Самбо настойчиво начал царапать дверь, чего-то требуя. Посадов прокричал:
- Погоди, Самбо. Сейчас выпущу. - И уже к Вере: - Вы тут посидите у меня несколько минут, а мы с Самбо сходим погуляем. Мы недолго. Ведь вы не торопитесь, правда?
- Пожалуйста, - покорно отозвалась Вера. А Посадов уже спрашивал, держа в руках две тоненькие, небольшого формата книжицы:
- Вы стихи любите?
- Хорошие люблю, - ответила Вера.
- А плохих мы не держим. Хочу подарить на память вам и Наде. Ей я часто дарил стихи со значением. - Он полистал одну из книжек - это была "Горячая строка" Владимира Котова, заложил страницу, потом полистал другую - "Родительницу степь" Владимира Цыбина. Тоже заложил страницу. Подал Вере обе книжки: - Смотрите пока, а мы погуляем. Мы быстро. - И ушел.
Вера посмотрела заложенную страницу книжки Котова. Стихотворение называлось: "Была у девушки коса". Перед глазами забегали строки:
Была у девушки коса,
ее коса, ее краса,
лежала на плечах, витая,
в ходьбе спадала, золотая,
и по спине струясь бежала
и выше голову держала.
Солдатам и поэтам снилась,
до смерти в памяти хранилась.
Бывало, из-за той косы
сшибались в буре две грозы,
два сердца рвались в высоту,
чтоб только видеть косу ту,
чтоб ей, единственной, служить,
чтоб под ее короной жить…
Ходила девушка, цвела,
красой и гордостью была.
Ее дожди могли хлестать
лишь краше становилась стать,
стать золота и бирюзы,
стать русской девичьей красы.
…………………………
Но кто-то срезал ей косу,
ее косу, ее красу.
Клочкастая, как в дождь трава,
пугает встречных голова.
Вера улыбнулась и подумала: это не про меня, но для меня и "со значением". Начала читать отмеченные строки из поэмы Цыбина "Бабье лето".
…Теперь поблекли, порусели
Давным-давно твои виски,
И пух не пуховит в постели.
Подушки все невысоки.
И ты ложишься не раздета
На топчане
И не заснешь.
Одна кукуешь до рассвета
И все еще кого-то ждешь…
Пусть отопрет твои ворота
И, постучась, к тебе зайдет,
И запах табака и пота,
Мужского, крепкого чего-то,
С собою вместе принесет.
Ведь в сундуке седеют платья,
Лежат в морщинах неспроста
И неспроста упругой статью
Ты вся, как соком, налита.
…………………………….
Знать, вправду, вдовья жизнь - отрава:
Не сладок сон,
Постель жестка,
И пусть худой боишься славы,
А все же, как без мужика?..
Она читала неторопливо, вдумчиво эти емкие, как слезы горячие, строки о вдовьей доле, и перед ней вставал громадный трагический образ русской женщины - солдатки, несказанно чистый и сильный. Вера понимала, что эти стихи "со значением" Алексей Васильевич приготовил для Надежды Павловны, но ей почему-то виделась не Посадова, а ее, Верина мать, одинокая, убитая горем в первые годы после ареста отца.
Посадов вернулся действительно быстро, собаку закрыл в кухне. Догадался, что Вера успела прочесть заложенные страницы, спросил, указывая взглядом на книги:
- Ну, как? Что вы скажете?
- Хорошие стихи, - скромно ответила Вера.
- И только?! Не-ет, сударыня. Грандиозные, я вам скажу. "Клочкастая, как в дождь трава, пугает встречных голова". Это для вас, чтоб не забывалась и не пугала встречных. А "Бабье лето"? Талантище-то! А? Что-то некрасовское есть. Верно? Эту вы Наде передадите. А ту себе.
- Я так и поняла, - сказала Вера.
Алексей Васильевич показал ей свои фотографии, где он был снят с Шаляпиным, со Станиславским и с Надеждой Павловной. Молодой, красивый. Вера с интересом рассматривала пожелтевшие от времени снимки. А вот групповой. У броневика несколько вооруженных матросов. В центре Посадов. И подпись: "Петроград, 1917".
Ни Шаляпин, ни Станиславский не произвели на Веру такого впечатления, как эта маленькая фотокарточка со звучной, как гимн, подписью: "Петроград, 1917". Это была история. Далекая для Веры история. Самая главная история. Это был рубеж, у которого начиналась эпоха. И там, у истоков эпохи, с маузером за поясом, прислонясь к холодной броне, стоял вот этот самый человек, который теперь дарил Вере стихи "со значением".
- А вы Ленина видели? - сорвалось у нее как-то уж очень естественно и по-детски трогательно.
- Дважды: в Смольном и в штабе после взятия Зимнего, - коротко ответил Посадов.
Она не спросила, о чем он говорил с Лениным, не задала обычный в таких случаях вопрос: "Какой он?" Для нее важно было то, что вот рядом с ней сидит и разговаривает человек, который видел Ленина, делал революцию. Посадов для Веры был сама история, далекая, живая история, потому что для ее поколения уже ветеран Великой Отечественной войны был тоже история, - то время, которое не вошло в ее память. А то, чего мы не помним, не видели и не пережили лично, - это уже есть история.
Алексей Васильевич расспрашивал ее о совхозе, о жизни, требовал подробностей, а она догадывалась: хочет больше услышать о Надежде Павловне, и старалась удовлетворить его желание. Говорила, говорила, а сама тайком наблюдала за ним, пытаясь разгадать тайну: любит ли он по-прежнему Надежду Павловну? Вспомнила, как год назад в Останкинском парке он уговаривал ее вернуться в Москву. Решила: "Наверно, любит. Или одиночество будит в нем память о прошлом". Она просила его рассказать о народном театре, а он отвечал:
- Да что рассказывать, поедем на завод - сами увидите. А сейчас давайте пообедаем? - И признался искренне: - Я очень рад, что с вами встретился. Вы настоящая… Знаете, у меня могла быть дочь, ваша ровесница. Дочь Нади. Если б не война. У вас будут дети. Так знайте, они очень необходимы человеку. Без них - тяжко… Вам этого не понять. Это надо прочувствовать. У Нади преимущество передо мной - у нее есть сын. Как он? Настоящий?
- Тимоша? Чудесный мальчик. Очень положительный.
- Я рад, рад за Надю.
Обедали в ресторане "Арагви". Обедали без вина. "Не пьет", - вспомнила Вера. Поскольку ехать на завод было еще рано, Посадов предложил пройтись по улице Горького.
Они пошли вверх, в сторону Пушкинской площади. Вера сказала, что улица Горького не имеет своего архитектурного лица, что ее бы сразу застроить новыми домами.
- А Пушкин, помните, стоял не на площади, как теперь, а на бульваре?
- Нет, - улыбается Вера.
- Ну, полно вам. В конце войны его переселили. Здесь голое место было - асфальтированная площадка. А раньше Страстной монастырь. Его-то, конечно, вы не помните, а праздничные базары на площади устраивались, это уж после войны. Потом сквер разбили, фонтан соорудили.
Они стояли у памятника Пушкину. На постаменте лежали букеты живых цветов. Цветы здесь всегда - и зимой и летом. Кто этот внимательный поклонник? Народ!
Шумел и плескался фонтан возле памятника. На скамейках не было свободных мест. В молодых липах трепыхали воробьи. Горячий гранит парапетов сверкал на солнце. Было душно. Посадов предложил:
- Давайте по теневой стороне спустимся до Охотного.
Вера шла за ним послушно. С этим человеком ей было приятно и легко, даже когда он молчал. Просто было приятно слушать его молчание. В магазине подарков он купил два сувенира с заводным механизмом, исполняющим мелодии. Один - круглая шкатулка-пудреница с рисунком Большого театра. Откроешь крышку, и звучит приятная мелодия из "Лебединого озера" - танец маленьких лебедей. Другой - модель взлетающей космической ракеты с мелодией "Подмосковных вечеров" Соловьева-Седого. Как будто смущаясь и чувствуя какую-то неловкость, Алексей Васильевич сказал:
- Знаете, хочется что-то подарить на память вам и Наде. Чтобы помнили. Вот, балет это для Нади, как-никак, а тут ее прошлое. Ну, а космос это, разумеется, вам. Летите к звездам и не забывайте подмосковные вечера. В будущее летите.
- Что вы, Алексей Васильевич… - Вера покраснела от неожиданного сюрприза.
- Ну, ну, ничего. Вы слушайтесь старших. Мы же с вами не первый день знаем друг друга. Помните "Дело было вечером"? Вот дребедень-то. Нет, мы с вами в спектакле сыграем, на сцене.
- У нас в совхозе? - В глазах ее вспыхнули веселые искорки. - Да, Алексей Васильевич? У нас? В народном театре?
- Где - это не столь важно, это мы посмотрим: у вас или у нас. У вас ведь ничего еще нет. А у нас кое-что уже есть.
3
В заводской художественной самодеятельности было два драматических коллектива - "стариковский" и "молодежный". У Посадова было два помощника - молодые актеры-энтузиасты, которые работали с заводскими ребятами на общественных началах. Самодеятельность на заводе существовала давно, с первых лет Советской власти. Одно время драматические коллективы работали довольно активно и плодотворно, ставили классику и современные пьесы. Но потом "чахли", "глохли", подряд года два вовсе не работали. Потом снова "оживали". В "стариковский" драмколлектив входили главным образом пенсионеры, ставили они большие пьесы, иногда выезжали со спектаклями в подмосковные села. "Молодежный" коллектив организовался совсем недавно, работал в основном на одноактных пьесах, чаще современной тематики.
