Повесть
— Видел, какой подсолнух вырос – спросил Гоблин.
— Так точно, товарищ полковник, яркий, как у Ван Гога.
— У кого? – опешил Гоблин – это с КПП который что ли? Где у них подсолнух. Я не видел.
— Никак нет, товарищ полковник. Ван Гог это художник. Он очень любил рисовать подсолнухи. — Сказал Тихон. И чуть помолчав, добавил. – Он их полюбил, после того как с ума сошел и ухо себе отрезал.
– Короче, — поперхнулся Гоблин, — подсолнух беречь как боевое знамя.Не то вместо уха причиндалами своими пожервуешь. И будешь мне после кичи еще один такой же рисовать, художник. На этом же самом месте. Ясно?
— Так точно, товарищ полковник.
Гоблин стал подниматься по штабной лестнице. Уже через полминуты со второго этажа послышался его гавкающий голос. Он воспитывал кого–то из офицеров.
— Товарищ майор, почему у вас ботинки неуставные?
— Жарко товарищ полковник, к тому же они черного цвета, почти как форменные.
— Я вас спрашиваю, почему вы нарушаете устав?
— Виноват, товарищ полковник.
— Идите домой, переоденьтесь.
— Есть.
— И не забудьте мне напомнить, чтобы я распорядился о внесении вас вне очереди в наряд на ближайший праздник.
В штабе части N начиналось обычное утро.
Тихон, дежурный по штабу из числа сержантов–срочников, отдав посыльным распоряжения по уборке, вышел на улицу. Командир, замы, начальник штаба — тот самый Гоблин, были встречены, рапорты произнесены, список заступающих в наряды и караулы офицеров еще не передан. Наступало то недолгое время в беспокойном распорядке дежурного, когда можно было спокойно покурить, посидеть на скамейке за штабом, в общем погаситься.
Подсолнух рос в палисаднике, слева от главного входа в штаб. Его крепкий, полутораметровый стебель, по военному прямой и строгий, венчала блинообразная серо–черная морда. Её обрамляла желтая грива крупных лепестков. Издали морда походила на косо прилепленную к торчащему из земли шлангу зажженную конфорку газовой плиты. Цветок, как заправский ПВОшник, сканировал сектор неба, с катящимся по нему солнцем. Он ни на секунду не упускал объект из вида и жадно высасывал из него необходимую для жизни энергию.
Это для гражданских цветок — объект восхищения. А для военных лишняя головная боль. Как я мог его прохлопать? — досадовал Тихон. — Как пропустил? Почему на корню не изничтожил гниду. Откуда он, падаль, вообще так вольготно раскинулся на вполне себе уставной, бедно–пестрой, как дешевый ситец, клумбе. Следи теперь за ним…
Тихон опасливо выглянул из–за угла штаба. Подсолнух был на клумбе.
И то — нет дураков резать его возле штаба и, тем более, днем. В части каждый знает, кто такой Гоблин, знает что без его ведома тут не то что подсолнух, василек расти не будет. Значит подсолнух растет санкционировано, и нечего на него покушаться, осложняя свою и без того неспокойную армейскую жизнь. Другое дело ночью. Ночью желающих досадить ненавидимому всеми Гоблину было более чем достаточно. В основном из числа гуляющих в соседнем «Залёте» офицеров. Но подсолнух рос рядом с окошком круглосуточно бодрствовавшего оперативного дежурного, и только какой–нибудь шустрый ловкач мог отважиться на подобный трюк. Тем более что «опер» наверняка тоже получил от Гоблина указания, и будет глядеть в оба.
Хотя до наступающей ночи Тишке совсем не было дела. Его наряд заканчивался сразу после развода, в 19.00. После этого следовала формальная сдача инвентаря, территории и недостатков. Недостатки всегда были одними и теми же: нет лампочки в кладовке, скол на писсуаре, трещина на стекле в приемной командира, не опечатан черный ход и прочая мелочь. После подписания стандартного рапорта приема–передачи дежурства, никогда никем не перечитываемого, следовал короткий доклад «оперу». И в казарму, отдыхать и отсыпаться. Недолгие, зыбкие радости в суетной службе сержанта учебки.
***
— Дежурный, — из раскрытого окна высунулся старший помощник начштаба подполковник Марконин – зайди ко мне, за книгой нарядов. Марконин, на первый взгляд казавшийся сухим как гриб и строгим, как топор, был, в сущности, неплохим мужиком. Свои хорошие качества он тщательно скрывал. Несмотря на напускную строгость его любили. Кроме этого Марконин имел сразу два прозвища и прозвища эти, несмотря на ироничность были добрыми и необидными. Что конечно же было в его пользу. Первое, более употребляемое прозвище было – «Радионяня». Оно произошло от фамилии офицера, созвучной с фамилией знаменитого изобретателя радио Маркони. А няня добавилась к радио уже потом, намекая на назидательные педагогические нотки, с которыми Марконин обращался к подчиненным. Вторым прозвищем было «Чапаев». Дело в том что имя и отчество «Радионяни» было Василий Иванович, а умение как–то залихватски, но не нарушая устава, носить военную форму совсем убеждало в сходстве Марконина с легендарным героем. Тихон Марконина уважал, хотя тот и обеспечивал ему самую нудную работу – доведение до офицеров очередности заступления в наряд. Завтра Марконин должен будет заступить еще и оперативным дежурным. Смена оперативных дежурных, вопреки всему остальному наряду начиналось не вечером, а утром, в 10 утра и Тихон никак не мог к этому привыкнуть. Наряд дежурного по штабу и без того суетный и суматошный, а тут еще приходилось иметь за одни сутки дело с двумя оперативными дежурными. Под каждого подстраиваться, каждого терпеть.
Получив книгу нарядов — планшетку с несколькими разлинованными под копирку листами, Тихон оставил за себя наиболее толкового из посыльных и отправился рыскать по части в поисках офицеров. Каждый из них где–то гасился, как мог, и каждого нужно было отыскать и довести под роспись заступление в наряд. На это нужен был нюх, как у лагерной овчарки на зековский бушлат. У Тихона он был и с заданием он справился на ура. Потом гасился. Потом был обед, подготовка к сдаче дежурства, руководство наведением порядка, проверка результатов уборки – обычные хлопоты дежурного по штабу. Покончив с этими делами и дав пару затрещин – «лосей» посыльному, плохо прополаскивающему тряпку Тишка сел за написание рапорта по сдаче дежурства. Рапорт состоял из дежурных фраз об отсутствии происшествий, описи имущества и недостатков. По давней договоренности его всегда писал сдающий наряд, а заступающий только подписывал. Это делалось для того, чтобы как можно раньше сняться с дежурства и со спокойным сердцем свалить в казарму. Автоматически заполняя строчки давно выученными наизусть формулировками Тихон, сам не зная зачем, внес в опись и подсолнух. Рапорт стал выглядеть примерно так:
… — телефонные аппараты общего пользования – 2 шт.
— ящик для документации – 1 шт.
— навесной замок – 1 шт.
— карманная печать дежурного – 1 шт.
6. Место для курения и прилегающая к штабу территория:
— урны – 8 шт.
— скамейки — 10 шт.
— фонари освещения – 6 шт.
— подсолнух – 1 шт.
— деревья – 29 шт.
Кстати деревья тоже появились в рапорте благодаря Тишке. Поначалу их никто не описывал, да и требований таких не предъявлялось. Но три месяца назад, Тишка, ради смеху отрядил посыльного их пересчитать и внес в опись. Он ожидал взбучки, но не мог удержаться от фронды в отношении армейского абсурда. Каково же было его удивление, когда строку с деревьями стали вписывать и остальные дежурные по штабу, а за исключение её из своего рапорта он неожиданно получил внушение.
Заканчивая рапорт он сидел сгорбившись, в своем предбаннике, когда неожиданно вошел Гоблин.
— Сиди сержант. Что, готовишься к сдаче дежурства, не рано ли, все проверил?
— Так точно, товарищ полковник! – молодцевато отрапортовал Тишка.
— Точно все? Ну–ка, дай журнал. – Гоблин перечитывал рапорт, сравнивая его с предыдущим, и одобрительно кивал.
— Хороший почерк, сержант. В штаб писарем не хочешь? – отвечать на такое предложение прямым отказом означало надолго вызвать подозрения начштаба.
— Я с радостью товарищ полковник, да пишу медленно.
— Почему?
— Перед армией был перелом лучевой кости, товарищ полковник, и теперь рука плохо справляется с мелкой моторикой. – Тихон знал как отмазываться, но походу переумничал с фразой.
— А почему у вас, товарищ сержант, не внесены в опись деревья – отчетливо выговаривая, как всегда когда что–то ему не нравилось, заговорил Гоблин. – Мелкая моторика не позволяет переписать из предыдущего рапорта? А может вам просто лень? Скорее всего — лень. Вам лень записать и лень проинспектировать участок. Рапорт переписать! Доложите вашему комбату, что я сделал вам замечание – и Гоблин выскочил из штаба.
Тогда Тихон сделал для себя вывод о том, что: «Ну его нафиг писать пером, чтобы потом до усрачки размахивать топором». И легкомысленно забыл свой собственный вывод.
Позднее, с легкой Тишкиной руки в рапорте появилась еще пара смешных, с гражданской точки зрения, но принятых начальством на–ура нововведений, а теперь вот и подсолнух.
