Стоит, как прежде, памятник Мадзини…
Народная песня
Жаркий июльский день. Кудрявому нынче идти на первое причастие и конфирмацию. Ради такого случая он поднялся в пять часов, и, когда шел по виа Донна Олимпия в длинных серых штанах и белой рубахе, вид у него был не как у рядового армии Иисуса, а как у того баркаса, который тащат на буксире вдоль набережной Тибра. В компании таких же нарядных пацанов явился он в церковь Божественного Провидения, где ровно в девять дон Пиццуто причастил его, а епископ ровно в одиннадцать конфирмовал. Кудрявому, однако, недосуг было задерживаться: с вокзала в Затиберье и до самого Монтеверде доносился непрерывный гул машин. Рев клаксонов и моторов на подъемах и поворотах уже огласил пригретые утренним солнцем окраины. Едва епископ окончил краткую проповедь, дон Пиццуто и трое юных служек повели ребят во внутренний дворик фотографироваться. Епископ выступал в центре, благословляя на ходу коленопреклоненных родителей. Кудрявого так и подмывало улизнуть, и в конце концов он не вытерпел. Проходя через опустевшую церковь, заметил соседа.
— Эй, ты куда? — спросил тот.
— Домой. Жрать хочу.
— Ну так ступай к нам, шлюхин выкормыш, там тебя угостят!
Не удостоив его ответом. Кудрявый выбежал на раскаленную паперть. Рим грохотал, только на холмах стояла напряженная тишина, словно в ожидании взрыва. Кудрявый со всех ног бросился переодеваться. От Монтеверде-Веккьо до виа Гранатьери путь недолог: пересечь Прато, потом стройку на бульваре Куаттро-Венти — не стройку, а помойку. Дома еще не достроены, а уже обваливаются, — в башмаках полно мусора. В двух шагах отсюда виа Абате-Угоне. Толпы с тихих заасфальтированных улочек Монтеверде — Веккьо стекались к Граттачели. Уже видны длиннющие колонны грузовиков, пикапов, мотоциклов, бронеавтомобилей. Кудрявый смешался с толпой, и его понесло к складам.
Железобетон — это что-то вроде огромного двора или рыночной площади, обнесенной частоколом с несколькими калитками. По одному краю громоздятся деревянные ящики, вдоль другого тянутся склады. Вместе с шумной толпой Кудрявый преодолел Железобетон из конца в конец и остановился у входа в склад. Но его охраняли четверо немцев. Заметив неподалеку скамейку, Кудрявый, не будь дурак, взвалил ее на закорки и бегом к воротам. А там встретил знакомого парня.
— Ты куда это?
— Куда, куда! — огрызнулся Кудрявый. — Домой тащу.
— Вот дубина! Айда со мной, я кое-что надыбал.
— Ну айда.
Кудрявый бросил скамью, и ее тут же подобрал какой-то прохожий.
Они снова пробрались на Железобетон, к складам. Подхватили по банкетке, затем парень предложил:
— Пошли еще гвоздями разживемся.
С банкетками, гвоздями и прочим барахлом Кудрявый сделал четыре ходки на виа Донна Олимпия. Под полуденным солнцем уже плавились камни, а народу на Железобетоне не убывало. Люди тащили все без разбору, состязаясь в быстроте с грузовиками, что тянулись в Затиберье, на Порта-Портезе, Маттатойо, Сан — Паоло, накаляя и без того знойный воздух. Возвращаясь после пятого рейса, Кудрявый с приятелями приметили у ограды лошадь с телегой. Подошли поближе — может, увести? Кудрявый обнаружил в одном из складов запасы оружия и повесил на шею автомат, а за пояс заткнул два пистолета. Вооруженный до зубов, он взгромоздился на холку лошади.
Но немец тотчас шуганул его.
Пока Кудрявый обчищал склады, Марчелло ошивался в Буон-Пасторе, барахтался с прочей ребятней в пруду, играл в мяч на замусоренном пустыре.
— А Кудрявый-то где? — спросил Херувим.
— Да все рыщет чем бы поживиться.
— Вот сучонок!
— Или обедать закатился к соседям, — предположил Марчелло.
До Буон-Пасторе последние новости еще не дошли. Солнечные лучи, как ни в чем не бывало, охаживали церковь Богоматери во Благости, и Казалегго, и Примавалле. Возвращаясь после купанья, пацаны проходили через Прато, где расположился немецкий лагерь.
Остановились было поглазеть, но мимо промчался мотоцикл с коляской, и немец на ходу крикнул им:
— Rausch, запретная зона! — (Неподалеку от Прато был военный госпиталь.)
— А нам насрать, — откликнулся Марчелло.
Мотоцикл замедлил ход, немец выпрыгнул из коляски и так смазал Марчелло по уху, что тот повалился на бок и скула распухла прямо на глазах. Быстрее ящерки он перевернулся, задницей послал немцу привет и полез вслед за остальными вверх по откосу. Смеясь и улюлюкая, они добежали до больших казарм, где встретили ватагу грязных, как чушки, ребятишек.
— Куда это вы? — спросили те.
— Вам-то что? огрызнулся Херувим.
— Да ничего. Бегите к Железобетону, там такое делается!
Компания не заставила себя уговаривать и поспела как раз к налету на механическую мастерскую.
— А слабо нам разобрать мотор? — предложил Херувим.
Марчелло на секунду выскочил из мастерской и наверняка угодил бы сослепу в яму с дегтем, точно индеец в зыбучие пески, если бы не предостерегающий вопль Кудрявого:
— Марче, стой, дубина!
Счастливо избежав опасности, Марчелло присоединился к этой ватаге и пошел запасаться машинным маслом, приводными ремнями и разными железяками. Он припер домой полцентнера и свалил все на заднем дворе, чтоб домашние не сразу обнаружили.
Мать с порога на него насыпалась, ведь он чуть свет из дому ушел.
— Ты где шлялся, гаденыш?!
— Я-то?.. Купаться ходил.
Худой и юркий, как сверчок, Марчелло выставил вперед плечо, хоронять от материнских тумаков. Но тут вошел старший брат, уже разнюхавший про сокровища во дворе.
Пришлось и его взять на Железобетон. Они забрались в какую-то фуру и наворовали оттуда автомобильных покрышек. Дело шло к вечеру, солнце палило нещадно, народу на Железобетоне скопилось больше, чем на ярмарке, — не протолкнуться. То и дело раздавался крик:
— Атас! Немцы! — Таким образом ловкачи расчищали себе путь к наживе.
Аппетит приходит во время еды: на следующий день Кудрявый и Марчелло совершили набег на Качару — местный рынок, который теперь прикрыли. В толпе с гордым видом расхаживали немцы и время от времени стреляли в воздух для острастки. Но особенно всех доставали апаи — африканские полицейские. Толпа же все росла и с проклятьями напирала на ворота. Но после короткой потасовки даже самым настырным итальянцам пришлось отступить. На прилегающих к рынку улицах под солнцем копошился людской муравейник. Едва распахнулись ворота, пустое пространство вмиг заполнилось.
Посреди рыночной площади одиноко валялась капустная кочерыжка. Но народ не мог уйти с пустыми руками и начал рыскать по складам, под навесами, в закутках. Ребятня добралась наконец до подвала, где за решетчатой дверью просматривались какие-то свертки и груды, прикрытые брезентом. По углам громоздились пирамиды болванок, напоминавших сырные головки. Весть мгновенно облетела рыночную площадь; за первооткрывателями устремилось человек пятьсот — шестьсот. Вышибли дверь, ворвались внутрь, началась давка. Кудрявый и Марчелло оказались в самой гуще. Их будто шквалом ветра внесло в дверной проем. Вниз вела винтовая лестница; толпа напирала сзади, слышался истошный женский визг. Хлипкие железные перила треснули, какая-то женщина сорвалась вниз и расшибла голову о ступени. А жаждущие снаружи не ослабляли натиска.
— Готова! — сообщили из подвала.
— Уби-и-илась! — завопили испуганные женщины и ринулись было назад, но куда там — ни войти, ни выйти.
Марчелло продолжал спускаться. Добравшись до самого низа, перепрыгнул через труп и стал запихивать в кошелку брезент, рогожи — все, что не успели утащить до него. Кудрявый куда — то исчез — не иначе, в штаны наложил со страху. Толпа мало-помалу рассеялась. Марчелло вновь перескочил через тело мертвой женщины и бегом домой.
Но у Понте-Бьянко нарвался на милицейский патруль. Его остановили, отобрали награбленное. А он все не уходил — лишь съежился и отошел в сторону с пустой кошелкой. Немного погодя к нему присоединился Кудрявый.
— Ну?
— Что — ну? Видал, всё себе захапали!
— На кой хрен им эти рогожи? — удивился Кудрявый. — Задницу, что ль, подтирать?
За Понте-Бьянко раскинулась огромная строительная площадка, от которой начинались бульвар Куаттро-Венти и Монтеверде. Там, на засыпанном известкой пустыре, под жгучими лучами друзья уселись и стали наблюдать, как чернокожие апаи обчищают народ. Вскоре подоспела шайка ребят с набитыми мешками. Африканцы хотели и у них отобрать добычу, но ребята сомкнулись плечом к плечу и двинулись на представителей власти с такими свирепыми рожами, что те решили не связываться и даже вернули всем ранее конфискованное. Подсчитывая в уме, сколько они выручат за такое добро, Кудрявый и Марчелло вприпрыжку побежали по виа Донна Олимпия. Толпа разбрелась, и у Понте-Бьянко остались только апаи да подогретая солнцем вонища.
