— Эй, Анто!
Старьевщик спустился, пригласил их в лавку и, взвесив чушки (они потянули на семьдесят кило), дал за них две тысячи шестьсот лир. Такое дело надобно до конца довести, решили друзья. Херувим снова сбегал в спортивный зал за необходимым инструментом, потом они поднялись по лестнице на Яникул, перекрыли воду и вырезали шестиметровый кусок трубы. Вновь размолотили его и снесли по кускам к старьевщику, получив по сто пятьдесят лир за кило. Около полуночи с туго набитыми карманами вернулись к Граттачели, где застали Рокко, Альваро и других парней за игрой в карты. Сидя кто на корточках, кто по-турецки, те расположились на лестничной площадке дома Рокко. Оттуда дверь вела во внутренний дворик, через который как раз надо было пройти Херувиму, чтобы попасть домой, а Кудрявый и Марчелло вызвались его проводить. Однако их усадили играть по крупной в ландскнехт, и за полчаса они спустили почти все деньги. К счастью, Кудрявый припрятал в ботинок полтыщи, украденные у слепого, чтобы завтра заплатить за прокат лодки.
— Опять рвань голоштанная! — прокомментировал паромщик, видя, как они спускаются по дымящемуся тротуару к пристани.
Кудрявый не удержался и вспрыгнул на качели. Разок-другой качнулся и побежал догонять остальных, которые уже взошли на причал и отсчитывали пятьдесят лир жене Орацио, сидящей в будочке на волнах Тибра. Джиджетто встретил их не слишком любезно.
— Сюда! — буркнул он, указав всем троим на одну тесную кабинку.
Ребята малость растерялись.
— Ну, чего рты поразевали! — напустился на них сердитый сторож. — Может, вам еще штаны расстегнуть?
— Да чтоб ты сдох! — выругался Херувим и, не дожидаясь приглашения, стянул через голову рубаху.
А Джиджетто не унимался:
— Шпана чертова, проходу от вас нет, мать родную ограбить готовы!
Шпана притихла и по-быстрому разделась.
— Ну? — грозно прикрикнул сторож, просунув голову в кабинку. — Долго я вас буду ждать?
Они растерянно переминались с ноги на ноги, прижимая к себе одежду. Джиджетто вырвал у них лохмотья, кинул в шкафчик, запер на ключ. Его сопляк-сын, ухмыляясь, глядел на новеньких. Другие парни — кто совсем голый, кто в длинных, по колено, трусах, — насвистывая, приглаживали волосы перед зеркальцем и косились на них, как бы говоря: “От горшка два вершка, а туда же!” Завязав на бедрах тесемки чересчур широких плавок, они высыпали из раздевалки и сгрудились у железных поручней. Но тут сам Орацио, подволакивая ногу, вышел из будки и с налитым кровью лицом стал на них орать:
— Чтоб вы сдохли, паразиты! А ну, отойдите от поручней, не хватало, чтоб вы мне их переломали!
Он плюхнулся в плетеное кресло и еще добрых десять минут разорялся, а друзья под его крики гуськом прошли мимо душевой стойки, мимо резавшихся на палубе в карты и дымивших папиросами парней к мосткам, что соединяли паром с берегом; на этих мостках ребят уже поджидал, высунув язык и виляя хвостом, резвый мохнатый щенок. Тут же заразившись его веселостью, шпана принялась носиться с ним наперегонки вдоль каменного парапета. Ненадолго остановились у вышки, затем побежали к Понте-Систо.
Половина второго; в этот час на улицах Рима никого нет, кроме солнца. Воздух натянут, как барабан — того гляди, лопнет. От раскаленных набережных несет мочой. Тибр лениво катит свои мутно-желтые воды, словно подгоняемый кучами плывущих по нему отбросов. Группа служащих — человек шесть-семь — удалилась, как только прогудело два, и ей на смену подоспела компания сорванцов с пьяцца Джулия. Потом потянулось хулиганье из Затиберья и Понте-Систо, — вопят, смеются, только и ждут, кого бы охмурить. Высыпали на замусоренный пляж, заполонили причал и палубу, набились в раздевалки. Словом, расползлись повсюду, как червяки. Десятка два ребятишек облепили вышку, стали с нее прыгать — и ласточкой, и топориком, и с пируэтами. Вышка невысокая, метра полтора, не больше, сопливые шестилетки, и те ныряют. Прохожие то и дело останавливались поглядеть с моста. На парапете набережной, под нависшими ветвями платанов, тоже сидели и глазели на прыгунов какие-то парни. Многие развалились на песке или на чахлой травке, чудом сохранившейся в тени каменного парапета.
— Смертельный номер! — крикнул столпившимся маленький, чернущий, как арап, волосатый пацан.
Только Никола обернулся, как тот, растопырив руки и ноги, рухнул плашмя в желтую воду. Под хохот Николы остальные стали презрительно цокать языком, приговаривая:
— Ну, молоток!
Потом вся компания вяло, точно стадо баранов, побрела к качелям у самого берега, чтобы поглазеть на дурошлепа, который еле-еле волочил свои полсотни килограммов после пережитого удара. Ребята, гогоча, окружили его, едва он вышел из воды. У вышки остались только Марчелло, Кудрявый, Херувим и собака — общая собственность.
— Ну! — сдвинул брови Херувим.
— Баранки гну! — огрызнулся Кудрявый.
— Какого мы сюда приперлись?
— Купаться, — пожал плечами Кудрявый и стал карабкаться на вышку.
Щенок побежал за ним.
— Тоже попрыгать хочешь? — обернувшись, весело спросил Кудрявый.
Пес глянул ему в глаза и завилял хвостом.
— Ну давай. — Кудрявый соскочил вниз, взял пса за шкирку и потянул к вышке. — Как нырять будешь — ласточкой или топориком?
Щенок затрясся и стал упираться.
— Ага, боишься! А чего тогда увязался, паршивец? — Кудрявый наклонился и ласково потрепал пса. Потом сунул ему палец в раскрытую пасть. — Ишь, зверюга! Да не дрейфь, не стану я тебя в воду швырять.
Но пес вырвался и на всякий случай отбежал подальше.
— Ну, ты будешь прыгать или нет? — насмешливо окликнул его Херувим.
— Погоди, нужду справить надо, — ответил Кудрявый и отбежал к забору помочиться.
Щенок, виляя хвостом, понесся следом.
Тогда Херувим разбежался и прыгнул.
— Во придурок! — заметил Марчелло, увидав, как он тоже плюхнулся брюхом.
— Не слабо прыгнул, а? — крикнул, вынырнув, Херувим.
— Ща я тебе покажу, как прыгать надо, — наставительно проговорил Кудрявый и, разбежавшись, сиганул с вышки. — Ну как? — спросил он у Марчелло, вынырнув на поверхность.
— А ноги-то чего раскорячил?
— Ладно, повторим, — сказал Кудрявый и выбрался на берег.
Компания, сгрудившаяся было вокруг Поганца, который показывал класс в поднятии тяжестей, бросила его и потянулась к вышке. Ребята постарше подходили вразвалочку, небрежно сплевывая, а мелочь пузатая — вприпрыжку и с визгом. Вскоре человек пятьдесят заполонили грязную лужайку вокруг вышки. Первым прыгнул белобрысый, прыщавый Поганец, в прыжке ласточкой показав окружающим свой срам. За ним сиганули Рем, Бесстыжий, Черномазый, Оковалок, Прохвост. Мелюзга тоже не оплошала. Лучше всех нырнул Эрколетто — недаром говорят: мал, да удал. Он разбежался на цыпочках, раскинул руки и, легкий, как перышко, спланировал на воду. Кудрявый надулся, отошел и сел на траву, обхватив колени и глядя исподлобья на ребячий муравейник. Херувим и Марчелло присоединились к нему. Вдруг пляж огласился отчаянным воплем; ребята вскочили от неожиданности: ноги в песке, трусы прилипли к телу, в глазах злоба — всех убить готовы. Оказалось, крики предваряли нырок Оковалка, упитанного парня с противной, гладкой, как яйцо, рожей. Он сорвался с края вышки и, падая в воду, опять заорал не своим голосом:
— Чтоб вы все сдохли!
— Сам гляди не утони! — смеясь, отозвался с берега Рем.
Из воды в них полетели комья ила. Один достиг набережной и угодил в Недомерка, обляпав его с головы до ног.
Тот сделал свирепое лицо и заголосил:
— Да чтоб вы сдохли, сволочи!
Но он так и не понял, кто обидчик, поскольку все с хохотом глядели на реку. Только отвернулся — в затылок ему влепили еще ком грязи.
— Чтоб вы сдохли! — снова взвыл он и, подлетев, схватил за грудки Рема.
— Тебе чего? — ощерился тот. — Сам сдохни вместе с дедом своим и бабкой!
А комья грязи все мелькали в воздухе. Кто — то, стоя по колено в речном иле, метал вверх целые пригоршни; прочие, сидя в воде с невозмутимым видом, то и дело украдкой добавляли ком-другой к хлещущему грязевому ливню.
Увесистый шматок вскоре угодил в лицо и Рему.
— Чтоб вы сдохли, сучьи дети! — крикнул он и, пригнувшись, побежал по пригорку к воде.
— Моя очередь! — заорал Поганец и тоже прыгнул, извиваясь, отчаянно работая локтями в воздухе. С оглушительным всплеском он плюхнулся на воду спиной.
За ним с обычным приговором «чтоб вы сдохли» нырнул Бесстыжий.
— Эй, Прохвост! — завопил он из воды.
— Ну, чего тебе? — недовольно отозвался Прохвост.
— Ага, кишка тонка! — в один голос поддразнили его Бесстыжий и Поганец.
— Чтоб вы сдохли, дубье! — проворчал себе под нос Кудрявый, наблюдая за представлением.
— Ну что, лодку-то брать будем? — напомнил Херувим.
