Летчик без труда уловил сухость в ее голосе. «По всей вероятности, мое письмецо не доставило ей удовольствия», ― с досадой подумал он.
— Ты устала, Люда, да? — спросил он нежно.
— Усталость тут ни при чем… Иди, Петя, туда. Тебя ждут. Неудобно, мы будто заперлись…
— Но, Люда, — запротестовал был Бобров.
— Иди! — повторила она требовательно.
Бобров глянул на дверь с таким подавленным видом, словно за нею его ожидал еще более сильный удар.
— Ну, если так надо, раз ты просишь… — смущенно проговорил он.
— Я требую, Петя.
Хотелось что–нибуть сказать ей, безразлично что, лишь бы облегчить свое неловкое положение. Но никакие слова не приходили на ум. И это еще больше обескураживало. «Какой я осел! ― мысленно ругал он себя. ― Так глупо -писать и посылать на домашний адрес…»
— Когда же мы встретимся?
— Когда‑нибудь… — ответила Люда мягче. — Иди! Тебя ждут, ну!..
Бобров затрепетал от счастья, заметив появившуюся на ее лице улыбку. «Оказывается, буря не носит серьезного характера». А когда он взял ее руку, Люда неожиданно пожала его горячие пальцы.
— Сегодня столько дел… Я никак не мог забежать, поверь и прости!..
— Ну, ладно уже, ладно, — совсем мягко молвила она, подталкивая его к двери. — И позлиться на тебя нельзя как следует… Но все же иди туда, Петя, а то Федор Иванович сбежит.
…Макаров сидел за столом против Михаила Казимировича,. курил папиросу.
— Нынешняя жизнь насыщена удивительными идеями, — витиевато говорил Давыдович, навалившись грудью на край стола. ― Мы переживаем эпоху могучего покорения природы, и, надо сказать, она все щедрее и щедрее раскрывает человеку свои тайны. Да, да, Федор Иванович!
Макаров легонько постучал папиросой по пепельнице, усмехнулся.
— А мне кажется, чем дальше, тем она упорнее сопротивляется.
Давыдович подумал немного и согласился:
— Да, пожалуй, вы правы, Федор Иванович. Запустить бумажного змея было куда легче, чем вам сейчас поднимать в воздух могучие реактивные самолеты.
— Весьма справедливо! —тотчас согласился Макаров, явно тяготясь разговором на эту тему.
Он обрадовался, когда сюда вошел Бобров, и быстро поднялся ему навстречу.
— Ну, кажется, нам время, — проговорил летчик, вглянув на часы. — Полина Варфоломеевна, Михаил Казимирович, благодарим вас за добрый прием.
Поклонившись и приложив руки к груди, хозяин ответил:
— Наша вам взаимная благодарность, Петр Алексеевич. Всегда рады! Милости просим запросто к нам.
Макаров согласился с предложением Боброва пройтись, подышать немного морозным воздухом. Очутившись на улице, он спросил:
— Ну, что, Петя?
— Одно могу сказать, — с воодушевлением ответил Бобров. — С каждым часом я люблю ее все больше и больше! Больше, к сожалению, ничего…
— Ну, ну, капитан, не падай духом! —рассмеялся Макаров, хлопнув изо всех сил по плечу летчика. — Я уже вижу тебя, черта, мужем Людмилы и… завидую.
Проснувшись утром, Люда сбросила одеяло и вскочила с теплой постели. Шлепая тапочками по холодному полу, подбежала к столу, включила репродуктор. Она регулярно занималась утренней гимнастикой.После физкультурных упражнений принялась за туалет. Распустив косы на плечи, стала расчесывать густые волосы, то и дело встряхивая головой, отбрасывая их на спину. Все в ней было красиво ― дышащее здоровьем гибкое тело, полная грудь, крепкие руки. Плотно сжатые губы придавали ее лицу немного рассерженное выражение, но большие серые глаза, с лукавинкой выглядывавшие из‑под длинных ресниц, смягчали это выражение.Усаживая ее завтракать, Полина Варфоломеевна спросила обеспокоенно:
— Ты на ноги что оденешь, дочка? Не лучше ли сапоги?.. На дворе мороза нет, может потеплеть.
— Я боты надену.
— А зонтик принести? Не дай бог — дождь.
— Да ну, мама, допотопный он!
— Сделан то после потопа. Возьми на всякий случай,. — настаивала Полина Варфоломеевна.
Люда не любила, чтобы ее упрашивали, согласилась. Помолчав некоторое время, Полина Варфоломеевна поинтересовалась:
— Что там у вас с Василием Васильевичем? Будто с работы увольнять его намереваются? И за что бы такое?..
— Да кто эту чепуху разносит по свету? Власов двадцать лет работает конструктором. За что его увольнять?
— Пожалуй, что так, — проговорила мать, ничуть не обидевшись на резкий тон дочери. — Зонтик принесу, подожди минутку.
Когда Люда уже выходила, мать будто невзначай спросила:
— С Петей знакомство то у тебя давно ли?
— А что такое?..
— Он характером как же?
— Не знаю, есть ли у него характер, — усмехнулась Люда.
— У тебя то есть. А ему и ни к чему бы такой, как у тебя.
— Как это?! — удивилась Люда. — Без характера человеку?
— И даже обыкновенно. Характерный человек другому такому же характерному нипочем не уступит. И не жизнь тогда пойдет, а сплошное нравоучение. Каждый будет стараться осилить другого. Значит, вечные нелады в семейной жизни.
Пытливо взглянув на мать, Люда подумала: «По своей жизни сделала вывод». Вспомнила когда‑то случайно подслушанную жалобу матери на отца: «Неспокойный человек. Коротаем время, а не живем. Душой еврей не обогрел он меня. И в сердце не приютил. Мы не в меру характерные оба».
— Надо, чтобы он из твоей воли не выходил, — невозмутимо продолжала Полина Варфоломеевна. — Сама то ты ершистая. Ну, значит, муж должен быть податливым человеком. И полюбит он тебя за твою силу воли, а ты его — за уступчивость да обходительность. Не коса же на камень, как у нас с твоим отцом…
— Мама, но ведь я завтра еще не выхожу замуж, — удивилась Люда настойчивости матери.
— Не завтра, так послезавтра. Сколько тебе в девках сидеть?
На улице погода стояла сырая, чувствовалось приближение весны. Размашисто шагая к трамваю, Люда ощущала, как постепенно мысли ее яснели, как дышалось легче и свободнее, чем дома.
В конструкторской она встретилась с уборщицей ― женщиной пожилой, но здоровой и бодрой, с изъеденным оспой лицом, с большими бесцветными глазами. _
— Сегодня я первая, тетя Поля? — спросила Люда.
— Как бы не так! Сам то давно уже здесь. Вон заперся, и не пойму, как убрать у него в кабинете.
— Федор Иванович здесь?
— Колдует уже! И в дверь не постучи к нему. Раньше как‑то случилось, так же вот, поутру было, зашла я в кабинет, а он сам с собой в разговор вступил. Я даже испугалась, что бы такое с человеком. А он о небе, о фюзеляже, потом про встречный ветер… И спорит сам с собой, будто с другим. Много ли надо человеку, чтобы рехнуться? Я назад, назад, да к Семену Петровичу, дескать так‑то и так, чисто все про Федора Ивановича и рассказала. «А вы чаем его напоили? — директор то меня спрашивает, а сам посмеивается: — Вот этого, говорит, не забывайте, Пелагея Дмитриевна»…
— Значит, засел? — невольно вздохнув, переспросила Люда.
— Надолго теперь!
— Да, пожалуй…
Люда знала Макарова ― не выйдет, пока не добьется задуманного.
Заглядевшись на модель самолета, она не заметила, как в зал вошел Бобров и остановился на небольшом расстояние у нее за спиной.«Неужели ей тоже нелегко согласиться с Федором? ― подумал Бобров. ― Конечно, вложено много труда, затрачено много энергии, дорогого времени…»
Бобров негромко кашлянул. Люда быстро оглянулась.
— А–а, Петя!.. Ты что хотел?
— Зашел повидать Власова, — с улыбкой объяснил летчик. —А встретил тебя. Здравствуй, хорошая! Поза у тебя, знаешь, была такая, будто ты молилась на творение ума человеческого.
— Что тут молиться!.. — с досадой сказала Люда и безнадежно махнула рукой.
Бобров подошел к ней вплотную, спросил, заглядывая в глаза:
— А ты как на все это смотришь, скажи честно. Какое твое мнение?
— Мое мнение?.. — в раздумье проговорила Люда, склонив голову. — Я всегда прежде изумлялась энтузиазму Власова. Училась у него. И было чему! Потом вдруг Макарова назначили ведущим! Я боялась, что Власов обидится. Но первое время мирно тут было у нас, в согласии работали…
— А потом?
— Потом Федор Иванович, как ведущий, стал вносить новое, отрицая многое из того, перед чем прежде мы преклонялись. Мне казалось, что Василий Васильевич прислушивается к его мнению. И вдруг — заспорили. Они хорошие оба… но порой мне кажется, что Макаров нарочито отрицает то, во что Власов верит… Бобров улыбнулся.
— Поспорить полезно.
— В их споре, — по–прежнему тихо продолжала Люда, — особенно в начале возникновения разногласий, мне почудилось что‑то нехорошее. Понимаешь, Петя, мне показалось, что Федор Иванович начинает одерживать верх над Василием Васильевичем… Ты не подумай, что я на стороне Власова. Нет!.. Мне очень нравится смелость Макарова. Только на сердце неспокойно. Оба сердитые, злые! Так никогда у них не было раньше. Макаров совсем подавляет авторитет Власова. А он все‑таки очень опытный конструктор. Раньше я всегда беспокоилась, как бы их споры не дошли до ссоры. Теперь, к сожалению, это случилось. Боюсь, откровенно скажу, боюсь я этого… Может быть, потому боюсь, что не знаю, кто из них больше Прав. Вот если бы они опять взялись вместе… Но это, кажется, уже невозможно. Оба упрямые!..
