В купе их было трое. Герка на верхней полке, а внизу устроились дед и старый полковник. Хоть и устал за день Герка, но спать не хотелось; пока пили чай, попросил деда:
— Давай будем говорить о Смушкевиче. Давай, а?
— Сейчас нам с тобой придется перенестись далеко за горы и моря, в красивую страну Испанию. Испанский народ решил взять власть в свои руки, расправиться с буржуазией.
— Как у нас в семнадцатом году?
— Примерно. На выручку испанской буржуазии поспешили империалисты других стран, и прежде всего фашисты Италии, Германии. Трудно пришлось тогда трудящимся Испании, но их не оставили в беде рабочие других стран. Многие коммунисты поехали в Испанию добровольцами, чтобы помочь своим товарищам по классу. Среди советских летчиков, добровольно поехавших в Испанию, был и Яков Владимирович.
— Это и было «специальное задание», о котором говорила Бася Соломоновна? — спросил внук.
— Угу. Только в Испании никто не знал фамилии Смушкевич. В Мадриде появился военный советник республиканской авиации генерал Дуглас.
— Почему Дуглас? Ведь его фамилия Смушкевич!
— Приедем в Вильнюс, дам я тебе книжку о боях в Испании почитать.
— Хорошо, но ты мне скажи, почему Смушкевича Дугласом назвали?
Ткаченко не успел ответить. В разговор вступил старый полковник:
— Простите, что перебиваю. Но вы говорите о Якове Владимировиче Смушкевиче, командующем Военно-воздушными силами Советского Союза? Наслышан я о нем. Правда, лично в знакомстве не состоял, но воевали в одно время. Еще до Великой Отечественной. Аккурат вскоре после того, как наши товарищи вернулись из Испании. Может быть, молодой человек, — полковник положил жилистую руку на колено Германа, — слышал о реке Халхин-Гол? На Дальнем Востоке есть такая река. В 1939 году мы вели там бои против японо-маньчжурских войск, попытавшихся нарушить границу дружественной нам Народной Монголии.
— Пограничный конфликт, — вспомнил Герман, — по телевизору показывали…
— Нет, не то, — отрицательно покачал головой полковник. — Бои у Халхин-Гола не явились плодом какого-либо пограничного недоразумения. Империалистическая Япония хотела попробовать прочность советского строя, способность к серьезному ведению войны Красной Армией. Японцы были уверены в быстрой победе и в том, что им удастся захватить землю дружественной нам Монголии. Рассчитывали на молниеносный удар. И обожглись. С мая по сентябрь 1939 года на песчаных барханах шли тяжелые кровопролитные бои.
Во время боев на Халхин-Голе я был солдатом, только принявшем боевое крещение. Служил в войсках связи. Все мы завидовали летчикам и танкистам. О их подвигах могли слушать до бесконечности. Твой дедушка, Герман, наверное, помнит, что перед войной у нас в стране был своеобразный культ авиации.
— Что это значит культ авиации? — спросил Герман.
Ответил Павел Петрович:
— Когда весь народ влюблен в свою авиацию. Каждый школьник, каждый комсомолец мечтал в ту пору служить в авиации, форма летчиков была, пожалуй, одной из наиболее почитаемых в стране.
— Совершенно справедливо, — продолжил рассказ полковник, — и мы в окопах с жадностью ловили каждое сообщение об успехах наших славных соколов. Тогда много говорили и о Смушкевиче, о его подвигах в Испании, летчиков называли его питомцами. Тогда я и услышал о событии, которое запомнилось на всю жизнь. Хотите расскажу?
— Очень, очень хотим, — поторопился ответить Герман.
— Просим, расскажите, — поддержал внука и Ткаченко, — нас интересует все, что касается Якова Владимировича Смушкевича.
— Во время одного из воздушных боев японцам удалось подбить наш самолет, — стал рассказывать полковник, — это заметил пилот машины, которая летела рядом. Видит — однополчанин сел на занятой японцами земле. Что делать? Пока искал ответ на этот вопрос, стал спускаться. Смотрит, товарищ выскочил из подбитого «ястребка», скидывает с себя парашют, ремень и куда-то бежит с пистолетом в руках. Куда? С пистолетом против вооруженных до зубов самураев, так японские вояки назывались, далеко не убежишь, а до линии фронта километров пятьдесят. Молниеносно пришло решение — садиться, выручать товарища. Поле кочковатое — потом он сам удивился: как удалось машину посадить, не разбить. Но приземлиться оказалось самым легким. Значительно труднее было взлететь. Истребитель, как известно, рассчитан на одного пилота. Куда посадить второго? С трудном втиснул потерпевшего аварию товарища между левым бортом и бронеспинкой.
Долго бежал самолет по неровному полю, не мог оторваться с двойным грузом. Наконец все-таки оторвался. У нас тогда говорили, что, мол, сам Смушкевич своего подбитого летчика из-под носа у японцев увел. Теперь я, конечно, понимаю, что подвиг этот совершил не Яков Владимирович, а один из подчиненных ему летчиков. Ведь Смушкевич тогда был командующим всеми советскими воздушными силами на Халхин-Голе. Хотя он и участвовал иногда в боях против японцев, но редко. Главное для командующего не личную храбрость проявлять, а обеспечить взаимодействие авиации с наземными войсками, боеспособность каждой авиационной части, каждого соединения.
— Случай известный, — подтвердил Ткаченко, — помню, о нем тогда в газетах много писали. Подвиг этот совершил летчик Грицевец. А вот как фамилия спасенного им летчика? Память уже не та стала…
— Грех вам жаловаться. Вот я забыл даже фамилию Грицевца, — вздохнул полковник. — А ведь такой знаменитый был летчик…
— Помню, что спас он своего однополчанина, тоже Героя Советского Союза.
— Да, да, — обрадовался полковник, — Грицевцу ведь тогда присвоили звание дважды Героя Советского Союза.
— Вскоре после окончания боев на Халхин-Голе, — заметил Павел Петрович, — ему и Смушкевичу. Они, наверное, были первыми, кому правительство присвоило столь высокое звание.
— По-моему, четвертыми или пятыми, — уточнил полковник.
— Гри-це-вец! — по складам повторил фамилию Герман. — Я о нем никогда не слышал.
— Ты и о Смушкевиче раньше не слышал. Кстати, Сергей Иванович Грицевец воевал с Яковом Владимировичем еще и в Испании. Вместе с ним они прибыли и на Халхин-Гол. К моменту решающих боев Смушкевич прилетел на Халхин-Гол во главе отряда летчиков, в котором был двадцать один Герой Советского Союза!
— Ого! — воскликнул Герман, выражая этим коротким «ого!» и свое удивление и свое восхищение.
— Летчики — Герои Советского Союза, — продолжал Ткаченко, — провели большую учебно-воспитательную работу и передали свой боевой опыт молодым пилотам, прибывшим на пополнение. С первых же боев, несмотря на то, что в воздухе было больше японских самолетов, наши соколы неизменно выходили победителями.
— Да, вот еще вспомнил, — перебил полковник, — рассказывали, что поначалу японцы разбомбили монгольские самолеты прямо на аэродромах. Неожиданно это произошло. Машины даже в воздух подняться не успели… Когда рассказали об этом Смушкевичу, он приказал рассредоточить самолеты, прибывшие из Москвы, на разных площадках. Благо это сделать нетрудно было, кругом-то степь… А чтобы противника сбить с толку, устроили ложные аэродромы. Вот японцы их и бомбили. А наши поджидали противника в воздухе и лупили… Большие потери тогда враг понес.
— Военная хитрость. Она и в эту войну не раз нас выручала, — поддержал разговор Ткаченко. — На Халхин-Голе, пожалуй, впервые в таких масштабах проводились воздушные бои…
— Помню, наши позиции находились недалеко от «Монголрыбы». Так местность называлась, — отхлебнув чая, сказал полковник.
— Вблизи, наверное, рыбаки жили, — вставил и свое слово Герман, напомнив взрослым, что и он участвует в разговоре.
— Справедливо заметил, — поддакнул полковник. — Так вот, значит, в конце июля или начале августа, в знойный летний день, увидел я такой воздушный бой, что своим глазам не поверил. Японских самолетов налетела — туча. Солнце закрыли. А навстречу наши поднялись. Что тут происходило — ужас. Рев моторов, пулеметная трескотня. Сотни машин носятся одна за другой. В этом бою, рассказывали, все наши Герои Советского Союза участвовали. Сам Смушкевич боем руководил. Ох, и сколько же тогда самураев сбили. Знаю, что за две недели воздушных боев уничтожили чуть не половину машин японцев, прибывших заблаговременно в район боев. Здорово сражались! С тех пор небо над Монголией чистым стало. Последний штурм японских укреплений тоже летчики начали. Это уже в конце августа, сотни две бомбардировщиков поднялись в воздух и начали долбить передовые позиции врага. Казалось, земля расколется от взрывов бомб.
Стучат колеса, клонит ко сну, а взрослые на нижних полках все говорят и говорят о боях, взрывах бомб, горящих самолетах.
И видятся Герману опаленные солнцем песчаные барханы, такие, как дюны в Паланге, и Смушкевич в кожаном пальто, со шлемом на голове поднимается на крыло самолета.
