— Все это правда. Призраки существуют. С кладбища они ходят по ночам к нам, в деревню…
— Не болтай, — рассердился Григорий.
— Сама видела. Сегодня ночью…
Григорий опешил. Вот егоза! Смелая! Даже этот слух проверила.
— Слушай, Аниська, запомни крепко, — сказал он, не приказывая, а прося, — ты ничего не видела и не слышала.
— Почему? — Густые брови девочки поднялись вверх.
— Потому, — пояснил Григорий, — что это никакие не призраки, а люди. Наши люди, которые прячутся от немцев. Понятно?
— Понятно, — произнесла Аниська механически.
Теперь она была окончательно ошеломлена. После фантастического — в реальное, человеческое, как-то не верилось. Она уже привыкла к тому, призрачному миру. Ленька-дурачок в нем тоже был больше к месту. Зачем ему только прятаться? Днем ведь ходит на виду у всех. Хотела спросить об этом Григория, но не решилась. И так он на нее сердится. Видно, происходит что-то такое, чего она до конца не может понять. А может и не должна…
Если бы жители Прошек были чуть наблюдательнее, они бы давно уже заметили, что над крышей бани колхозницы Юлии Павловны Лукашонок вьется дымок не только по субботам, а каждый день. Может быть, тогда бы они догадались, что баня топится не для того, чтобы в ней мылись.
Но у каждой семьи было свое горе, свои заботы.
В действительности баня была своеобразным пунктом обогрева людей. Холодными зимними ночами здесь согревались жители лесных, наспех построенных землянок. Их готовили не для зимы, а как временное летнее прибежище. Делалось это в первые дни войны для того, чтобы переждать бомбежку деревни. А тут случилось такое…
В Освее с давних времен рядом с белорусами и русскими жили люди, у которых глаза и волосы были немного темнее, чем у всех. Правда, теперь среди них были и светловолосые. Время стерло разницу, перемешало людей, сроднило судьбы. Они говорили на исторически сложившемся языке жителей этого края, хотя многие не забывали и свой.
И вот пришли гитлеровцы. Они стали трубить о несхожести крови у людей разных народов, об особой миссии немцев, как представителей высшей расы. Печальные, полные тревог вести приходили в Освею из Витебска, Полоцка и других мест. Рассказывали об особом режиме за колючей проволокой, о массовых расстрелах, о страшных еврейских гетто.
По-разному воспринимали люди эти слухи. Одни — с тревогой и страхом, другие — с недоверием.
Худощавый фотограф Евгений Бордович бежал из Польши, когда туда пришли фашисты, знает многое. Немало повидал и сам. Уже тогда, в 1939 году, гитлеровцы придумали варшавское гетто, начали сооружать в лагерях крематории, изобрели проклятые душегубки. Евгений видел, как гитлеровцы гнали через мост большой реки беззащитных людей и, забавляясь, сбрасывали их вниз.
В Советском Союзе фотограф почувствовал себя словно в другом мире. Не было больше постоянного страха за жизнь, вопроса, как свести концы с концами. Была работа по специальности, ощущение равенства со всеми. Жизнь еврейской бедноты — часовщиков и фотографов, портных, сапожников и мелких лавочников — можно было увидеть здесь только на старых полотнах художника Ю. Пэна, картины которого Бордович видел в Витебске.
Молодой фотограф быстро подружился с парнями из Освеи, научился даже играть в футбол. Последняя игра была назначена на воскресенье 22 июня 1941 года.
Она не состоялась…
Вначале казалось, что немцев задержат у границы, отбросят. А потом он, Евгений Бордович, вместе с другими пойдет освобождать Польшу, те дорогие места, где вырос и где остались его родители и братья. Но немцы быстро продвигались и вскоре заняли Освею. Начались долгие, невыносимо тоскливые дни оккупации, полные страха за жизнь и всевозможных унижений.
Отчаявшись, Евгений задумал бежать. Уговорил на это еще одного знакомого парня.
— Уйти бы не плохо, но куда же мы побежим? — спросил тот.
Женя и сам толком не знал куда — лишь бы подальше от гитлеровцев, от их насилия и издевательств.
Перебрались пока в деревню Остров, что прижалась к самой воде на вдававшейся в Освейское озеро косе. Днем жили в лодке, которую загнали в густые камыши, а по ночам ходили в деревню за продуктами. Так продолжалось две недели. А что делать дальше?
Решили сходить в Освею, разузнать обстановку.
И вот эта неожиданная встреча с Василием. Евгений словно пробудился, превозмог прежнее оцепенение. Нельзя сказать, чтобы он сразу понял все, о чем думал и к чему стремился Василий. Но куда увереннее и бодрее почувствовал себя. Всегда легче человеку, когда рядом есть друг, когда ты не одинок, а вместе с другими, близкими тебе по духу людьми.
Через три дома от прежней квартиры Бордовича жил выпускник школы Исаак Смирин, заядлый футболист, комсомолец. Парень думающий, серьезный. Чуть подальше — Лева Гельфанд. Тоже школьник и тоже комсомолец. Но полная противоположность Смирину — с ветерком в голове, бесшабашный, отчаянный спорщик. Женя присмотрелся к ребятам, намекнул о разговоре с Василием. С удивлением узнал: ребята раздобыли кое-какое оружие, твердо решили не сдаваться без борьбы.
Это был обычный день. Жизнь в поселке шла своим чередом. Казалась, как и прежде, неторопливой, размеренной. Только все вроде ждали чего-то. Толпились у здания управы старики и подростки, читая новые приказы. Куда-то спешили немцы. На улицах дежурили полицейские.
Но обычность эта была обманчивой.
Часов около двенадцати к Евгению прибежала взволнованная Нина Михайловна Литвинова.
— Началось… — сказала она тихо и тревожно. Чуть переждав, пояснила: — В Кохановичах евреев уже забирают. Ведут сюда. Значит… — не закончив фразы, она стала торопить, — скорей собирай ребят и уводи.
Вместе с подругой Марусей Цалпан она пошла по домам сообщить об опасности. И многие послушались ее совета — ушли в лес.
Евгений побежал к друзьям. Смирина нашел быстро, но Гельфанда дома не оказалось. Этот парень вечно где-то пропадает. А ждать нельзя ни минуты. Они пробрались к озеру, удачно преодолели снежные сугробы. Теперь, чтобы окончательно скрыться в лесу, осталось 3–4 километра пути, частично по льду. Но у деревни Наволоки парни столкнулись лицом к лицу с немцами. На подводе два солдата, оба вооружены автоматами. Третий — знакомый полицейский Батёхо.
Женя сунул правую руку в карман. Сделал это машинально. Только теперь сообразил, что в спешке не успел прихватить с собой гранату. Но непроизвольный жест заставил полицейского вздрогнуть.
— Юден? — спросил немец, тот, что был в валенках, видно старший.
— Нихт. Никак нет! — поспешил ответить Батёхо. — Этих парней я знаю. Можно ехать.
Они быстро скрылись за поворотом дороги. Это было похоже на чудо.
Ребята спрятались в лесу, переждали там до глубокой ночи, а потом пришли в Прошки. Деревня давно спала. Осторожно подошли к крайнему дому, в котором — они это хорошо знали — живет Мария Прошко. Смирин здесь бывал, так как учился с Марией в одной школе.
Тихо постучали.
Негромкий девичий голос боязливо спросил:
— Кто там?..
— Свои. Открой, Маня, — попросил Смирин.
Щелкнул крючок, дверь приоткрылась. На парней дохнуло теплом, чем-то вкусно пахнущим. Мария словно ожидала прихода гостей, ничего не спрашивая, пригласила в дом. Она и так догадалась о случившемся.
— Ребята, я вас накормлю, — сказала Мария шепотом, — однако оставаться у нас нельзя. Отец избран старостой, и к нему то и дело заглядывают немцы и полицаи.
— Ну и ну! — вырвалось у обоих.
— Да не волнуйтесь, — успокоила Мария ночных гостей. — Отца моего можете не бояться. Но… подождите немного. Сейчас все уладим. — Накинув пальто, она выбежала из дому.
Вернулась Мария вместе с Женей Фроленок, Васей и Мишкой.
— Очень хорошо, что пришли, — сказал Василий, обращаясь к пришедшим.
Они стояли молчаливые, грустные.
— Не горюйте! Худшее позади. Теперь уже будем вместе. — Василий старался успокоить друзей.
— Переночуете сегодня у нас, погреетесь, — предложила ребятам Женя Фроленок.
— Нет, нет! — запротестовал Василий. — В деревне оставаться рискованно. Могут быть поиски, и тогда…
Что будет «тогда», Василий объяснять не стал. Он вспомнил, сколько было тревог и волнений, пока они обезопасили оказавшихся в окружении военнослужащих, достали им необходимые документы.
Нынешняя задача была сложней.
Подумав, Василий сказал:
— Надо поселиться в землянке. Во всяком случае — пока… Пусть это будет наше первое лесное поселенье, начало освоения нового неустроенного быта. Следом за вами и мы тоже перейдем на жилье в лес. Это будет скоро — долго ждать не придется.
После таких, вселявших надежду слов, таинственно-суровый, засыпанный снегом лес показался не очень уж и страшным. Вроде и мороз смягчился. Даже худая одежонка стала греть лучше.
