Только в первом издании книги Булгакова «Жизнь господина де Мольера» (1962) В. Каверину удалось нарушить заговор молчания и упомянуть о существовании «в рукописи» «романа „Мастер и Маргарита“». Каверин твердо заявил, что «необъяснимое равнодушие к творчеству Михаила Булгакова, подчас внушавшее обманчивую надежду, что таких, как он, много и что, следовательно, его отсутствие в нашей литературе не составляет большой беды, это вредное равнодушие…» [5].
Через четыре года журнал «Москва» (№ 11 за 1966 г. и № 1 за 1967 г.) опубликовал «Мастера и Маргариту» с многочисленными искажающими смысл текста цензурными купюрами.
Ответом на этот издательский произвол было появление в «самиздате» машинописного текста всех выпущенных в журнальной публикации мест с точным указанием, куда следует вставить пропущенный текст. Достоверность этого издания «купюр» была убедительно подтверждена изданием «Мастера и Маргариты» в однотомнике 1973 г.
В 1967 г. в Париже издательство Ymka-Press выпустило полный нецензурованный текст «Мастера и Маргариты» на русском языке, а в 1969 г. «Мастер и Маргарита» был издан во Франкфурте-на-Майне издательством «Посев». Места, изъятые в журнальной публикации цензурой, были в издании 1969 г. набраны курсивом, и они в точности совпадают с текстом «самиздата».
Было сделано 159 купюр: 21 в 1-й части и 138 — во 2-й; изъято в общей сложности более 14 000 слов (примерно 12 % текста). Булгаковский текст грубейшим образом искажался, фразы с разных страниц произвольно контаминировались, возникали подчас совершенно бессмысленные предложения.
Семантика сокращений очевидна: всего более изъято мест, относящихся к римской тайной полиции и к деятелям «одного из московских учреждений», а также к чертам сходства древнего и современного мира. Далее — ослаблялась «неадекватная» реакция советских людей на нашу действительность (Наташи, Ивана, посетителей торгсина, Маргариты, Мастера и др.) и некоторые уж очень непривлекательные их черты (зрители в Варьете, отъевшиеся швейцары, продавцы торгсина, массолитовцы на похоронах, Боба Кандалупский, Николай Иванович, реакция москвичей на представителей «одного из московских учреждений» и т. п.). Ослаблялась роль и нравственная сила Иешуа. Наконец, «цензор» во многих случаях проявил своеобразное «целомудрие»: сняты некоторые настойчивые упоминания о наготе Маргариты, Наташи и других женщин на бале у Воланда, удалены голый толстяк, содержательница публичного дома в Страсбурге и предприимчивая портниха, ослаблена ведьмина грубость Маргариты — то, что она постоянно «скалится», ругается «непечатно», вцепляется, как кошка, в Алоизия, называет Мастера «любовником» (в журнале заменено на «возлюбленного») и т. п. …
Не закончилась история публикации текста романа и выходом однотомника 1973 г. Дело в том, что не существует окончательного авторского текста этого произведения: Булгаков умер во время работы над его отделкой. Остались очевидные следы недоработки романа даже в сюжетной его части (Воланд не хромает и хромает; Берлиоз именуется то председателем, то секретарем Массолита; белая повязка с ремешком на голове Иешуа неожиданно сменяется чалмой; Могарыч и Варенуха вылетают сперва из окна спальни, а потом из окна лестничной клетки и т. п.), заметны и некоторые стилистические погрешности.
Текстологической работе, проведенной при подготовке данного тома, посвящена заметка «От текстолога» Л. М. Яновской. Но следует помнить, что, как и во многих других случаях в истории литературы, когда не существует окончательного авторского текста, роман остается открытым для уточнений и новых прочтений.
* * *
«Мастер и Маргарита» — бесспорно лучшее произведение Булгакова. Это к тому же — итоговое его произведение по отношению ко всему, что он написал, как бы резюмирующее представления писателя о смысле жизни, о человеке, о его смертности и бессмертии, о борьбе доброго и злого начала в истории и в нравственном мире человека. Только так можно понять его собственную оценку этого произведения: «Умирая, он говорил,— вспоминала Елена Сергеевна.— Может быть, это и правильно… Что я мог бы написать после „Мастера“?..» [6]
Но особенно очевидна и органична связь «Мастера и Маргариты» с «Белой гвардией» и с «Записками покойника». Можно сказать без особой натяжки, что эти произведения образуют громадный триптих, охватывающий смело и широко жизнь нашей страны от первых месяцев революции до начала второй мировой войны и осмысляющий ее в аспекте всемирной истории от появления Христа до наших дней.
На поверхностном сюжетном уровне произведения эти имеют как будто мало сходства, но органическая внутренняя связь их совершенно очевидна.
В романе «Черный снег», написанном Максудовым, легко угадывается «Белая гвардия» — это роман из времен гражданской войны, действие которого происходит в родном городе Максудова, над Днепром (Киев), зимой, в нем изображены «всадники в папахах» (петлюровцы), даже названы слова, изъятые цензурой («апокалипсис», «архангелы», «дьявол»), действительно отмеченные в «Белой гвардии», а судьба романа, как и судьба его автора, напоминает судьбу первого булгаковского романа и самого Михаила Афанасьевича: роман Максудова с трудом был напечатан в частном журнале «Родина», внезапно прекратившем существование, и почти весь тираж его исчез («Белая гвардия» была частично напечатана в журнале «Россия», который постигла участь вымышленного журнала «Родина»); критика ожесточенно-доносительно обрушилась на вымышленный роман Максудова, как и на реальный роман Булгакова; а далее Максудов переделывает свой роман в пьесу, как и Булгаков.
Факты и персонажи «Записок покойника», особенно те, что связаны с «Независимым театром» (МХАТ), порой имеют едва прикрытый биографический характер, а в то же время история писателя Максудова и его злочастного романа представляют собою некоторый аналог истории Мастера и его романа.
Психологически, нравственно и эстетически Сергей Леонтьевич Максудов, автор-повествователь в «Записках покойника», и безвестный Мастер, написавший роман о Понтии Пилате, имеют много общего и восходят к одному прототипу, к своему реальному автору М. А. Булгакову. Оба представлены читателям как люди совершенно одинокие, как бы стоящие даже вне всякого социума, у которых «никого» «не осталось на этом свете».
В обоих случаях подчеркнут непрофессионализм этих людей: автор «Черного снега» до того, как он стал сочинять свой роман, был «маленьким сотрудником» газеты «Вестник пароходства» (Булгаков работал в газете «Гудок»); Мастер работал в одном из московских музеев. Оба они становятся художниками неожиданно даже для самих себя, почувствовав неодолимую потребность писать — не потребность славы, карьеры, денег (хотя бы даже ради жизни), а потребность творить — своего рода эстетический императив (вспомним пушкинское: «Веленью Божию, о Муза, будь послушна!..»), творить, жертвуя карьерой, славой, а в предельном случае — жизнью…
И оба они неприязненно относятся к современным им писателям-профессионалам, обладателям «коричневых», «пахнущих дорогой кожей», «с золотой широкой каймой» членских билетов официально признанных «литературных ассоциаций». Познакомившись с писателями, Максудов записывает: «Я вчера видел новый мир, и этот мир был мне противен. Он — чужой мир. Отвратительный мир». На вопрос Ивана Бездомного: «Вы — писатель?» — «Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
— Я — мастер…»
В обоих случаях профессиональное занятие литературой, связанное с государственной санкцией и большой материальной выгодой, отвергается как лжеискусство. Писания Егора Агапенова, Измаила Александровича Бондаревского, Павианова и Богохульского эстетически мертвы, бездуховны, и сами эти писатели, подобно Рюхину, в глубине души не верят ни во что из того, что пишут…
А Максудов и Мастер создают бессмертные произведения, которые не горят в огне, ибо подлинная духовность неистребима, как неистребима оказалась Истина распятого Иешуа Га-Ноцри. Недаром на театральной афише имя Максудова оказывается в одном ряду с Эсхилом, Софоклом, Лопе де Вегой, Шекспиром, Шиллером, Островским, а Мастер пишет произведение, смелость которого удивляет сатану и которое прочтено самим Иешуа.
И оба художника подвергаются преследованиям со стороны завистников и земных властей за свои бессмертные произведения. «Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает»,— говорит Максудову Рудольфи, а друзья сулят ему голгофу. «Записки покойника» остались незавершенными, и мы не знаем подробностей крестного пути Максудова, но знаем, что довели его до самоубийства. Трагичной была и судьба Мастера, которого за его роман сперва организованно травили в прессе, потом арестовали и, наконец, поместили в сумасшедший дом.
