За столом сидели мать, отец и четверо детей. Дед валялся на кровати, его не кормили. Ожидали, что скоро помрет.
Электрическая лампочка едва светила и по всем признакам собиралась погаснуть.
Телевизор «Изумруд» не включали. Мало того, что был он черно-белым, но ко всему прочему никто не помнил, работал ли он когда-нибудь.
Стулья шатались.
Черствый хлеб скрипел под ножом.
Бегали тараканы.
Три брата в семье: Максим, Денис, Владимир. И сестра Настенька. Младшенькая.
Отец разливал суп по тарелкам. Максиму не хватило.
– Тяжелые времена пришли, – сел батя на свое место. – Жуткие. Двадцать первый год тебе уже, Максимка. Хоть бы в армию тебя сбыть, да не берут из-за плоскостопия. Беда, да и только. Короче, не медаль ты, чтоб на шее моей болтаться. Не пойти ли тебе, друг любезный, на хер?
– На хер, – поддержал батю Дениска.
– На хер, – утвердительно кивнул Вовка.
Мать вздохнула, но тоже согласилась:
– На хер.
Лишь Настена всплакнула. Ну да кто ее мнение слушал?
– Только «Капитал» Маркса заберу, – буркнул Максим в ответ.
Семья не возражала.
Дверь скрипнула, кривая дорожка повела в даль туманную.
И пошел он на хер.
А ну и пусть, – думал. – Один жить буду, как взрослый».
– Молодец, пацанчик! – поддержал его шкет лет двенадцати. – Пять лет один живу, сплошной кайф каждый день, и никаких забот. Айда в нашу бригаду деньгу заколачивать!
– И много заколачиваете?
– Да немерено! Считаем – не пересчитаем.
Бригада на кладбище базировалась. Руководил ей Черепан – известный в городе преступник. В свои двадцать он уже три раза отсидел, причем один раз – в настоящей взрослой зоне. Злые языки болтали, что была это чмошная «химия», но сам Черепан божился, что неправда это. Что в «строгаче» он лямку тянул. Короче, уважали его.
– Годишься, – окинул он Максима взглядом. – Телосложение компактное, а плечи широкие. Силушка должна иметься. Первое время на шухере постоишь, потом сам копейку добывать научишься. Учись у наших, здесь мастера знатные. Ставлю на довольствие. Чего в котомке?
– Книга.
– Небось какая новомодная? Не Брет Истон Эллис случаем? Ладно, на раскурку пустим.
– «Капитал», Карл Маркс. Однотомное сокращенное издание.
– Нет, эту храни. Не читал, но уважаю. За этой книгой будущее.
Вечер Максим с пацанами провел.
Разожгли костерок, похлебку сварганили, водочку по жестяным кружкам разлили. В знак ли особого уважения, то ли просто всех новичков так приветствовали, Черепан ему коньяка плеснул. Четырехзвездочный, производство Калининградской области, спирт французский. Добрый напиток.
Немало пацанвы у могил сидит. Кто на гитарке трынькает, кто гуся дергает. Все усталые, говорят мало. Атмосфера этакая кисло-уважительная: вроде бы надоели ваши морды, но соблюдаем паритет. Один Максим бодрячком сидит.
– А что, друзья, – спрашивает, – какие вы взгляды имеете на социально-экономическое развитие государства? Не кажется ли вам, что не вполне гладко реформы протекают? Что перегибов с избытком?
Молчат, обдумывают сказанное.
– Не вполне я понимаю, – один говорит, Прыщом его звали, карманник-профессионал, – суть происходящих явлений. Не хватает мне эмоционального и интеллектуального диапазона для осознания того, что произошло после распада Союза. Как не стало СССР – замкнулся я в себе, погрузился в мирок свой убогий и даже палец высунуть наружу не пытаюсь. Ты не провоцируй нас такими опасными вопросами. Не к добру это.
– Нет тут никакой провокации, – поддержал Максима Черепан. – Надо о таких вещах задумываться, потому что они позволяют намечать дорогу в будущее. Тому, кто осознает настоящее состояние мировой экономики во всех аспектах, кто истине в мозг заползти позволит, тому все двери откроются.
Звучало убедительно. И полностью совпадало с точкой зрения Максима. Он Черепана перестал бояться.
– Да уж, – подал голос профессиональный нищий Доходяга, кривой и страшный как черт, – ни ума у нас нет, ни образования получить не дают. Куда ни кинь, всюду клин. Только выть от горя да людей обирать и остается. Может, соберем бабло да отправим кого в университет учиться? Он человеком станет и нас за собой потянет.
– Да думал я об этом, – сплюнул Черепан. – Не потянем. Мы же крохами перебиваемся, а там бабла до хера надо. Да и кого посылать? Не годимся мы по образу мыслей для приятия в душу капиталистического сознания. Отрыжка мы коммунистическая, и ничто нас, кроме могилы, не исправит.
– Так давай вон Максимку отправим, – предложил Доходяга. – Он Маркса читал, он примет капитализм.
– Не до конца он его читал, – буркнул Черепан, – да и немногое понял. И не примет он никакой капитализм, потому что после чтения Маркса на него больше не встает. К тому же он конченый босяк, как и мы. Нет у него шансов.
Взял он у соседа гитару, поднастроил и запел на английском:
– Revolution in their minds – the children start to march…
Все подхватили дружно. Максим тоже. Black Sabbath он с младенчества любил, а песню “Children Of The Grave” – в особенности. Есть в ней что-то, что по душе скребется ластиком. Голос Оззи Осборна в ранние годы творчества совершенно явно обладал психосоматической иллюзией выхода в запредельность. Кому-то даже кажется, что выход этот – не просто иллюзия, но с этой антинаучной теорией Максим категорически не согласен.
Оживились пацаны. Хорошая песня – всегда в тему.
Сразу на квартирное дело его взяли. Большая честь.
Зной и Сидишник – так мастеров из могильной братвы звали. По замкам там, по засовам – нет им равных. К ним его приставили.
Побродили по городу, квартиру выбирали. Максим по неопытности со стеклопакетом предлагал, со спутниковой антенной, но пацаны его осекли.
– Не, – отклонили предложение, – на фиг надо на сигнализацию напарываться. Залезем к трудягам, пара тыщ да дивидишник у них всегда найдется.
Наконец выбрали одну, на четвертом этаже. Максим в подъезде остался. Мастера дверь открыли, внутрь завалились. Недолго там пробыли, минут пять, но ему все же чересчур показалось. А потом даже свистеть пришлось, потому что в подъезд пенсионерка выползла.
Опытные коллеги дверь квартиры приоткрыли и Максима внутрь затащили. Пенсионерка поднялась на пятый. Как только скрылась в своей хате, наружу вылезли.
– Держи, – протянул ему Зной сотенку, – Черепану не отдавай, это твой заработок. Спрячь куда-нибудь или на книжку положи. Так надежнее.
– Да стремно со стольником по банкам ходить, – ответил он.
– Зря так думаешь, – не согласился с ним Сидишник. – Я даже червонец не стесняюсь на счет положить. Надо думать о черном дне.
– Тем более, – авторитетно вякнул Зной, – что он рано или поздно наступит.
В тот день они еще две квартиры вскрыли. Работа непыльная, творческая. По душе пришлась Максиму.
Вечерком он счет в Сбербанке открыл. Первые отложенные деньги. Дай бог, не последние.
Выдался у Максима выходной. Вот уже почти целый год, как он квартиры шерстил: то с напарниками, то в однеху. Ему уже позволялось, талантливым учеником оказался.
Тут, главное, что понять: что дверь – она тебе обязательно подчинится, если ты захочешь. Это настоящий поединок: кто кого. У дверей тоже разум есть, он это сразу уяснил. Она вроде неживая, вроде застыла, но нет, в ней однозначно пульсирует душа. Вот ты проигнорируешь ее, наплевать захочешь, пренебрежение выкажешь – и она тебе ни в жизнь не подчинится. А проявишь уважение, проникнешь в ее переливы, подчинишь своей воле – и она отдастся. Отмычки, приспособления всякие – фигня это. Главное, волю подчинить.
Опытные пацаны, послушав Максима, похвалили за такой подход.
– Неожиданно быстро проник ты в тайную суть процесса, – вот так сказали.
Пошел он на пляж. Сока взял персикового, пирожное. Лето. Открыл томик «Капитала».
«Совокупность физических и духовных способностей есть рабочая сила, – писал Маркс. – Эти способности пускаются человеком в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости. Рабочая сила может выступать в качестве товара, когда она выносится на рынок или продается ее собственным владельцем».
Вокруг люди булки перекатывают. Женщины загорают. Какие-то без лифтонов. Дети у берега плещутся. Он в воду не лез – слишком грязная.
По Каме лодки плавали, яхты. Скутера водную поверхность рассекали. Неторопливо, вальяжно приближался белый теплоход «Академик Капица». Максим его не в первый раз видел. С палубы доносилась музыка, пьяненькие люди веселились.
В упряжке – с двадцаток бурлаков. Жилы напряжены, ногами в песок и камни упираются, вот-вот повалиться норовят. Купальщики им дорогу уступали.
– Куда путь держите? – с берега крикнули.
Молчали бурлаки. Один наконец ответил залпом, чтобы дыхание не сбить:
