— Красивые люди всегда несчастные, — твердо заявил Моряк. — Не родись красив…
— Без тебя слыхали, — перебил его Мирский.
8
Рано утром Андрей, еще раз перетолковав с Чулковым о возможных вариантах поведения жилки, отправился на амбарчик. Он взял с собой Моряка — настоящего имени его никто не упоминал — и Митю Мирского.
Мирский, парень лет двадцати, выделялся среди разведчиков большим ростом и медлительной, будто дремлющей силой в движениях. Андрей любил смотреть на его красивое, юношески свежее, но мужественное лицо. Любил он его и за привязанность к разведке. Не зная устали на тяжелой, земляной работе, Мирский по вечерам вместе с Чулковым упорно одолевал учебники за пятый класс, мечтал о горном техникуме. С Моряком он ладил, хотя они и поддразнивали друг друга: пятидесятилетний Моряк был беспечен и обидчив, как простодушный ребенок.
Мышкин не выспался и, опухший с похмелья, поменяв цветастые шаровары и краги у мамки Прасковьи на обноски ее мужа, утратил необычайно праздничный вид. Он сразу стал молчаливее и невзрачнее.
— Вся команда на «мы», — смеясь, сказал Моряк, беря за повод лошадь Андрея, нагруженную инструментом и продуктами.
Андрей с ружьем за плечами тоже пошел пешком. Он не считал это за труд для себя, когда располагал временем, потому что был вынослив и легок на ногу, да и лошади лишней на их небогатой разведке не нашлось.
Он шел следом за Мышкиным и по слову вытягивал историю его прошлого.
— Нанимался горнорабочим, потом нарядчиком служил в Верхне-Амурской компании, — скупо отвечал Мышкин, споро, но без поспешности переступая по лесной тропе высоко подвязанными ичигами (чтобы они не хлябали, он положил в них стельки из сена и шел неслышно). — Когда ходил с разведками, напал на этот амбарчик. После того ударил инженера за издевательство и вылетел. А место запомнил. Инженер, видно, для себя хотел его приберечь. Это уже перед Октябрьской, — добавил с нажимом Мышкин. — Работал потом буфетчиком на пароходе, на органе играл, был продавцом в кооперативе, где судился за растрату, и все равно вернулся на золото.
— Вы настоящую разведку там производили? — спрашивал Андрей, стараясь представить, куда они идут (районы свои он знал неплохо).
— Инженер для себя опробовал, приметил — и все. А я в этот раз несколько ям выбил.
К вечеру они еще не добрались до места, а поднявшись в горы, вышли вдруг к большому озеру, окруженному вершинами каменистых гольцов. Только с одной стороны подступала к нему сплошная стена леса, и огромные стволы елей, поваленных ветрами, серели в прозрачной глубине под обрывами берега.
— Я здесь купаться не стану, — мрачно сказал Моряк, вешая над костром чайник. — Зачем объявилась вода на такой вышине? Ну, добро бы болото: болота на горах не в диковину. А ведь тут глубь, дна не видать — и тишина-а. Хоть бы шелохнулось!
Как бы в ответ на эти слова в первозданной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием костра, в озере звучно чвякнуло что-то.
Даже лошадь повернула голову на странный звук, косясь глазом на воду и на притихших людей.
— И вправду, какое место невеселое! — сказал Митя, без усилия поднимая тяжелые вьюки с седла. — Может, нам перекочевать подальше, Андрей Никитич? Может, тут гад какой живет, вроде змеи-полоза…
— Забоялись, будто девушки! — со смехом сказал Андрей. — Какой тут полоз при здешних морозах! Вон в углу камышик светлеет — похоже, утки водятся. Странно одно, что я до сих пор не слыхал об этом озере. Вот сейчас проверю, кто там возится.
— На новом месте осторожностью пренебрегать не следует, — встревоженно сказал Мышкин. — Мы сюда и не заглядывали. Кто его знает, может, тут воронка до самого центра земного. Читал я книжку инженера Обручева, как одна экспедиция съехала нечаянно в пустоту посреди земли. Еле-еле выбралась обратно. Ну, ладно — по сухому месту, а ежели вас в воронку на дне озера ушвыркнет? Ишь, как чвякнуло!..
— У Обручева научно-фантастический роман, — ответил Андрей, раздеваясь. — Если бы существовала на самом деле такая пустота под землей, мы бы с вами как разведчики давно уже там побывали.
Он подождал немного, разгоряченный после дня ходьбы, потом чуть разбежался и нырком махнул с берега…
— Андрей Никитич! — испуганно вскрикнул Митя и тоже заторопился раздеваться.
— А-а! Стыдно стало! — кричал Андрей, рассекая саженками прохладную воду, переливавшуюся на поверхности светлым блеском, наслаждаясь купанием и сознанием своей ловкости.
— Ну, а если бы вас затянуло там? — спросил за чаем Моряк, так и не рискнувший окунуться. — Митька — он, конечно, из амбиции прыгнул… А вы как?
— Я — чтобы у Мирского амбицию вызвать.
9
Ночью Андрей проснулся от ровного шума. В темном небе ни звездочки. Андрей приподнялся на подстилке из хвойного лапника, уложенного на камнях, прогретых с вечера огнем костра. Второй костер, разложенный неподалеку, ярко горел, играя косо стелившимися языками пламени. Искры вдруг взлетели над ним хвостом жар-птицы, и Андрей ощутил на лице упругое касание ветра. Шумел весь лес по нагорью. Капля дождя упала на руку Андрея. Он сел и осмотрелся. Лошадь, невидимая за костром, звучно фыркнула, переступила, глухо топнув спутанными ногами.
— Не спите? — раздался бодрый голос Мити. — Я уже вставал. Коршун начал биться на привязи. Должно, медведь подходил близко. Я подумал — как бы вьюки наши не уволок, подтащил их к огню поближе.
— Он такой… пакостник, — хрипло сказал Моряк, высовывая косматую голову из-под своего пиджака, покрытого шинельным сукном; ноги разведчика в ичигах и кулевых штанах лежали, раскинутые, как чурки. — Славно поспал, — сказал он, зевая и смутно мерцая в полутьме черными глазами. — У нас на Звездном тоже повадились ходить косолапые, — продолжал он неторопливо, видимо совсем поборов сон. — Особливо понравилось им, что лошади завелись. Лошадью пахнет — вот они и кружат по ночам.
— Дождь, однако, собирается. — Андрей запрокинув лицо, посмотрел в темноту неба, особенно сгустившуюся, когда огонь костра разгорелся высоко, охватив целую гору хвороста, натасканного Митей.
— Хорошо, что брезентик прихватили, — заметил Моряк. — Палаточку соорудим, а то размокнут Митины книжки. Неужто и сюда взял?
— Взял.
— У меня там барачек махонький остался и печка есть, из плитняка сложенная, — подал голос Мышкин, лежавший с самого края и для большего уюта огородившийся со стороны озера кучей дров.
— Неужто ты, Митек, вправду на инженера хочешь добиваться? — вернулся к своему Моряк.
— Очень хочу.
— А потом что же?
— Работать буду.
— И женишься на образованной?
— Женюсь.
Наступило молчание. Дождь все накрапывал потихоньку. На озере громко раз-другой крякнула утка.
— Вишь, орет! — с неудовольствием сказал Моряк. — Прямо как в деревне. Тоже необразованная!
— Видно, дело к рассвету, — промолвил Мышкин. — Нам от огня-то темнее кажется. — Он повозился на своем месте и встал. — И вправду светает! — сказал он, уходя в сторону.
Андрей лежал, подперев голову рукой, и глядел на костер. Искры, уплывавшие в темноту, напоминали ему блестки золота. От светлого колыхания огня в лицо веяло жаром, но все хотелось смотреть на его бесконечное движение. Смотреть и думать…
Может быть, новый шурф, заложенный на канаве, вскроет мощную жилу. Тогда не надо разведки бурами Крелиуса: горный массив Долгой позволит подсечь жилу снизу, от подошвы, горизонтальной выработкой — штольней. Андрей точно наяву представил эту будущую штольню: он шел по ней, освещая фонарем изломы кварца, входил в боковые штреки и почти реально ощущал на своей ладони кусок руды, в которой блестело золото…
Громкие голоса заспоривших разведчиков отвлекли Андрея от заветной мечты.
— Всех на свой аршин меряешь, — говорил Митя Моряку обиженно, но не зло. — Ты в женщине ничего не видишь, кроме того, что с ней поспать можно.
— А ты чего видишь? — не сдавался Моряк.
— Я в ней красоту вижу. Вон звездочка на небе проглянула, — ты на нее любуешься, толстый черт! Ведь она не хуже оттого, что ты ее схапать не можешь.
— Ну, это тебе в двадцать лет ладно любоваться…
— Чем ты мудрее в свои пятьдесят?
— Тем, что я больше на землю смотрю, а не на звездочки и, что можно, под себя подгребаю.
— Дурак ты! — не выдержал Мирский.
— Дурак, да спокойно живу! Ты бы тоже не отказался, кабы она…
— Молчи, а то получишь по морде!
— Молчу.
Яростная вспышка всегда сдержанного Мити удивила не только Моряка, но и Андрея. Андрей вспомнил себя в его годы. Будто совсем недавно это было — двенадцать лет назад! Он также упрямо тянулся к знанию и не терпел пошлого отношения к женщинам. Он уже любил Анну и ожидал ее приезда, — она поступила в тот же институт. Поэтому прекрасная женщина не являлась для него недосягаемой мечтой, до которой надо возвыситься: мысли об Анне, будущей жене, жили в нем с юности, и он ни разу не задумывался о другой.
