонет, с него бегут крысы».
***
За окном давно вечер, а Саши нет. Люся встала из-за стола и прислушалась. Кажется, внизу хлопнула дверь. Теперь шаги на лестнице… Нет, все стихло. Сколько же еще ждать? И вдруг — звонок!
